Гавриилиада
Александр Сергеевич Пушкин


«Воистину еврейки молодой Мне дорого душевное спасенье. Приди ко мне, прелестный ангел мой, И мирное прими благословенье. Спасти хочу земную красоту! Любезных уст улыбкою довольный, Царю небес и господу-Христу Пою стихи на лире богомольной. Смиренных струн, быть может, наконец Ее пленят церковные напевы, И дух святой сойдет на сердце девы; Властитель он и мыслей и сердец…»





Александр Сергеевич Пушкин

Гавриилиада



		Воистину еврейки молодой
		Мне дорого душевное спасенье.
		Приди ко мне, прелестный ангел мой,
		И мирное прими благословенье.
		Спасти хочу земную красоту!
		Любезных уст улыбкою довольный,
		Царю небес и господу-Христу
		Пою стихи на лире богомольной.
		Смиренных струн, быть может, наконец
		Ее пленят церковные напевы,
		И дух святой сойдет на сердце девы;
		Властитель он и мыслей и сердец.

		Шестнадцать лет, невинное смиренье,
		Бровь темная, двух девственных холмов
		Под полотном упругое движенье,
		Нога любви, жемчужный ряд зубов…
		Зачем же ты, еврейка, улыбнулась,
		И по лицу румянец пробежал?
		Нет, милая, ты право, обманулась:
		Я не тебя, – Марию описал.

		В глуши полей, вдали Ерусалима,
		Вдали забав и юных волокит
		(Которых бес для гибели хранит),
		Красавица, никем еще не зрима,
		Без прихотей вела спокойный век.
		Ее супруг, почтенный человек,
		Седой старик, плохой столяр и плотник,
		В селенье был единственный работник.
		И день и ночь, имея иного дел
		То с уровнем, то с верною пилою,
		То с топором, не много он смотрел
		На прелести, которыми владел,
		И тайный цвет, которому судьбою
		Назначена была иная честь,
		На стебельке не смел еще процвесть.
		Ленивый муж своею старой лейкой
		В час утренний не орошал его;
		Он как отец с невинной жил еврейкой,
		Ее кормил – и больше ничего.

		Но, братие, с небес во время оно
		Всевышний бог склонил приветный взор
		На стройный стан, на девственное лоно
		Рабы своей – и, чувствуя задор,
		Он положил в премудрости глубокой
		Благословить достойный вертоград,
		Сей вертоград, забытый, одинокой,
		Щедротою таинственных наград.

		Уже поля немая ночь объемлет;
		В своем углу Мария сладко дремлет.
		Всевышний рек, – и деве снится сон;
		Пред нею вдруг открылся небосклон
		Во глубине своей необозримой;
		В сиянии и славе нестерпимой
		Тьмы ангелов волнуются, кипят,
		Бесчисленны летают серафимы,
		Струнами арф бряцают херувимы,
		Архангелы в безмолвии сидят,
		Главы закрыв лазурными крылами, -
		И, яркими одеян облаками,
		Предвечного стоит пред ними трон.
		И светел вдруг очам явился он…
		Все пали ниц… Умолкнул арфы звон.
		Склонив главу, едва Мария дышит,
		Дрожит как лист и голос бога слышит:
		«Краса земных любезных дочерей,
		Израиля надежда молодая!
		Зову тебя, любовию пылая,
		Причастница ты славы будь моей:
		Готовь себя к неведомой судьбине,
		Жених грядет, грядет к своей рабыне».

		Вновь облаком оделся божий трон;
		Восстал духов крылатый легион,
		И раздались небесной арфы звуки…
		Открыв уста, сложив умильно руки,
		Лицу небес Мария предстоит.
		Но что же так волнует и манит
		Ее к себе внимательные взоры?
		Кто сей в толпе придворных молодых
		С нее очей не сводит голубых?
		Пернатый шлем, роскошные уборы,
		Сиянье крил и локонов златых,
		Высокий стан, взор томный и стыдливый -
		Всё нравится Марии молчаливой.
		Замечен он, один он сердцу мил!
		Гордись, гордись, архангел Гавриил!
		Пропало всё. – Не внемля детской пени,
		На полотне так исчезают тени,
		Рожденные в волшебном фонаре.

		Красавица проснулась на заре
		И нежилась на ложе томной лени.
		Но дивный сон, но милый Гавриил
		Из памяти ее не выходил.
		Царя небес пленить она хотела,
		Его слова приятны были ей,
		И перед ним она благоговела, -
		Но Гавриил казался ей милей…
		Так иногда супругу генерала
		Затянутый прельщает адъютант.
		Что делать нам? судьба так приказала, -
		Согласны в том невежда и педант.

		Поговорим о странностях любви
		(Другого я не смыслю разговора).
		В те дни, когда от огненного взора
		Мы чувствуем волнение в крови,
		Когда тоска обманчивых желаний
		Объемлет нас и душу тяготит,
		И всюду нас преследует, томит
		Предмет один и думы и страданий, -
		Не правда ли? в толпе младых друзей
		Наперсника мы ищем и находим.
		С ним тайный глас мучительных страстей
		Наречием восторгов переводим.
		Когда же мы поймали на лету
		Крылатый миг небесных упоений
		И к радостям на ложе наслаждений
		Стыдливую склонили красоту,
		Когда любви забыли мы страданье
		И нечего нам более желать, -
		Чтоб оживить о ней воспоминанье,
		С наперсником мы любим поболтать.

		И ты, господь! познал ее волненье,
		И ты пылал, о боже, как и мы.
		Создателю постыло всё творенье,
		Наскучило небесное моленье, -
		Он сочинял любовные псалмы
		И громко пел: «Люблю, люблю Марию,
		В унынии бессмертие влачу…
		Где крылия? к Марии полечу
		И на груди красавицы почию!..»
		И прочее… всё, что придумать мог. -
		Творец любил восточный, пестрый слог,
		Потом, призвав любимца Гавриила,
		Свою любовь он прозой объяснял.




Конец ознакомительного фрагмента.


  
Текст предоставлен ООО «ИТ»
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию:https://tellnovel.com/aleksandr-pushkin/gavriiliada