Сегодня, мама! Сергей Васильевич Лукьяненко Юлий Сергеевич Буркин Остров Русь #1 Невероятные приключения двух мальчишек на Земле и в космосе, в прошлом и будущем! Веселая, искрометная и необычайно увлекательная повесть Сергея Лукьяненко и Юлия Буркина легла в основу фантастического блокбастера «Азирис Нуна»! Сергей Лукьяненко, Юлий Буркин Сегодня, мама! Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. * * * Предисловие О маминых кошках, папиных инопланетянах и о том, как мы учили древнеегипетский Я проснулся, когда Ирбис, красный персидский кот, заворочался на подушке и ткнул меня в нос хвостом. Хвост был мягкий, на самом кончике белый и особенно пушистый. Когда персидские коты линяют – это плохо. А если они при этом еще и любят спать на твоей подушке, это кошмар. Я осторожно взял Ирбиса за кончик хвоста и сделал вид, что собираюсь дернуть. Кот презрительно посмотрел на меня медно-красными глазами и отвернулся. Чихать он на меня хотел. Двенадцатилетние мальчики нигде не считаются священными, а вот коты – да: в Египте. – Стас, – тихонько позвал я. – Стас, ты дрыхнешь? Брат не ответил, лишь сверху доносилось его сонное посапывание. Он спит надо мной – у нас двухэтажная кровать, и мой одноклассник Валька Мельник сказал однажды, что это как в тюрьме. Я не нашелся что ответить, а Стас сразу поблагодарил Вальку за информацию, потому что мы в тюрьме еще не бывали. Вышло так, будто Валька сидел в тюрьме. Он обозлился, обругал за это Стаса и плюнул в него. Но не попал. – Стас! – позвал я для порядка еще разок, подхватывая Ирбиса под теплое толстое брюхо, встал и заглянул на его кровать. Разумеется, брат спал, подушка у него не была усыпана кошачьими волосами, и только в ногах лежал маленький беспородный котенок, которого мама принесла вчера вечером. Я положил Ирбиса Стасу под щеку, чтобы коту не было скучно в моей пустой постели, а беспородного, не имеющего еще клички котенка засунул ему под одеяло. Котенок начал искать выход из плена, а я побежал умываться. В коридоре царило легкое утреннее столпотворение. Папа кормил тех кошек, что уже соизволили проснуться, а мама, стоя перед зеркалом, торопливо подкрашивала ресницы. Вот интересно: кошки – хобби мамино, а возиться с ними приходится нам с папой. Но любит она кошек прямо ненормально. Хотя вообще-то она не сумасшедшая. Просто у нее есть «пунктики» – так папа говорит. Однажды кошки начали беситься, чуть ли не по потолку бегать. Потом оказалось, что кошка по имени Собака котят ждет, а в этом случае остальные кошки психуют. Завидуют, наверное. Но мама тогда этого не знала и решила показать их ветеринару. Приходит в ветлечебницу и говорит: – Доктор, посмотрите моих кошек. – А где они? – спрашивает тот. – Здесь, – отвечает мама, кладет на стол чемоданчик и открывает его. А там лежат восемь кошек по стойке «смирно». Лапы связаны и морды забинтованы – чтобы не орали. Только хвосты – туда-сюда, влево-вправо. Вся лечебница бегала посмотреть… Так вот, вышел я в коридор, а мама, накрашиваясь, увидела меня в зеркало и сказала: – Хухер-мухер[1 - Доброе утро (возможно, др.-егип.).], Костя. – Хухры-мухры, цурюка[2 - И тебе доброго утра, подружка (возм., др.-егип.).], – торопливо пробормотал я. Мама оторвалась от зеркала, повернулась ко мне и с возмущением переспросила: – Цурюка? Зап ардажер, сердев ынау-мынау[3 - Подружка?! Я твоя мать, сын пустынного шакала! (возм., др.-егип.).]! – Эй! – возмутился папа, переставая раскладывать корм по мискам. – Я тоже немного язык знаю! Это кто же тогда ынау-мынау? Я? – Ардажер, хухры-мухры, мухры-хухры, – затараторил я. – Зап Сет тага горк минерап. Зап шердап. Лапсердюк. Ыкувон, генекал ардажер. Ынау-мынау ардажер ук. Зап ынау-мынау. (Ну, сможете сами перевести? Слабо? Позор… «Мама, доброе утро два раза подряд. Сет[4 - Сет – довольно неприятный др. – египетский бог. – Примеч. авторов.] отуманил мой разум во сне. Я кривоязыкий. Мое уважение огромно. Папа, не ругайся с мамой; пустынным шакалом мама назвала меня. Я пустынный шакал».) – Вот так-то, – миролюбиво сказала мама, переходя на русский. Из-за легкого узбекского акцента казалось, что она с родного языка перешла на иностранный. Мама выросла в Ташкенте. Во время землетрясения ее родители пропали, и она жила в детдоме. Но рассказывать об этом не любит. Зато о Ташкенте может часами говорить. Если ее послушать, то на свете нет города красивее и солнечнее. И люди там особенные, и персики там, и вообще… Это ее пунктик № 2 – после кошек. Нет, № 3, второй – это древнеегипетский. На самом-то деле никто не знает, как древние египтяне говорили, ведь их язык сохранился только в древних надписях, и одни специалисты, например, считают, что пустынный шакал произносится «ынау-мынау», а другие – «еня-меня». Но если уж маме пришло в голову учить нас древнеегипетскому… Мы со Стасом сначала бунтовали, но потом передумали; никто этого языка не знает, и у нас будет свой секретный шифр. Проскользнув в ванную, я принялся ожесточенно чистить зубы. Хорошо, что сегодня суббота. Не надо учить уроки, особенно английский. А то у меня все перепуталось. В среду был пересказ текста, и я два раза «школу» вместо «скул» назвал «цурах»[5 - школа (возм., др.-егип.).]. Хорошо еще, что глуховатая Елена Константиновна, наша учительница, больше внимания обращает на уверенный тон, чем на то, что говоришь. Бормоча детскую считалочку: «Каргаз, ушур, нердак тушур» (раз, два, третий – крокодил), в ванную вошел Стас. На плече у него, вцепившись когтями в майку и вздыбив шерсть, сидел безымянный котенок. Первым делом Стас пихнул меня, оттесняя от раковины, и начал намазывать зубную щетку, не переставая нудить: «Нердак тушур, перум, южур…» – Будешь пихаться, схлопочешь, каракуц болотный, – предупредил я. Стасу всего одиннадцать, но все время приходится напоминать ему, кто у нас старший. – Отпусти котенка, ему же страшно. – Хухер-мухер, – невинно сказал Стас. – Ничего ему не страшно. – Он кот или кошка? – поинтересовался я. Стас скосил глаза на котенка и сказал: – Не знаю. Он еще маленький. И пушистый. Признаки пола не выражены. – Это у тебя не выражены, дубина пушистая, – разозлился я. – Его же назвать как-то надо! – Назовем Валей, – беззаботно предложил Стас. – Это и мужское имя и женское. – А почему именно Валей? – удивился я. – Мельнику назло. А то плюется, как курдеп[6 - верблюд (возм., др.-егип.).], – буркнул Стас, изучая в зеркале свою белобрысую физиономию. Он весь в папу, а я как мама: черноволосый и худой. Я вытерся полотенцем и съязвил: – Что, усы ищешь? Стас неожиданно покраснел и зашипел: – Каваока Сет шенгар[7 - Рот Сета, вымазанный гнилой едой (возм., др.-егип.).]! – Окавака Сет шенгар[8 - Нецензурно.]! – не остался я в долгу. Дверь открылась, и вошел папа. Как раз в ту минуту, когда мы готовились вцепиться друг в друга. Папа снял котенка со Стаськиного плеча и спросил: – Чего-то не поделили, полиглоты? – Нет, папа, – дуэтом ответили мы. – Точно? – усомнился папа. – Не ссорьтесь. Чтобы драться не пришлось. Держа котенка за шкирку, он вышел. А мы со Стасом понимающе переглянулись. Если папа начал говорить с уточнениями («выключи свет, чтобы темно стало», «позови Стаса, чтобы пришел»), – значит, он погружен в обдумывание… – Опять инопланетян ищет, – обреченно сказал Стас. – Точно, – любимым папиным словечком ответил я. – Чтобы жить веселее было. Папа у нас тоже не сумасшедший. Честное слово. Он археолог, так же как и мама. Просто папа верит в палеоконтакт. Знаете, что это такое? Те, кто верит в палеоконтакт, думают, что на Землю прилетали инопланетяне. Только не сейчас, а давным-давно, еще в первобытные времена. Так что если покопаться хорошенько в древних развалинах или просто в земле, то можно найти скелет инопланетянина, его любимый бластер или даже целый космический корабль. И это вовсе не для того, чтобы прославиться. Просто папа считает, что когда имеешь перед собой такую трудную задачу, то жить веселее и интереснее. Я с этим согласен. Жить веселее. Особенно окружающим. Стас немного помолчал, потом неохотно сказал: – Ладно, Костя, кеп-хур-ушурбац[9 - мир; точнее – «время-между-войнами» (возм., др.-егип.).]. – Кеп-хур-ушурбац, – согласился я. И мы пошли завтракать. Папа ел молча, о чем-то сосредоточенно размышляя, а мама первая никогда говорить не начинает. Она у нас сдержанная и невозмутимая. «Так и должна вести себя женщина Востока, – говорит она, – это традиция». А папа шутит: «За это я тебя и полюбил». А дело было так. Когда папа учился на четвертом курсе Ленинградского археологического, а мама – на первом, они на практике вместе попали на раскопки старинной мечети. И папа там выкопал инопланетный череп. Нужно было срочно бежать за фотоаппаратом и фиксирующим раствором, но начался дождь. Папа испугался, что, пока он бегает, череп будет поврежден водой. Тут только он и заметил первокурсницу, которая молча копалась возле него. – Вас как звать? – спросил он. – Галина, – ответила наша будущая мама. – Вот что, Галя, – сказал он, – идите сюда. Чтобы помочь. Это очень важно. – Он указал на череп. – Я сейчас вернусь, а вы постойте. Чтобы сберечь. Вот так, – и он продемонстрировал, встав над черепом на четвереньки. Папа все никак не мог найти раствор, а дождь стал сильнее и превратился в ливень. Только минут через сорок с фотоаппаратом, раствором и зонтиком папа примчался к своей находке… и был поражен тем, что увидел: первокурсница Галя, о которой он уже и думать забыл, все так же, не меняя позы, стояла под проливным дождем. Но еще больше она поразила его позже, когда в Ленинграде, в студенческой аудитории, папа горячо защищал свою версию неземного происхождения найденного черепа. Студенты и преподаватели спорили до хрипоты, а потом кто-то спросил молчаливую девушку: – Галя, а ты на этот счет что думаешь? – Я думаю, это череп ишака, – ответила мама. – Даже не думаю, а знаю. Я из Ташкента, я там их и раньше видела. Папа вскричал: – Что же вы раньше не сказали?! А она ответила: – Вы не спрашивали. Вот тут он в нее и влюбился. Такая у нас семейная легенда… Мы молча ели, пихаясь со Стасом под столом, а только что названный котенок Валька думал, что это мы с ним играем, и кусал нас обоих за ноги. Вдруг папа очнулся и, торопливо дожевывая яичницу, спросил: – Стасик, ты не знаешь, где у нас зубило? За инструменты у нас отвечает Стас, но от этого вопроса и он растерялся. Зубилом мы давно не пользовались. – На балконе, в ящике с инструментами, – сказал он. И, подумав, добавил: – Наверное. – Спасибо, Стас, – очень ласково поблагодарил папа, – я посмотрю. Нужно зубило, чтобы… Папа замолчал и стал прихлебывать горячий чай. Мама как ни в чем не бывало продолжала гладить настоящего египетского моа, улегшегося у нее на коленях. А мы со Стасом переглянулись. Что-то явно затевалось. Но до самого вечера все было тихо. Мама собралась, погудела в прихожей пылесосом и ушла в музей – она там работает старшим научным сотрудником. Через полчаса, подточив зубило напильником, пошел на работу и папа. В тот же самый музей, где он, как и мама, старший научный сотрудник. Только мама специалист по Египту, а папа – по доисторическим временам и по старинному вооружению, от австралийских боевых бумерангов до алеутских панцирей из моржовой шкуры. У меня почему-то были сомнения, на работу ли идет папа: если уж он снова занялся поисками пришельцев, то на мелочи отвлекаться не станет. Дождавшись, когда папа кончил пылесоситься и хлопнул дверью, я выскочил в лоджию. Мы живем совсем рядом с музеем, буквально через улицу, по диагонали от него. Но папа действительно шел на работу, жизнерадостно помахивая портфелем. Пользуясь отсутствием прохожих (а откуда им взяться в полседьмого субботнего утра?), папа временами делал движения, напоминающие прием каратэ маваши-гири. Получалось у него плохо. Папа теоретик, а не практик. Когда за папой захлопнулась музейная дверь, я вернулся на кухню. Стас развалился на табуретке (как на ней можно развалиться – не знаю, это умеет только мой брат) и очищал бутерброд с кошачьим волосом от меда. То есть наоборот, бутерброд с медом от кошачьих волос. – Как думаешь, папа что нашел, бластер или космический корабль? – задумчиво спросил Стас. Он был еще молод и не утратил оптимизма. – Городскую канализацию, – грубо ответил я, потому что помнил прошлогодний папин конфуз, из-за которого во всем квартале не было воды и соседи смотрели на нас волками. – Да-а, – протянул Стас и поскучнел. – Что сегодня делать-то будем? – Не знаю, – сказал я, пытаясь сообразить, какие вообще бывают на свете дела. – Может, пойдем по музею пошляемся, на Неменхотепа посмотрим? – предложил Стас. Неменхотеп – это фараон, точнее – мумия фараона, которая лежит в саркофаге у мамы в египетском зале. И мы иногда ходим поглядеть на него. Все-таки интересно понимать, что перед тобой не кукла какая-то, а мертвый человек, который был живым много-много веков назад. У него сморщенное злое лицо, а на руках – браслеты. Только сегодня поглазеть не получится, и я объяснил Стасу почему: – Мама сказала, что ее зал к ремонту готовится и Неменхотепа в запасник унесли. Его к тому же еще и реставрировать будут. – Как это, интересно, можно человека реставрировать? – Он не человек, – ответил я, – он экспонат. Стас удовлетворенно кивнул, откусил кусок бутерброда и стал разглядывать зулусский ассегай, висящий над кухонным столом. Потом лицо его оживилось, и он внимательно посмотрел на резное деревянное панно на противоположной стене. Кухня у нас длинная, и я сразу понял его идею – потренироваться в метании ассегая. Я торопливо сказал: – Стас, сегодня же суббота! У Димки отец на дачу уезжает, компьютер свободный! Стас перестал жевать, подумал и сказал: – Ага, свободный. Димка сядет в «Цивилизацию» играть, и до самого вечера. Димка – это наш сосед, он живет над нами, на втором этаже. У его отца есть старый айбиэмовский компьютер. – А мы прямо сейчас к нему пойдем, – нажимал я, – и сядем вместе в «Варлордов» играть. Слава Осирису[10 - Осирис – один из самых уважаемых др. египтянами богов. – Примеч. авторов.], удалось мне Стаса отвлечь от смертоубийственных планов. «Варлорд» – тоже воинственная штука, но она хоть на экране, и ассегаи над головой не летают. Мы со Стасом дружно натянули шорты и рубашки, потом пошли в прихожую, где у нас лежит всегда включенный в сеть пылесос «Шмель», и почистили друг друга от шерсти. Наглая рыжая кошка по кличке Собака дождалась отключения пылесоса и бросилась тереться о наши ноги. Но мы быстро выскочили за дверь. – Надо еще один «Шмель» купить, – сказал Стас, давя на кнопку Димкиного звонка. – Точно, – согласился я, – в два раза быстрее будем собираться. Только как родителей уговорить? – Ерунда, – отмахнулся Стас, – проводок перережем, они решат, что пылесос сломался, и новый купят. А мы тут же старый починим. – А если они его уже выкинут? – Так они же нас выкидывать пошлют, а мы его припрячем. Заспанный Димка открыл дверь, и мы нырнули навстречу приключениям. «Варлорд» – это такая игра! Такая! Если вы в нее не играли, то и объяснять бесполезно. А вот если играли, то я вам коротенько расскажу: борьба шла на Иллурийской карте, против пяти варлордов, Димка играл за зеленых, Стас за красных, а я за оранжевых. У Димки было три помолившихся визарда, у Стаса четыре дракона, причем два с силой девять, а у меня только рыцарь, зато с луком Элдроса и малиновым знаменем. Все. Кто знает, тот поймет, почему мы и глазом моргнуть не успели, как оказалось, что день уже прошел. Да мы, наверное, и как ночь прошла не заметили бы, если бы не услышали, как на первом этаже хлопнула наша дверь. – Папа с мамой вернулись, – сказал Стас, а минуту спустя, когда его драконы полегли у стен моего города, предложил: – Пойдем домой, пожевать хочется. Если дома кто-то есть, дверь у нас не запирается. Мы вошли молча, потому что все эмоции израсходовали за игрой. Наши шумели на кухне. Тихо так шумели, уютно. Родители разговаривали, постукивая посудой, а кошки нестройно мяукали, требуя ужин. – Есть хочется, – повторил Стас. Я кивнул. И тут до нас донесся папин голос: – И все-таки, Галина, давай поговорим, пока детей нет. Чтобы не лезли. Мы со Стасом затаили дыхание. – Давай, – ответила мама. – Только не говори мне, что нашел инопланетный корабль. – Нашел, – убитым голосом отозвался папа. – Ты как узнала, Галь? – Ты их все время находишь. Мяуканье прекратилось – мама начала кормить кошек, и в наступившей тишине особенно отчетливо было слышно, с какой виноватой интонацией папа рассказывает об очередном космическом корабле. – Галь, помнишь, как мы с грузчиками вчера глыбу в запасник перетаскивали? Чтобы ремонту не мешала. – Помню, конечно, – ответила мама. – И что ты об этой глыбе знаешь? – Все знаю. Ее нашли где-то возле сфинкса. По всей поверхности – иероглифы, но такие стертые, что реставрации не подлежат. Я сама писала заключение: «Научной ценности не представляет». – Ага! – внезапно завопил папа. – Не представляет?! А как мы втроем могли ее передвинуть, ты не подумала? Каменную глыбу размером три на пять метров! Мама молчала. Потом неуверенно спросила: – А вы ее что, втроем перетаскивали? Папа саркастически рассмеялся. – Вот так-то! Ближе к народу надо быть! – К грузчикам ближе? Ну, если ты настаиваешь… – покорно сказала мама. Мы со Стасом ухмыльнулись. – Галина! Не остри! Не время. – Папа, похоже, был настроен сурово. – Я привык к твоему юмору. У меня иммунитет на твои выходки. Я даже не спорю, когда бедные ребята учат никому не нужный древнеегипетский… – В жизни пригодится, – отрезала мама. – Галина! – возмутился папа. – Ты же восточная женщина! Ты не должна пререкаться с мужем! – Извини, дорогой, – как ни в чем не бывало ответила мама. Когда хочет, она ведет себя как восточная женщина, а когда хочет – как очень даже европейская. – Так что там с глыбой? – Я отбил от нее кусок, – твердо сказал папа. Наступила гробовая тишина. Потом мама сказала: – Милый, только не волнуйся. Я приклею его на место, никто и не заметит. – Не надо, я цемента маленько плеснул и приладил. – Вандал! – охнула мама. – Ты же не реставратор! Ценна та глыба или нет, но ей уже пять тысяч лет! – От волнения она заговорила стихами. – А под тонким слоем камня – отполированный металл, – парировал папа. Снова стало тихо-тихо. Аж слышно, как кошки чавкают. Я зажал себе рот руками, чтобы не заорать. Ай да папа! А я не верил… – Какой металл? – спросила мама испуганно. – Неизвестный науке! – провозгласил папа. Правда, через секунду менее уверенно добавил: – Мне, во всяком случае, неизвестный. Голубовато-серый, очень твердый. Я зубилом царапал – никаких следов. Галя! Внутри глыбы, которой пять тысяч лет, – пустотелый металлический предмет. Точно! Это может быть лишь инопланетный космический корабль. – Что будем делать? – очень тихо и послушно спросила мама. – Встанем рано, чтобы долго не спать, чтобы не терять время, – ответил папа. У меня глаза на лоб полезли. Впрочем… Раз уж папа нашел космический корабль, то вправе на радостях составлять и трехступенчатые фразы. У каждого лауреата Нобелевской премии должна быть своя маленькая странность, а то журналистам скучно будет. – Обколем весь камень с корабля, – продолжал он тем временем. – Люк поищем, чтобы внутрь забраться, чтобы корабль осмотреть, чтобы первыми все узнать… Потом позовем журналистов и покажем. А то, если коллегам сказать, полмузея к открытию примажется. И твой начальничек Ленинбаев – в первую очередь. – Папа скрипнул зубами. – Он такой же мой, как и твой, – ледяным голосом сказала мама. – И не цепляйся к нему зря, он человек серьезный… – Ну конечно, – язвительно согласился папа, – уж он-то космические корабли не ищет. Чтобы время зря не терять. – И закончил торжествующе: – И не находит! Мама что-то примирительно ответила, но что – я не расслышал, потому что мне в ухо возбужденно зашипел Стас: – Пошли отсюда, пошли, – и поволок за рукав обратно на площадку. – Ты что?! – возмутился я уже за дверью. – Что, что! – передразнил Стас. – Слышал же, папа сказал, «чтобы не лезли». Они без нас туда пойдут! – А мы попросимся, – неуверенно возразил я. – Так тебя и взяли! – Он презрительно усмехнулся. – Нет уж, если сами не пойдем, последние корабль увидим. Или вообще не увидим. И, не советуясь больше со мной, он позвонил в дверь, как будто мы только что подошли. Если бы за ужином папа или мама хоть раз заикнулись о корабле, я бы, наверное, не согласился на авантюру брата. Но, как и утром, за столом царила напряженная тишина, прерываемая только цоканьем когтей Ирбиса, которые ему лень втягивать в подушечки на лапах. Стас не жуя проглотил свою порцию сосисок с макаронами, залпом выпил чай и, пнув меня под столом, объявил: – Мы спать пошли. – Угу, – подтвердил я, давясь сосиской. Мама взглянула подозрительно (обычно нас в постель загоняют со скандалом), но папа обрадованно поддержал: – Точно, идите спать, чтобы выспаться. – Мухер-хухер, ардажер, вдеп сьер-га сакжер-сакжер[11 - Спокойной ночи, мама, ночь делает веки тяжелыми (возм., др.-егип.).], – хором продекламировали мы традиционное вечернее прощанье, и мама, успокоившись, ответила как всегда: – Минерап саг зел азет, ытар бас, ук мытар, Сет[12 - Спите крепко, но и во сне не водите дружбы со слугами Сета (возм., др.-егип.).]. Проходя по коридору в нашу комнату, Стас мимоходом выудил из кармана маминого плаща связку ключей. Мы разделись, переложили кошек с кроватей на коврики, погасили свет и нырнули под одеяла. За стенкой папа с мамой принялись что-то оживленно обсуждать. – Стас, – тихонько сказал я, – а за ключи нам влетит. – Не влетит, – уверенно ответил он. – Через час вернемся и на место положим. Не нравилась мне его затея, и я, устроившись поудобнее, закрыл глаза. Я надеялся, что, до того как затихнут родители, мы оба заснем. Но не тут-то было. Я проснулся оттого, что Стас, светя в лицо фонариком, щекотал меня под мышкой: – Вставай, каракуц сонливый, пришельцев проспим. Распахнув окно, я первым спрыгнул на землю, взял у Стаса фонарик и помог ему спуститься. Перебежав улицу, мы знакомой дорогой добрались до ворот музея и перелезли через ограду. Звеня связкой, Стас принялся лихорадочно подбирать ключ к двери. – Посвети, темно, – шепнул он. Направив луч на замочную скважину, я понял, что попадать в нее ключами Стасу мешает не столько темнота, сколько дрожь в руках. Я и сам чувствовал себя соучастником преступления. Но вот щелкнул замок, дверь скрипнула, и мы, протиснувшись в темное фойе, на цыпочках побежали под лестницу – к запаснику. Тут проблем не было, дверь открылась сразу. Первым, что попало в круг света моего фонарика, было злобное лицо Неменхотепа. Я вздрогнул, а Стас ухватил меня за руку. – Ни-никакой он не э-экспонат, – выдавил он, заикаясь. Я вытер пот со лба и предложил: – Может, домой пойдем? Но Стас уже взял себя в руки. – Ну уж нет, – решительно ответил он. – Первое слово дороже второго. – И двинулся мимо Неменхотепа к каменной глыбе. Светя фонариком, мы обследовали ее и без труда нашли приляпанный папой осколок. Я легонько ковырнул ногтем, и осколок отпал. Плохой из папы штукатур. В неровной дыре блеснул металл. – Понял?! – забыв все страхи, вскрикнул Стас так, будто сам сделал и эту глыбу, и металлический предмет внутри нее. – Я же говорил! – и он любовно погладил голубовато-матовую поверхность. И тут в ватной тишине запасника раздался хруст, глыба дрогнула и раскололась широкой вертикальной щелью. Мы отскочили в сторону, а щель становилась все шире, и камень, как скорлупа с яйца, осыпался с гладкой поверхности металлического предмета. Что-то со стуком выпало из этой щели, но мы, зачарованные, не отрывая глаз смотрели на капсулу космического корабля, уже совершенно очистившуюся от каменной скорлупы. Корабль имел форму приплюснутого шара и стоял перед нами на боку, не падая, потому что его поддерживала широко открывшаяся крышка люка. А то, что капсула на боку, я понял, разглядев внутри два пилотских кресла. Выйдя из оцепенения первым, Стас подскочил к кораблю, уперся в него руками и крикнул мне: – Помоги поставить! Но помогать не пришлось. С диким грохотом капсула рухнула днищем на пол, и облако музейной пыли заклубилось в свете фонарика. – Ты что, – закричал я, – сторож проснется! – Да ладно, – махнул он рукой и полез в корабль. Я тоже решился подойти к нему, но запнулся и чуть не упал. Посветив под ноги, я увидел то, что выпало из корабля. Это была металлическая скульптура спящего сфинкса размером с большую собаку. – Стас! – позвал я. – Посмотри! Он высунулся и посмотрел на скульптуру без всякого интереса: – Ты что, сфинксов не видел? Лезь сюда, тут такое!.. Я тоже забрался в корабль, и минут пять мы занимались тем, что, нажимая на разные кнопки и рычажки, играли в полет через Вселенную. – Навигатор! – кричал Стас. – Приборы отказали! Посмотри в иллюминаторы, куда летим! – Есть посмотреть в иллюминаторы! – ответил я, хотя никаких иллюминаторов в капсуле не было. И тут же решил возмутиться, что Стас без всякого права узурпировал на корабле неограниченную капитанскую власть. Но вдруг в углу, у самого входа в запасник, раздался звук, похожий на сдавленный хрип. Слегка струхнув, я посветил туда и увидел… Я увидел, как из своего саркофага медленно поднимается мумия Неменхотепа. – Стас! – закричал я шепотом, чувствуя, как шевелятся волосы на голове. – Это нам снится, – спокойно ответил Стас. – Точно-точно. – И укусил себя за запястье. После чего сказал: – Нет, не снится. – И заорал: – А-а-а! Не сговариваясь, мы ухватились за внутренние рукоятки крышки капсулы и что есть силы потянули ее вниз. Без особого труда крышка захлопнулась, а затем раздалось короткое тихое гудение и щелчок. Я сразу понял, что это сработали автоматические запоры, делающие капсулу герметичной. С полминуты в наступившей тишине слышался только нестройный стук наших зубов. Наконец я, собравшись с духом, спросил: – Ты что видел? – Мумию, – ответил Стас и тут же предположил с надеждой: – А может, показалось? – Обоим одно и то же? – А что, – подбадривая самого себя уверенным голосом, заявил он, – вот миражи, например, сразу многие видят… – Может, выйдешь тогда? – коварно предложил я. – Нет-нет-нет, – торопливо ответил Стас и, помолчав, спросил: – А что же делать? Я тоже этого не знал. В темной капсуле было не очень-то весело, а главное – душно. И дышать становилось все труднее. Я понял, что часа через два мы просто задохнемся. – Костя, а помнишь, как прошлым летом мы с папой в лесу заблудились? – Ну? – сказал я, стараясь, чтобы голос не выдал паники, в которую я начинал впадать. – Так я тогда два раза покойников видел. Стоят прямо как живые, руки тянут… – Кончай пугать, дурак, и так страшно! – Да я не пугаю, я наоборот. Подойдем к покойнику, а это – дерево… Может, нам все-таки померещилось? – Показалось, – притворно согласился я, понимая, что внутри мы погибнем точно. – Давай вылазить. Но сказать это оказалось намного легче, чем сделать: сколько мы ни давили в крышку, встав ногами на пульт управления, она не подалась ни на миллиметр. – Надо какую-то кнопку нажать, – догадался Стас. – Ты дави на крышку, а я буду нажимать, – сказал я ему, сполз на сиденье и принялся жать на все подряд, подсвечивая себе фонариком. А он светил уже очень слабо, потому что батарейка была старая. Ничего не выходило. Я уже чуть не расплакался от страха и жалости к себе, когда в правом нижнем углу пульта фонарик высветил из темноты вкривь и вкось нацарапанную надпись над большой красной кнопкой: «ВЫХОД». Даже не успев удивиться, я надавил на эту кнопку, и в тот же миг неимоверная тяжесть вжала меня в спинку, а Стас и вовсе свалился в щель за креслом. Пульт вспыхнул десятками разноцветных огоньков, и пронзительный визг резанул по ушам. Я успел увидеть, как прямо передо мной фосфором высветилось зеленое табло, а на нем быстро менялись красные четырехзначные числа. Еще я услышал, как Стас за спиной выкрикнул: «Ардажер!» И я провалился во тьму. Часть первая Послезавтра Глава первая, где мы понимаем, что произошло, но потом выясняется, что мы все поняли неправильно, а также сталкиваемся с проблемами, о которых космонавты не говорят «Интересно, – подумал я, прежде чем открыть глаза, – обо что это я так треснулся?» В голове у меня все кружилось и звенело, а руки и ноги не слушались совершенно. Может, это крышка люка с такой силой откинулась? Не зря же дышать легко стало. И свет, кстати, появился. Первое, что я увидел, был Стас. Он стоял на спинке кресла на одной ноге. Гимнаст!.. Тем более что космический корабль перевернулся и кресла были на потолке! Я помотал головой, пытаясь привести мысли в порядок. И догадался: корабль перевернулся, а Стас зацепился за спинку и болтается вниз головой. – Стас! – заорал я. Брат пошевелился, вскинул голову и спросил: – Ты чего на потолке делаешь? – Это ты на потолке! – попытался я объяснить и встал. То есть хотел встать, а вместо этого перекувыркнулся. Ощущение было таким, словно я падаю, но почему-то остаюсь на месте. Рядом с моими растопыренными руками проплыл рифленый потолок космического корабля. – Ух ты! – сказал Стас, схватился за подлокотники кресла и стал очень плавно в него садиться. – Костя, ты только не падай мне на голову… И тут я все понял. – Не упаду, – обреченно сказал я. – Мы в невесомости, Стас. Между нами, медленно вращаясь, проплыл потухший фонарик. Мягко стукнулся о пульт и поплыл обратно. Стас проводил его взглядом и спросил: – А почему мы в невесомости? – Курдеп плешивый! – заорал я. – Мы в космос вылетели! Понимаешь? Телевизор надо смотреть! – А! – обрадованно воскликнул Стас. – А я-то уж думал… Что он думал, я так и не понял, потому что Стас привстал с кресла, взлетел, ударил меня головой в живот и промчался дальше. Я налетел на потолок, потом рикошетом на стенку. А еще через мгновение очень крепко держался за кресло, откуда стартовал Стас. Он в это время дрейфовал под потолком, держась за голову. Потом обиженно сказал: – Я думал, в невесомости стукаться не больно… Торопливо оглядевшись, я вытащил из-под кресла ремень безопасности. Он болтался во все стороны, как сонный удав, но я все же ухитрился намотать его на руку. Потом легонько оттолкнулся от кресла и повис в воздухе. – Стас, хватайся за ногу! – У тебя кроссовки грязные, – буркнул Стас, но все же ухватился. Я стал подтягивать нас к моему креслу. Через минуту мы сидели в нем, пристегнувшись и тесно прижавшись друг к другу. – Что будем делать? – поинтересовался Стас. Я промолчал. Опыта пилотирования космических кораблей у меня не было, разве что в компьютерной игре «Гиперспейс»… Тут у меня возникла жуткая мысль: – Стас, ты думаешь, мы просто на орбиту вышли или прыгнули через гиперпространство? – Через нуль-пространство, – поправил меня Стас, он был поклонником Стругацких. Потом задумался. А я, как идиот, ожидал его решения. – Через нуль-пространство, – твердо сказал Стас. – На планету инопланетян. – Почему? – с ужасом спросил я. – Так интереснее, – объяснил Стас. Тут началась миниатюрная психбольница, с двумя пациентами, но без врачей. Я начал уговаривать Стаса изменить решение, потому что… потому что просто выйти на орбиту Земли тоже интересно. Как будто Стаськино мнение чего-то меняло! – Представляешь, – с жаром говорил я, таращась на пульт, – нас всей планетой спасать будут! – Да? – неуверенно спросил Стас. – Конечно! Американцы «Шаттл» запустят, а мы «Буран»! – «Буран» Казахстан национализировал, – резонно ответил Стас. Телевизор он все-таки смотрел. – Значит, и казахи спасать будут! – уверил я. – Американцы на «Шаттле», русские на «Союзе», а казахи на «Буране». Стас помрачнел и сказал, что не хочет быть спасенным такой ценой. За спасательные работы придется столько заплатить, что вся папина Нобелевская премия уйдет. А он компьютер хочет. – Да мы же теперь герои, а значит, ни за что не платим! Если американцы нас спасут, то в Диснейленд свозят! Стас заколебался, но снова помрачнел: – А если наши, то в парк имени Горького? Чего я там не видел! Не, мы не в Солнечной системе. И тут мы оба опомнились. Разом. Стас помолчал и начал всхлипывать. А я разозлился – я всегда злюсь, когда Стас ревет. В конце концов, может, мы и не в космосе? Может, это внутри корабля антигравитация включилась, а он так и стоит в музее? Я стал разглядывать пульт, где возле кнопок были дурацкие иероглифы, а потом заметил, что они разделены на группы. И возле каждой группы – маленький схематический рисуночек. Наверное, объясняет, что эти кнопки делают. Около предательской красной кнопки был совершенно непонятный знак вроде пружинки со стрелочками на концах. А рядом, над несколькими кнопками, был нарисован самый обыкновенный глаз. «Гуманоиды», – с радостью подумал я. И нажал на одну из этих кнопок. – Балда! – испуганно завопил Стас. В нескольких местах корпус корабля стал таять. И в образовавшиеся дырки был виден самый настоящий черный космос с очень яркими и разноцветными звездами. Я понял, что действительно дурак. Но воздух почему-то не выходил. – Это иллюминаторы, – прекращая реветь, сказал Стас. – Здорово… Он ужом выскользнул из-под ремня и ухватился за второе кресло. Устроился в нем поудобнее и сказал: – Мы в глубоком космосе. Планет не видно. – А у меня есть одна, – похвастался я, заглядывая в иллюминатор со своей стороны. – Какая? На Землю похожа? – Нет, – критически сказал я, разглядывая краешек планеты. – На Луну похожа, только куда больше и серая. Атмосферы нет. Стас вернулся ко мне, и мы стали разглядывать чужую планету. Она вся была в кратерах и казалась необитаемой. Садиться на нее не хотелось. – Не упадем? – деловито поинтересовался Стас. – Сет его знает, – ответил я. – Может, тут еще где-то планета есть? Надо во все иллюминаторы посмотреть. – А как до них добраться? Невесомость. Я не полезу. Я стал прикидывать расстояние до других иллюминаторов. А Стас помолчал и задумчиво произнес: – Невесомость… А как, интересно, космонавты в невесомости ходят в туалет? – Эй, ты не вздумай! – заорал я. – Потерпеть немножко не можешь! – Немножко могу, – угрожающе сказал Стас. И принялся изучать пульт. Я вслушался в ощущения собственного организма и с тревогой сказал: – Должен же быть способ. Помнишь, мы читали книжку, не то «Трое с Мочамбы», не то «Три Мамбы»? – Ну? – Там двое пацанов и девчонка попали в космос и несколько суток летели. Они что делали? – Ничего, – угрюмо сказал Стас. – Я еще удивился. Терпели, наверное. – Значит, и мы потерпим, – твердо сказал я. – Пока сможем. – На несколько суток не рассчитывай, – огрызнулся Стас. Мы помолчали. Я почувствовал, как укрепила наше братство общая проблема, и обнял Стаса за плечи. – Двигатели надо включить, – сказал Стас. – Прыгать к Земле и высаживаться. Или искать местных жителей. – Знать бы, где здесь жители, – сказал я, оглядывая пульт. – Вот если я эту кнопку нажму… – Не надо. Мы замолчали. Нет, плохая все-таки работа быть космонавтом. Любая мелочь превращается в проблему. Как же они все-таки… – Ты у нас фантастику любишь, – сказал Стас. – Ворочай мозгами. Вспоминай. – Ты тоже любишь, – ответил я. – Я Стругацких люблю, а это не фантастика, а литература, – папиной фразой ответил Стас. – Может, как раз в литературе наши проблемы и описаны… – не выдержал я. – Не говори этого слова! – быстро сказал Стас. – Лучше вспомни, где обычно инопланетяне рации устанавливают. – В скафандрах. – А еще? – Они телепаты. – Тогда как из таких ситуаций выпутываются? – Так! – заорал я и ткнул обеими руками по кнопкам. Нас слегка тряхнуло, под потолком загорелись желтые лампочки, а звезды в иллюминаторах затянуло голубой дымкой. – Это мы силовое поле включили, – сообразил Стас. – Хорошо, теперь нас метеориты не продырявят. Дай-ка я попробую… Возможно, мы бы куда-нибудь и прилетели таким образом. Или взорвались бы, не знаю. Но Стас уставился через мое плечо в иллюминатор и начисто забыл о своих экспериментаторских настроениях. Я тоже посмотрел в иллюминатор. К нам приближался самый настоящий инопланетный корабль. Больше всего он напоминал имперский крейсер из «Звездных войн». Весь угловатый, блестящий, большой, как стадион, и ощетиненный пушками. В разных местах на корабле мигали разноцветные огоньки. Потом корабль остановился, и несколько пушек стали разворачиваться в нашу сторону. – Это очень агрессивная цивилизация, – с тревогой сказал Стас. – Костя, если нас захватят, мы не должны выдавать расположения Земли. А то они всех сошлют на урановые рудники. – Ты что, знаешь, где Земля находится? – спросил я. – Знаю. Возле Солнца, чуть ниже Марса. Из одной «пушки» вырвался яркий белый луч. Ударил прямо в нас – и, отразившись от голубой дымки защитного поля, исчез в космосе. – Ура! – завопил Стас. – Нас голыми руками не возьмешь! На пульте замигали разноцветные огоньки. Я подумал и нажал наугад какую-то кнопку. Ничего не произошло. – Торпедировать их надо, – забормотал Стас, склонившись над пультом. – Пока дезинтеграторы не включили… «Крыша едет», – подумал я. Из вражеского корабля, явно озадаченного нашим сопротивлением, вырвался еще один луч. – Съели?! – злорадно засмеялся Стас. Но голубая дымка вокруг нашей капсулы погасла. Как будто батарейки кончились. – Съели, – подтвердил я. – Стас… Ты извини, что мы ругались. Стас шмыгнул носом. Виновато сказал: – Ты тоже извини, Костя. На прошлой неделе я тебе в сочинение лишних запятых наставил… – Каких лишних? Я же четверку получил, потому что трех запятых не хватало… Но разобраться с запятыми мы так и не успели. В борту вражеского корабля открылся огромных размеров люк. И нашу скорлупку потащило внутрь инопланетного крейсера. Именно потащило, потому что нас со Стасом прижало к спинке кресла. «Искусственная гравитация», – догадался я. – Пытать будут, – сказал Стас. Огромное, ярко освещенное пространство – внутренности крейсера, где мы оказались, – на мгновение мелькнуло в иллюминаторах. Затем они потемнели, словно их окатили из ведра густой черной краской. – Ослепили, – печально сказал Стас. – Теперь уже недолго… Словно в подтверждение его слов стены нашего кораблика задрожали. По линии закрытого люка пробежал тонкий лучик света. – Лазером, что ли, вырезают? – с неуместным любопытством спросил меня Стас. – Как ты думаешь? – Не знаю, – пробормотал я, не отрывая глаз от люка. – Какая, на фиг, разница? – Лазером, – однозначно решил Стас. – Как в фильме «Чужие». И зачем только Стас вспомнил про этот фильм! Я пихнул его, но было уже поздно. Мы оба замолчали, старательно пытаясь не вспоминать тех жутких инопланетян и то, что они обычно с людьми делали. И в этот момент… в люк постучали! – Заходите, – машинально пискнул Стас и зажал рот руками. А люк, вырезанный из петель, с грохотом вывалился наружу. Мы закрыли глаза и попытались спрятаться друг за друга, не вылезая из кресла. Совсем рядом раздались шаги. Я чуть-чуть приоткрыл один глаз и увидел что-то высокое, желтое, маслянисто блестящее, обросшее поверху зелено-белым мхом. Почти так же страшно, как если бы вошел Чужой… – Братки! – жизнерадостно сказал вошедший. – С чувством глубокого удовлетворения встречаем мы вас! От имени всей шараги… Мы со Стасом вылупив глаза смотрели на говорившего. Это был высокий крепкий мужчина лет сорока в желтом комбинезоне. С пояса у него свисали пара жутко выглядевших пистолетов и широченный нож. На лице играла радостная полуулыбка, с трудом пробивающаяся сквозь толщу коротенькой, но густой бороды. И борода, и пучки сохранившихся на голове волос были смешанного зелено-белого цвета. Словно бы от рождения были зеленые, а нынче поседели. – …и уполномочены заявить, – проникновенным баритоном продолжал мужчина, – что мы рады приветствовать вас у нас. Ух, как я припарился переводить торжественную речь для нашего командующего! Последнюю фразу полузеленый произнес все тем же торжественным тоном. И до меня дошло – он заученно повторяет переведенный кем-то текст, не зная самого языка. – А вы по-русски говорите? – осторожно спросил я. Мужчина протянул руку, потрепал меня по щеке и торжественно произнес: – Не волнуйся, крошка, сейчас придет дядя-переводчик, все скажет. – Они что, по штатовским боевикам русский учили? – слабым голосом произнес Стас. Заерзал, слезая с моих коленок, и с воскресшим оптимизмом добавил: – Они гуманоиды, а это дает нам шансы. Зеленые волосы не беда, мы не расисты. Видимо, в них хлорофилл… – А в оранжевых – апельсиновый сок? – поинтересовался я, глядя на еще одного входящего. Стас поперхнулся. Новый инопланетянин действительно имел волосы ярко-оранжевого цвета, перетянутые над глазами узким белым бинтиком. Сам он был молод, костляв и носил очки вполне земного вида. Этим привычные человеческие черты исчерпывались. Из непривычных были: очень большие и оттопыренные уши, шишки на висках и перепонки между пальцами рук, как у лягушки. – Это два вида гуманоидов, – уверенно объяснил Стас, – первый питается за счет фотосинтеза, а второй с болотистой планеты, где воздух разрежен и звук распространяется плохо. Я настолько был поражен эрудицией брата, что не нашелся, чем достойно ответить. Наверное, у него от волнения произошел интеллектуальный всплеск, но с каким-то странным завихрением… Паузу нарушил оранжевоголовый. – Не, чувак, ты гонишь, – с непередаваемой интонацией произнес он. – Какой я тебе гуманоид с болотистой планеты? У тебя башка белая, а у него, – в мою сторону вытянулись сразу два перепончатых пальца, – темная. Но вы оба люди, и я – тоже. Мы уже ничему не удивлялись. Лишь для порядка Стас огрызнулся: – А для чего у вас перепонки на пальцах? – Чего? А… – Оранжевоголовый гордо оглядел руку. – Я плавать люблю. В большой ванне. Вот и вырастил прошлым летом. Мы потихоньку начали расслабляться. Ни пытать, ни убивать нас никто не собирался. По крайней мере пока. Увешанный оружием зелено-белый кротко улыбался, наблюдая за разговором. Потом сказал что-то непонятное. Молодой оранжевоголовый так же непонятно ответил. – Это не английский и не русский, – сказал Стас. – И даже не древнеегипетский, – подтвердил я. Между тем наши собеседники окончили короткое совещание, и оранжевоголовый откашлялся. – Давайте знакомиться, детишки, – сладким голосом сказал он. – Я дядя Смолянин, младший майор космофлота Земли, переводчик. – Земли? – ахнули мы с братом. – А он, – Смолянин сделал жест в сторону зелено-белого, – генерал-сержант Кубатай, командующий космофлотом, лицо особо важное. Выдержав короткую паузу, он добавил: – На вид он – хитрый перец. Но душа у него добрая, ребятишки. – Где мы? – требовательно прервал его Стас. – На окололунной орбите, – успокаивающе ответил Смолянин. – Ура, – неуверенно сказал Стас и прошипел в мою сторону: «На Луну не похоже…» – Ура. А мы-то думали, что улетели в другую звездную систему. – Не, вы провалились в будущее, в две тысячи пятьсот тридцатый год. Все в порядке. Потребовалось секунд пять, чтобы улыбка облегчения сползла с наших лиц. Стас, пораженный крахом своих гипотез, притих. А я спросил: – Так это… то, в чем мы были… это не космический корабль инопланетян? – Нет, – слегка сочувственно ответил Смолянин. – Это ихняя машина времени. Или не ихняя. …Как рассказал генерал-сержант Кубатай (сам он по-русски больше говорить не пытался, его переводил Смолянин), встретить нас со Стасом было делом всей его жизни. Вообще-то не нас, как уточнил Кубатай, а машину времени, в которой мы прилетели. И лишь попутно – спасти нас и доставить на Землю. Мне это уточнение не понравилось. Но Кубатай нашего мнения не спросил, а, нахмурившись, посмотрел в пространство и тоскливо добавил: – Теперь судьба хронопатрульной службы под вопросом… Мы со Стасом не особенно много поняли. Но переспрашивать не решились. Снаружи, за открытым люком нашей машины времени, мелькали какие-то люди в желтой форме и беретах на разноцветных волосах. С волосами здесь явно не церемонились и перекрашивали их в любые цвета. Может быть даже, их попросту красили под цвет рубашки. Во всяком случае, у Смолянина из-под комбинезона выглядывала оранжевая футболка. Кубатай предложил нам всем пройти в рубку крейсера «из этого злополучного хроноскафа». Честно говоря, выходить нам было страшновато. Все-таки мы с этим самым «хроноскафом» много чего вместе испытали. Но была одна веская причина не отказываться. Стас не выдержал и спросил: – Смолянин, а у вас на корабле туалет есть? Наш переводчик наморщил лоб, явно вспоминая слово, и кивнул: – Конечно, корешок. И действительно, тут у них все оказалось в порядке. Но это все-таки неприлично, и не буду описывать… Тьфу, опять это слово! В общем, все было в порядке. Между делом я раздумывал о том, что сказал по дороге Смолянин: оказывается, на Земле никаких стран уже давно нет, язык у всех – всеземной, и экипаж в корабле – интернациональный. Здорово… Но толком обдумать это светлое будущее человечества я не смог, потому что в дверь туалета заскреблись, потом приоткрыли ее, и Смолянин нетерпеливо крикнул в проем: – Эй, малолетки! Шевелитесь чуть-чуть! Из-за вас торжественную церемонию задерживают! Вся шобла ждет! Освобождайте толчки! – И он у них – лучший переводчик?! – возмущался Стас, выскакивая из своей кабинки как ошпаренный. – Он что, в зоне языку учился? – Он, наверное, про свою узкую область, русский язык, прочел все, что смог, – предположил я. – И учил по всем словарям, включая блатной, и по видюшным фильмам, и по книжкам дурацким… Но когда мы увидели «торжественную церемонию», всякая охота обсуждать проблемы языковедения у нас исчезла. Вместе с экипажем мы выстроились возле огромного экрана-иллюминатора, в который во всей своей красе была видна удаляющаяся капсула нашего хроноскафа. А еще был виден ствол пушки, торчащий из-под иллюминатора. Генерал-сержант Кубатай коротко скомандовал, и один из членов экипажа рванул какой-то рычаг. Ствол пушки дернулся, пол под нашими ногами дрогнул, и на месте хроноскафа образовался яркий огненный шар. Через мгновение он погас, и экипаж сорвал с голов желтые береты. Некоторые всплакнули. – А как же мы теперь?.. – начал Стас. Но я оборвал его: – Молчи. Может, наш хроноскаф – одноразовый? Может, у них таких – тысяча? – А если нет? – Ну, тогда… Тогда… – Я не знал, что сказать. – Тогда этот все равно уже не вернешь… И мы растерянно переглянулись. Глава вторая, в которой все веселятся по секрету, а Стас объявляет себя холостяком Я не раз замечал, что комфорт – штука странная. Каждый его понимает по-своему. Когда мы на шлюпке отчалили к Земле, то, вместо того чтобы любоваться полетом, я, Стас и Смолянин впали в гипнотический сон. Пилотировать шлюпку вызвался Кубатай, так как лично должен был отчитаться на Земле за проделанную операцию. Он и объяснил нам через Смолянина, что теперь всякое нудное ожидание – в дороге, в очереди или когда просто нечего делать – люди проводят в гипносне. И в нем совсем не старятся. – Очень клево, – с энтузиазмом сообщил нам Смолянин, поправляя очки, которыми страшно гордился, будучи единственным очкариком в мире. – Приходишь, например, к другу, а его дома нету. Входишь в гостиную, и автоматически включается генератор гипносна. Просыпаешься, когда друг уже вернулся домой. Вот только плохо, если его несколько дней нет. Гостей много скапливается. Мне это удобство не понравилось, и я сказал, устраиваясь на откидной полке: – Я бы, перед тем как в гости пойти, сначала по телефону позвонил. – По видеофону, – поправил меня Смолянин и продолжил сокрушенно: – Не, не катит, у всех автоответчики есть. Звонишь – а тебе говорят: заходи, дорогой. – Ну я бы сразу определил, что это автомат, – сказал я. – А как? – удивился Смолянин. – Они же так врут, что не подкопаешься… Стас, оказавшийся на полке надо мной, прямо как дома, свесился с нее, ехидно покрутил пальцем у виска и хотел мне что-то сказать, но так, свесившись, и заснул. Через миг отключился и я. А когда проснулся, Стас ворочался на полу: он, балбес, не пристегнулся. Так ему и надо, нечего обзываться, даже жестами. Я-то думал, что мы выйдем на огромном космодроме, но шлюпка оказалась почему-то не на открытом воздухе, а в застекленном ангаре, похожем на большой парник. Сходство усиливалось тем, что пол устилала зеленая травка, а не какой-нибудь заурядный бетон. Мы вышли, разминая затекшие руки и ноги. Стас потирал огромную шишку на голове, и Смолянин, поправляя свой бинтик, понимающе ему улыбнулся. Но тут Кубатай значительным тоном что-то произнес, и младший майор начал переводить: – Добро пожаловать на Землю, корешки. Вы находитесь на территории специального космопорта Департамента Защиты Реальности. К сожалению, пока вам не разрешено свободное передвижение по планете. Кроме того, никто не должен знать, кто вы и откуда. – Будущее называется, – проворчал Стас, – тюрьма какая-то, а не будущее. Внезапно из отверстия в стене слева от нас выпрыгнуло что-то сверкающее и поскакало к нам. Сделав последний прыжок, нечто размером с легковой автомобиль шлепнулось в паре шагов от нас. Это и был автомобиль – только не на колесах, а на двух суставчатых лягушачьих лапах. – Ква-ква, – шутя поздоровался Стас, чтобы скрыть испуг. – Ква-ква! – широко улыбаясь, ответил розовощекий усатый мужчина в полосатом комбинезоне, выглядывая из прыгохода. Видно, он решил, что так на русском звучит приветствие. Я тихонько пихнул Стаса и шепнул: – Теперь со всеми так здоровайся, понял? – У них что, чувства юмора нет? – Есть или нет, потом разберемся, а пока… Закончить я не успел, потому что розовощекий что-то быстро затараторил. Смолянин дождался паузы и перевел: – Специальный инспектор Департамента Защиты Реальности Кейсеролл. Приветствую вас и балдею от встречи с представителями древней цивилизации. Уполномочен сделать официальное приглашение на сабантуйчик в вашу честь. Миру – мир. Все в кайф. Кейсеролл жестом позвал нас в урчащий прыгоход. Входное отверстие за нами затянулось блестящей пленкой, и такая же пленка вмиг отделила нас от кресла водителя, в котором устроился Кейсеролл. И вновь мы неожиданно впали в проклятый гипносон. Выбравшись из прыгохода, мы опять оказались в сверкающем ангаре, но гораздо меньшего размера. Кейсеролл провел нас довольно унылым тоннелем, и через минуту мы вошли в просторный вестибюль с ковром на полу, безвкусными люстрами под потолком и портретами на стенах. Я с удивлением узнал тех, кто был изображен на ближайших: Эйнштейн, Наполеон, Пол Маккартни и Ленин. Смолянин перевел гордо сказанную Кейсероллом фразу: – Тут, ребятишки, все адаптировано под ваше столетие. Мы подошли к высоким дверям, и они распахнулись. Огромный зал был полон людей все в тех же желтых комбинезонах. Люди сидели за длинным-предлинным столом. Мы шагнули в зал. Гул возбужденных голосов смолк. Кто-то коротко скомандовал, все вскочили с мест, вытянулись в струнку и хором прокричали: – Ква-ква! – Ква-ква, – приветливо махнул рукой Стас, а мне вполголоса бросил: – Работает разведка. Я тоже смущенно квакнул, и нас, как виновников торжества, усадили во главе стола. Смолянин, Кубатай и Кейсеролл устроились рядом. Пахло очень вкусно, и только тут я понял, как проголодался. Все сели, но никто не прикасался к еде. Стоять остался только абсолютно лысый, пожилой, но крепкий и атлетически сложенный человек на другом конце стола. Одет он был в такой же, как у остальных, желтый комбинезон, но весь усыпанный разноцветными нашивками и кисточками. – Это Ережеп, генеральный директор Департамента, – шепнул Смолянин доверительно, – он тут самый крутой. Ережеп откашлялся и гнусаво затянул долгую торжественную речь. Я огляделся. Слава Осирису, наши далекие потомки были почти нормальными людьми. Никаких следов вырождения и радиоактивных мутаций я не заметил. Все смуглые и скуластые. Кое-кто был выбрит наголо, но большинство носили коротенькие аккуратные прически. Доминировал розоватый цвет волос, довольно часто встречались зеленый и синий, а у одного, выглядевшего особо молодо, волосы были клоками выкрашены в разные цвета. Парень беззастенчиво таращился на нас, в то время как остальные лишь изредка с любопытством косились, глядя в основном на генерального директора. Смолянин начал переводить: – Секите, чуваки, кто перед нами! Славные путешественники во времени, легендарные аргонавты. Они же по нашим законам являются и величайшими преступниками. Но все мы врубаемся, что там, откуда они прибыли, законов этих не было. Это прикол. Гости заулыбались и закивали головами. – Факт их присутствия здесь стал отмазкой тех огромных затрат, которые делались народом Земли на содержание славного флота хронопатрульной службы. А ведь нередко раздавались в наших рядах голоса разных козлов, которые уверяли, что хронопатрульная служба – бессмысленное расточительство, что семьдесят процентов – это еще не повод. Тем больший героизм проявили те сотни клевых парней, которые взялись за выполнение этой неблагодарной миссии. От этого перевода я немного ошалел. – Сегодня мы наглядно удостоверились: их героизм и труд не пропали даром. Но сколько классных бойцов космофлота не дожили до этого дня?.. Будем же благодарны судьбе и возрадуемся – и за себя, и за всех, кто уже не может этого сделать. Особо хочу отметить то, что если и раньше наш труд был круто засекречен, то все, что касается нынешних событий, имеет категорию тайны всемирной крутизны… Гости понимающе закивали, сохраняя суровые выражения лиц. – И еще, – продолжил Ережеп. – Уверен, и те служащие Департамента Защиты Реальности, которые сегодня несут тяжелую, но почетную вахту на других наших фронтах, например исследуя и охраняя известный вам остров, так же, как и хронопатруль сегодня, рано или поздно будут праздновать свою славную победу. Я закончил. Поприветствуем наших клевых гостей! Зал взорвался криками, топотом, хлопками и свистом. Прямо как на рок-концерте. Мы подскочили от неожиданности, но Смолянин успокоил нас одним словом: – Тащатся. Председательствующий Ережеп еще что-то коротко произнес и уселся на место. Смолянин перевел: – Ответную речь сказать не западло будет? Мы переглянулись. Гости в ожидании молчали. – Давай, Стас, – тихо сказал я, потому что чувствовал: сам под пристальными взглядами сотен глаз вряд ли смогу выдавить из себя и пару слов. Стас резво вскочил. Откашлялся. Потом почесал в затылке. Затем шмыгнул носом и вытер его. Наконец сказал хрипло и пискляво: – Ну, это. Ква-ква, короче. Смолянин перевел, гости опять бурно зааплодировали и засвистели. Стас начал было присаживаться, но вновь наступила тишина, и на него снова уставились в ожидании. Стас осмелел, но, кажется, забыл, что мы не у инопланетян. – От имени всех людей Земли, – начал он, но я шепнул: «Стас, мы на Земле!» – и он поправился: – Точнее, от всех людей двадцатого века всем привет. Мы тут с братом посовещались, – я удивленно глянул на него, – и вот что решили. Давайте поедим сначала, а потом уж поговорим. Присутствующие обескураженно молчали, но Ережеп махнул рукой, грянула незнакомая торжественная музыка, и в распахнувшиеся боковые двери в зал, ни на что не опираясь, вплыли круглые плоские платформочки с тремя гибкими тонкими руками-манипуляторами на невысоком штыре посередине. Я понял, что это – механические официанты. Стас, красный от волнения, сел и отер со лба пот. – Как я, а? – гордо спросил он. – Нормально, – ответил я, хоть и не был уверен, что его речь была достаточно весомой для такого случая. Сидевший рядом с нами Кейсеролл тем временем поглядел на часы, схватился за голову и выбежал из зала. «Очень занятой мужик», – шепнул мне Смолянин. А платформы-официанты двинулись вдоль стола, раскладывая пищу. Ароматы усилились. – Антигравитация? – важно спросил Стас у Смолянина, кивнув на платформы. – Да, – подтвердил Смолянин, – антигравитация – привилегия Департамента. – Почему? – удивился я. – Антигравитация и движение во времени – явления одной природы, для обычных людей все это насмерть засекречено. – Почему? – повторил я. – Мне этого вам нельзя рассказывать. А лапшу на уши вешать не хочется. Пускай другие объясняют. Вокруг уже ели, только к нам платформы все не подъезжали. Стас потянулся было к какому-то блюду, но я заметил, что никто тут ничего не берет со стола сам, и шикнул на него, хоть у меня тоже текли слюнки: – Ып-сарап, каракуц нямьек. Ук юртак[13 - Сядь на место, каракуц голодный. Не дома (возм., др.-егип.).]. Смолянин удивленно покосился на меня: таких слов в русском языке он не знал. И тут мы поняли, в чем дело. Люди будущего решили обслуживать нас сообразно традициям нашего времени. Как они их себе представляли. С подносами в руках в зал вошли два официанта. Но что это официанты, я понял не сразу. Одеты они были в черные фраки, ермолки и лапти, а на ремнях у них почему-то болтались огромные сабельные ножны. Приплясывая под музыку, они поравнялись с нами и, поклонившись с деревянными улыбками на лицах, положили на наши тарелки еду. Я не верил своим глазам. Передо мной лежали серые, слипшиеся, такие до боли знакомые столовские пельмени. А на удивительной красоты резной подставке рядом – консервная банка с неаппетитной бурой массой. У меня челюсть отпала, когда я прочел надпись на этикетке (на русском!!!): «Кильки в томатном соусе. Рыбзавод ГКО «Волгорыбхоз», пос. Завгородний Волгоградской области». – Ненавижу, – простонал Стас. В этот миг Кубатай заговорил с нескрываемой гордостью в голосе (я специально больше не употребляю идиотских словечек Смолянина, потому что мне это надоело): – Сюрприз! То, что вам подали, стоит в десятки раз больше всего остального на этом столе. Более ста лет назад в вечной мерзлоте Таймыра были обнаружены останки древней экспедиции. Специалисты установили, что запасы провианта, пролежавшие там почти пятьсот лет, вполне пригодны к употреблению. Все последующие годы находка в холодильной камере ожидала прибытия предсказанных гостей из прошлого. И вот привычная вам пища дождалась встречи со своими современниками. Любой из присутствующих здесь отдаст полжизни за право отведать эти блюда. – Так это… – замялся Стас, – пусть отведают. Я вообще что-то есть не хочу. – И я, – согласился я, отодвигая неаппетитную тарелку. Сидящие возле нас обменялись недоуменными взглядами. Но я придумал, как выйти из неудобного положения, и попросил Смолянина перевести. – По русской традиции нашего времени мы предлагаем откушать «пельмень мира». С этими словами я взял на вилку серый комочек, надкусил отдающее бумагой тесто, положил вилку в тарелку и передал ее Смолянину. Стас, прыснув, сделал то же и отдал свою тарелку Кубатаю. И тарелки поплыли по столу. Каждый из гостей откусывал понемножку, блаженно закатывал глаза, причмокивал и, передавая блюдо соседу, что-то приговаривал. (Смолянин перевел: «Ништяк».) Под шумок я отправил по кругу и банку с килькой. А дерзкий Стас, воспользовавшись тем, что я отвлекся, стянул-таки с ближнего блюда ароматную, светящуюся голубым колбаску на тонкой палочке и вцепился в нее зубами. Колбаска хихикнула, и Стас, поперхнувшись, закашлялся. Чтобы спасти брата, я что есть силы хлопнул его по спине. Кашлять Стас перестал, но я заметил, что все прекратили есть и с любопытством смотрят на нас. Я покраснел от стыда: они, видно, решили, что я Стаса бью. А тот, балбес, отомстил мне самым коварным образом. Невинно улыбаясь, он указал присутствующим на меня пальцем и пояснил: – Старший. – После чего раболепно сложил ладони и поклонился мне. Услышав перевод, гости принялись возбужденно обсуждать происшедшее. – Между прочим, вкусно, – сказал Стас и как ни в чем не бывало принялся доедать хихикающую колбаску. Та веселилась все тише и тише, пока не исчезла окончательно. – Ну, держись, курдеп, – пообещал я, – воспользуюсь я своим правом старшего. – Давай-давай, – ухмыльнулся Стас, – ты еще не знаешь, какие права я для младших придумал. Его голубая колбаска пахла так аппетитно, а хихикала так весело, что я решил тоже плюнуть на условности. Взяв такую же, только розовую, я принялся за еду. Вкусно было необычайно. Что-то вроде клубничного мороженого и копченой колбасы. Нет, ерунда получается; этот вкус не опишешь. Моя колбаска хохотала более заливисто, я бы даже сказал, взахлеб. Председательствующий поднялся и вновь произнес небольшую речь, в которой сообщал, что решением Совета Департамента, несмотря на наше прибытие, хронопатрульная служба расформирована не будет, а продолжит выполнение своих функций. Ведь, кто знает, может быть, подобное путешествие во времени – случай не единичный. Мрачный до сих пор Кубатай повеселел, достал из ножен огромный кинжал и принялся за еду. Зазвучала тихая приятная музыка. Люди (и мы в их числе) лакомились фруктами и незнакомыми нам яствами, негромко переговариваясь. Когда на нас почти перестали обращать внимание, Ережеп встал из-за стола и подошел к нам. Слегка поклонившись, он с помощью Смолянина спросил: – Думаю, вы многое хотите узнать у меня? Стас утвердительно закивал, но с набитым ртом сказать ничего не мог. А я попросил объяснить нам наконец, что это за «защита реальности» и почему флот могли расформировать сразу после нашего прибытия. – Это тайна всеземной категории (вообще-то Смолянин опять сказал «всемирной крутизны», но так, наверное, будет правильней), – начал он. – Но вы и сами – всемирная тайна. Думаю, ничего страшного не случится, если одна тайна узнает другую. И вот что он нам рассказал. Когда ученые теоретически доказали возможность путешествия во времени, они пришли к выводу, что, если кто-нибудь отправится в прошлое, погибнет весь мир. Мы не поняли почему, и он привел пример. Если отправиться в доисторические времена и поохотиться там на обезьян, можно пристрелить и такую, у которой было много внуков и правнуков, а от этих внуков и правнуков произошли люди. Они построили дома, чего-то там изобрели, написали книги, ну и так далее. Всего этого уже не будет. Мир станет другим. Но ведь и тот мир, из которого мы прибыли, тоже был на самом деле. И вот два этих мира – старый и новый – в одно и то же время оказываются в одном месте. Плотность вещества реальности удвоится, и произойдет взрыв. Не останется абсолютно ничего. Ережеп добавил, что в теории не надо даже пристреливать обезьяну. Появишься в прошлом, сделаешь вдох, и все – мир переменился. Взрыв – и нет никакого будущего. Узнав все это, люди так перепугались, что запретили всякие попытки построить машину времени. И была создана специальная организация – Департамент Защиты Реальности (ДЗР), – которая этим и занимается. Его называют просто «Департамент», потому что все, что с ним связано, напрочь засекречено, и к тому же все прекрасно понимают, о чем речь. Департамент – самая могущественная организация на Земле. Когда надо, он диктует свою волю и Всемирному правительству, а оно слушается без разговоров. У Департамента – куча агентов, и вся информация Земли проходит через него и обрабатывается огромным компьютером. Он-то и обратил внимание на легенду о том, что в двадцатом веке двое братьев нашли машину времени и отправились в будущее. Проанализировав всю прямую и косвенную информацию, касающуюся этой легенды, компьютер, на удивление всему Департаменту, выдал степень вероятности – семьдесят процентов. Значит, отмахнуться от этого было уже нельзя, ведь тот, кто может попасть из прошлого в будущее, может потом, по незнанию, попытаться на той же машине времени вернуться обратно в прошлое. А это – конец. Вот и была создана хронопатрульная служба – чтобы встретить гостей из прошлого и уничтожить их опасную машину. – Но почему в космосе? – удивился я. – Так подсказала теория. В отличие от путешествия в прошлое, перемещение в будущее безопасно для реальности, но не для самого путешественника. Ведь в будущем на том месте, где он появится, уже есть какое-то вещество, хотя бы воздух. Поэтому появляться можно только в вакууме, в космосе. И ученые решили, что хроноскаф должен быть устроен так, чтобы одновременно с перемещением во времени он перемещался и в околоземное пространство. – А откуда вы узнали, где именно и когда мы появимся? – спросил Стас. – А мы и не знали. Потому-то хронопатрульная служба и прочесывает все околоземное пространство уже почти двести лет. – Ясно, – сказал Стас. – А откуда вообще взялся наш хроноскаф? – А вот это неизвестно и нам, – ответил Ережеп, – мы уверены только в том, что нигде на Земле сделать его невозможно – Департамент не дремлет. Вероятнее всего, он был создан какой-то древнейшей цивилизацией, возможно даже нечеловеческой. Но в ход его так и не пустили. Почему – мы можем только гадать. Вероятно, его создатели не сразу, но поняли, какую угрозу миру несет их изобретение… И тут до Стаса дошло: – Так вы что, домой нас отправлять не собираетесь? У меня аж дух захватило, когда он это спросил. Меня ведь самого давно подмывало задать этот самый главный вопрос. Но я боялся услышать ответ… – Очень сожалею, – сокрушенно покачал головой Ережеп, – но это абсолютно исключено. Постарайтесь понять: прошлого нет. Уже пятьсот лет как нет. Я почувствовал, как к горлу подкатил комок. Это что же выходит, и мама с папой умерли пятьсот лет назад? А как они, наверное, переживали, когда мы исчезли… – А если, например, мне тут у вас не нравится? – агрессивно спросил Стас. Ережеп сочувственно кивнул и развел руками. В этот момент тихая, льющаяся со всех сторон музыка резко изменилась, стала ритмичной и напористой. Боковые двери зала вновь распахнулись, и к столу подплыли платформы, нагруженные сосудами самых разных форм и цветов. Ясно было, что это напитки. Ережеп вернулся на свое место. Стас глянул на меня мокрыми глазами: – Костя, давай напьемся с горя, что ли? – Балда, – ответил я, хотя и сам чувствовал себя паршиво. – Кто же тебе даст? – А вот и даст, – сказал Стас решительно и сдернул с проплывающей мимо платформы красивую бутыль с обернутым фольгой горлышком. Похоже, шампанское прошло через века неизменным. Корча от натуги рожи, Стас с остервенением принялся скручивать с пробки проволочку. Ережеп, Смолянин и остальные сидящие поблизости озадаченно за ним наблюдали. Стас поднял голову, зло глянул на них и пояснил: – Русская традиция двадцатого века: после еды детям дают шампанское. Пробка с грохотом вылетела из горлышка и угодила в люстру. Почти полбутылки пеной выплеснулось на стол. Остальное Стас разлил в два странных несимметричных сосуда. Ему, как всегда, поверили, и хлопки пробок раздались со всех сторон. Стас поднял бокал, глянул на меня, шмыгнул носом, вытер свободной рукой глаза и… залпом выдул половину, потом отдышался и допил. Я так не смог. Сделал пару глотков и поставил бокал на место. Стас поморщился и икнул. – Армахет – ытар Сет[14 - Пьяница – друг Сета (возм., др.-егип.).], – напомнил я ему. – Иди ты, – махнул рукой Стас и блаженно откинулся на спинку кресла. Самый молодой из присутствующих, пестрый парнишка, которого я приметил с самого начала, поднялся с бокалом в руках и что-то сказал. – Он предлагает выпить за смелых детей, – перевел Смолянин. Все встали и опорожнили свои сосуды. Выпив, молодой сотрудник Департамента заговорил снова, и Смолянин перевел нам, что тот сгорает от любопытства и хочет о многом нас расспросить. Не будем ли мы столь любезны и не ответим ли мы на несколько вопросов. – Валяйте, – сказал Стас и поднялся с ненормальным блеском в глазах. – Где и каким образом вы обнаружили хроноскаф? – Сами сделали, – не задумываясь ответил Стас. – Взяли швейную машинку, компьютер, бочку из-под кваса и этот… как его… – Стас наморщил лоб. – Плазмогенератор, вот, прикурочили, и – порядок. Я просто обалдел. – То есть вы хотите сказать, что пятьсот лет назад людям была известна теория темпорального поля?! – Не, – ответил Стас, – людям неизвестна. Я ее сам придумал. С ним вот, – ткнул он пальцем в меня. Присутствующие принялись возбужденно обсуждать новость. – Стас, кончай, – сквозь зубы процедил я и показал ему под столом кулак. Но он снова икнул и продолжил пресс-конференцию. – Вам не кажется, что ваше заявление граничит с абсурдом? – порывисто обратился к нему худощавый мужчина с лиловым ежиком на голове. – Граничит, – икнув, согласился Стас. – И что? – А то, что вы – дети! – вскричал мужчина, по-видимому ученый, ероша тонкими пальцами свой лиловый ежик. – Со скольких лет в двадцатом веке юноша считался совершеннолетним? – С десяти, – не моргнув глазом, заявил Стас. – Как только исполняется, ему сразу выдают квартиру, швейную машинку и жену. Это сообщение вызвало еще большее оживление. – Вы женаты? – Я? Э-э-э… Нет, я холостяк. Правда же, Костя? – Язык его слегка заплетался. – Была одна, Швачкина Ольга из четвертого «Б»… Только я решил подумать. Ладно, я устал. – Он ладонью остановил желающих что-то спросить, которых становилось все больше. – Остальные вопросы – потом. Он уселся на место, откинулся на спинку кресла и моментально заснул. Армахет проклятый. Отдувайся теперь за него. Но отдуваться не пришлось. Один из присутствующих что-то горячо затараторил. Оказывается, злоупотребляя гипносном, люди давно уже разучились засыпать самостоятельно, и Стасова способность привела всех в восторг и умиление. Кубатай, не выпуская кинжала, подхватил Стаса на руки и понес из зала. Выглядел он не то как телохранитель юного миллиардера, не то как маньяк-убийца. Я помахал рукой гостям и в сопровождении Смолянина пошел следом. Вскоре мы оказались в просторной квадратной комнате без мебели, стены которой плавно меняли цвет и слегка светились. У входа я заметил нечто вроде пульта управления. Смолянин ткнул в какую-то кнопку, и чуть правее центра комнаты, в полуметре от пола, замерцало овальное облачко. На него-то Кубатай и уложил Стаса. Тот, сладко посапывая во сне, перевернулся на бок. Херувимчик пьяный. Смолянин объяснил мне, как пользоваться пультом, и мы остались в спальне одни. Теперь я знал, на какую кнопку надо нажать для создания второй гравикровати, на какую – чтобы получить сеанс массажа, какая включает музыку, а какая – гипносон. Но этой кнопкой я пользоваться не стал. Хотя мне и не спалось. Я все думал о папе, о маме, о кошках… Даже Вальку Мельника вспомнил с симпатией. Как же это нас угораздило вляпаться в такую историю?.. Глава третья, в которой мы собирались ехать на охоту, а вместо этого попали на семинар кулинаров Я проснулся оттого, что очень захотел пить. Пару минут повозившись с пультом, я открыл дверь. Осторожно выглянул, есть ли кто в коридоре. Идти по чужому дому в одних трусах было неудобно, а одеваться – лень. Конец ознакомительного фрагмента. notes Сноски 1 Доброе утро (возможно, др.-егип.). 2 И тебе доброго утра, подружка (возм., др.-егип.). 3 Подружка?! Я твоя мать, сын пустынного шакала! (возм., др.-егип.). 4 Сет – довольно неприятный др. – египетский бог. – Примеч. авторов. 5 школа (возм., др.-егип.). 6 верблюд (возм., др.-егип.). 7 Рот Сета, вымазанный гнилой едой (возм., др.-егип.). 8 Нецензурно. 9 мир; точнее – «время-между-войнами» (возм., др.-егип.). 10 Осирис – один из самых уважаемых др. египтянами богов. – Примеч. авторов. 11 Спокойной ночи, мама, ночь делает веки тяжелыми (возм., др.-егип.). 12 Спите крепко, но и во сне не водите дружбы со слугами Сета (возм., др.-егип.). 13 Сядь на место, каракуц голодный. Не дома (возм., др.-егип.). 14 Пьяница – друг Сета (возм., др.-егип.). Текст предоставлен ООО «ИТ» Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию:https://tellnovel.com/sergey-lukyanenko/segodnya-mama