Сосны. Заплутавшие Блейк Крауч Заплутавшие Сосны #2 Бывший секретный агент Итан Бёрк крепко застрял в Заплутавших Соснах – Городе в Нигде, куда ведет лишь одна дорога – и ни одной обратно. Но жизнь продолжается, и Итан, используя свои прежние навыки и знания, занимает пост местного шерифа. Казалось бы, что это за работа – охранять покой в райском уголке, где и так все спокойно, где все живут мирно и в согласии – и откуда преступнику все равно не сбежать? Но не всем жителям Сосен нравятся здешние порядки. Их держат в полном неведении относительно происходящего вокруг, запрещают говорить о своем прошлом, отслеживают с помощью видеокамер каждую секунду их жизни… Мнимый покой рушится, когда Итан находит убитой дочь мэра Заплутавших Сосен. Тот требует справедливого возмездия. И Бёрк начинает расследование… Блейк Крауч Сосны. Заплутавшие Blake Crouch Wayward Copyright © Blake Crouch, 2013. This edition published by arrangement with InkWell Management LLC and Synopsis Literary Agency © Овчинникова А. Г., перевод на русский язык, 2014 © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2015 * * * Город Заплутавшие Сосны окружен оградой с колючей проволокой, по которой пропущен электрический ток, и находится под неусыпным круглосуточным наблюдением снайперов. Каждый из 461 обитателя города просыпается тут после ужасного несчастного случая. В каждом жилом доме и офисе находятся скрытые камеры. Обитателям говорят, где им следует работать. Где жить. На ком жениться. Некоторые полагают, что они мертвы и это – загробная жизнь. Некоторые думают, что они заперты в экспериментальной тюрьме. Все втайне мечтают покинуть город, но тех немногих, кто осмеливается на такую попытку, ожидает кошмарный сюрприз. Итан Бёрк видел мир за пределами города. Он – шериф и один из немногих, знающих правду: Заплутавшие Сосны – не просто город. И то, что находится по другую сторону ограды, – кошмарный мир, который никто не в силах даже вообразить. Персонажи и события, описанные в этой книге, вымышленные. Любые сходства с реальными людьми, умершими или живыми, чисто случайны.     Чаду Ходжу Ум – место сам в себе, он может сам Из Ада сделать Рай, из Рая – Ад.     Джон Мильтон, «Потерянный рай»[1 - Перевод А. Андреева.] Если вы посмотрите на природу, вы обнаружите, что там, где вы склонны видеть прекращение жизнедеятельности, вы видите бессмертие.     Марк Рот, доктор наук (цитолог) «Вчерашний день – история. Завтрашний день – загадка. Сегодняшний день – дар. Вот почему он называется подарком. Работай усердно, будь счастлив и наслаждайся жизнью в Заплутавших Соснах!»     Объявление для всех жителей Заплутавших Сосен (обязательно вывешивается на самом виду во всех жилых домах и учреждениях) Часть I Глава 01 Мастин добрый час наблюдал за существом сквозь оптический прицел «Шмидт энд Бендер». Существо пересекло горный амфитеатр на рассвете. Помедлило, когда первые солнечные лучи ударили по его прозрачной шкуре. А теперь медленно и осторожно пробиралось через усыпанное валунами поле, время от времени останавливаясь, чтобы обнюхать останки себе подобных. Тех, кого Мастин убил. Снайпер потянулся к оптическому прицелу, исправил параллакс[2 - Параллакс – видимое смещение объекта при его наблюдении с двух различных точек (когда объект или перекрестие неподвижны).] и снова принялся наблюдать. Условия были идеальными – видимость отличная, погода мягкая, безветрие. Визир был установлен на 25?кратное увеличение, и силуэт создания возник на сером фоне потрескавшегося валуна. На расстоянии полутора миль его голова была не больше песчинки. Если не выстрелить сейчас, придется снова определять расстояние до цели. И оставалась возможность, что к тому времени, как он приготовится сделать выстрел, создание уже покинет визирную линию. Это не будет концом света. В полумиле вниз по каньону все еще стояла ограда с пропущенной по ней током. Но если существо ухитрится взобраться на утесы, возвышающиеся над колючей проволокой, быть беде. Придется сообщить об этом по рации и вызвать подмогу. А это – лишняя работа. Лишнее время. Нужно было любой ценой помешать твари спуститься в город. А если ему это не удастся, Пилчер почти наверняка устроит ему головомойку. Мастин сделал глубокий длинный вдох. Легкие расширяются. Он сделал выдох. Легкие сжимаются. Пустеют. Диафрагма расслабилась. Он сосчитал до трех и нажал на спуск. «Супер-магнум»[3 - «Супер-магнум» (Super Magnum или Arctic Warfare Magnum) – британская снайперская винтовка.] британского производства сильно ударил его в плечо, отдачу смягчил супрессор. Оправившись после отдачи, Мастин нашел свою цель в кругу увеличителя: все еще сидит на корточках на валуне с плоской вершиной на дне каньона. Проклятье! Промах. Он стрелял с бо?льшего расстояния, чем обычно, а даже при идеальных условиях на результат влияет куча переменных. Атмосферное давление. Влажность. Плотность атмосферы. Температура ствола. Даже сила Кориолиса – инерция, возникающая из-за вращения Земли. Он думал, что учел все, рассчитывая прицел, но… Голова создания исчезла в розовой дымке. Он улыбнулся. У пули калибра.338 «Лапуа Магнум»[4 - «Лапуа Магнум» (Lapua Magnum) – патрон для стрельбы на большие дистанции; широко используется также охотниками и стрелками-спортсменами.] ушло четыре секунды, чтобы долететь до цели. Потрясный выстрел! Мастин сел, потом с трудом поднялся на ноги. Вытянул руки над головой. Была середина утра. В небе стального голубого цвета – ни облачка. Его засидка находилась на вершине тридцатифутовой сторожевой башни, построенной на каменистой вершине горы, гораздо выше границы леса. С платформы открывался вид на окружающие пики, каньон, лес и городок Заплутавшие Сосны: с высоты в четыре тысячи футов он казался всего лишь сеткой пересекающихся улиц, которая лежала посреди защищающей город долины. Рация затрещала, и он ответил: – Мастин, прием. – Только что был нанесен удар по ограде в зоне четыре. Прием. – Ждите на связи. Зона 4 включала в себя сосновый лес, граничивший с южной окраиной города. Мастин взял ружье и посмотрел сквозь прицел на ограду под пологом деревьев, окинув взглядом пространство в четверть мили. Сперва он увидел дым – завитки поднимались от опаленной шкуры животного. – Я его вижу, – сказал он. – Это всего лишь олень, прием. – Вас понял. Мастин перевел ружье на север, направив его на город. Появились дома… Красочные викторианские домики с идеальными квадратами яркой травы перед ними. Белые заборчики. Он нацелился на парк, где женщина раскачивала на качелях двух детей. Маленькая девочка стремительно съехала по сверкающему желобу детской горки. Мастин посмотрел на школьный двор. Больницу. Общинные сады и огороды. Главную улицу. Подавляя знакомое чувство зависти. Горожане. Они жили в неведении. Все до единого. В таком блаженном неведении. Он не ненавидел их. Он не желал жить их жизнью. Он уже давно принял свою роль защитника. Стража. Дом его был стерильной комнатой без окон внутри горы, и он настолько смирился с этим фактом, насколько человек мог надеяться смириться. Но это не означало, что одиноким утром, глядя вниз, на то, что в буквальном смысле слова являлось последним раем на земле, он не чувствовал укола ностальгии. Тоски по тому, что когда-то было. По тому, чего никогда больше не будет. Окинув взглядом улицу, Мастин сосредоточился на человеке, который быстро шел по тротуару. На человеке была темно-зеленая рубашка, коричневые брюки и черная стетсоновская ковбойская шляпа. В медной звезде, приколотой к лацкану, отражались солнечные блики. Человек завернул за угол, перекрестье визирных линий остановилось на его спине. – Доброе утро, шериф Бёрк, – сказал Мастин. – Чувствуешь зуд между лопатками? Глава 02 Выпадали спокойные минуты, такие, как эта, когда Заплутавшие Сосны казались реальным местом. Солнечный свет, льющийся в долину. Утро, все еще приятно прохладное. Анютины глазки, украшающие, как драгоценные камни, цветочные ящики на открытом окне, из которого веет запахом готовящегося завтрака. Люди выходят на утреннюю прогулку. Поливают газоны. Забирают местные газеты. Капли росы испаряются с верха черного почтового ящика. Итан Бёрк испытывал искушение продлить эти минуты, чтобы притвориться, что все точно такое, каким кажется. Притвориться, что он живет с женой и сыном в идеальном маленьком городке, где он – всеми любимый шериф. Где у них есть друзья. Уютный дом. Все, что требуется человеку. Именно притворяясь, он пришел к полному пониманию того, как же хорошо срабатывает иллюзия. Как люди могли позволить себе поддаться ей, раствориться в красивой лжи, которая их окружила… * * * Колокольчики зазвонили над дверью, когда Итан вошел в «Ароматный парок». Он шагнул к стойке и улыбнулся бариста – чувихе-хиппи со светлыми дредами и томными глазами. – Доброе утро, Миранда. – Привет, Итан. Как обычно? – Будь добра. Она начала готовить эспрессо для его капучино, а Итан тем временем осматривал кафе. Все постоянные посетители были здесь, включая двух старожилов – Филиппа и Клея, которые сгорбились над шахматной доской. Итан подошел и стал рассматривать доску. Судя по всему, игра уже некоторое время находилась в таком состоянии: у каждого игрока оставалось по королю, королеве и несколько пешек. – Похоже, впереди пат, – сказал Итан. – Не торопись, – сказал Филипп. – У меня еще кое-что припасено. Его противник, седой, как гризли, ухмыльнулся сквозь дикую бороду по другую сторону шахматной доски. – Под «кое-чем» Фил подразумевает, что будет размышлять над своим ходом так долго, что я умру – и тогда он, естественно, победит. – Ох, заткнись, Клей. Итан двинулся мимо замызганного дивана к книжной полке. Пробежал пальцами по корешкам. Классика. Фолкнер. Диккенс. Толкиен. Гюго. Джойс. Брэдбери. Мелвилл. Готорн. По. Остин. Фицджеральд. Шекспир. На первый взгляд то были просто собранные с бору по сосенке дешевые книжки в бумажных обложках. Итан снял с полки тонкий томик. «И восходит солнце». На обложке в импрессионистской манере был нарисован бой быков. Итан сглотнул, почувствовав ком в горле. Выпущенный большим тиражом первый роман Хемингуэя с хрупкими страницами – вероятно, единственный уцелевший экземпляр. По спине Итана побежали мурашки – так потрясающе и трагично было держать его в руках. – Итан, все готово! Он схватил еще одну книгу – для сына – и вернулся к стойке, чтобы забрать свой капучино. – Спасибо, Миранда. Я одолжу эти книги, ладно? – Конечно. – Она улыбнулась. – Обращайтесь с ними поаккуратнее, шериф. – Сделаю, что смогу. Итан прикоснулся к полям шляпы и двинулся к выходу. * * * Десять минут спустя он прошел через двойные стеклянные двери, вывеска над которыми гласила: «Офис шерифа Заплутавших Сосен». В приемной было пусто. Само собой. Его секретарша сидела за своим столом и скучала, как обычно. Она занималась пасьянсом, выкладывая карты размеренными, механическими движениями. – Доброе утро, Белинда. – Доброе утро, шериф. Она не подняла глаз. – Кто-нибудь звонил? – Нет, сэр. – Кто-нибудь заходил? – Нет, сэр. – Как прошел вечер? Она подняла взгляд, застигнутая врасплох, сжимая в правой руке туз пик. – Что? Впервые с тех пор, как Итан стал шерифом, в общении с Белиндой он вышел за рамки небрежных приветствий, прощаний и разговоров на служебные темы. В прошлой жизни она была медсестрой-педиатром. Интересно, знала ли она, что ему это известно? – Я просто спросил, как вы провели вечер. Вчерашний вечер. – А. – Она пропустила сквозь пальцы длинные седые волосы, стянутые в «конский хвост». – Прекрасно провела. – Повеселились? – Нет. Вообще-то нет. Итан подумал, что Белинда, в свою очередь, задаст ему тот же вопрос – осведомится о том, как он провел вечер, – но спустя пять секунд неловкого молчания, пока они глядели друг другу в глаза, она так и не заговорила. В конце концов Итан постучал по столу костяшками пальцев. – Я буду у себя в кабинете. * * * Бёрк закинул ноги на массивный стол и удобно развалился в кожаном кресле с дымящейся чашкой кофе в руке. Голова гигантского лося таращилась на него с подставки на дальней стене. Благодаря этой голове и трем древним футлярам для ружей за столом Итан чувствовал, что у него в кабинете имеются все атрибуты провинциального шерифа. Вот-вот должна была появиться на работе его жена. В прошлой жизни Тереза работала помощницей адвоката. В Заплутавших Соснах она была единственным риелтором города, что означало – она проводит дни, сидя за столом в редко посещаемом людьми офисе на Главной улице. Ее работа, как и подавляющее большинство других занятий местных жителей, была по большей части показушной. Очковтирательство для поддельного города. Лишь четыре-пять раз в году она и вправду помогала кому-нибудь с покупкой нового дома. Образцовых местных жителей каждые несколько лет награждали возможностью улучшить свои жилищные условия. Те, что пробыли здесь дольше всего и никогда не нарушали правил, жили в самых больших, самых красивых викторианских домах. А тем супружеским парам, в которых жены беременели, были почти гарантированы новые, более просторные дома. В ближайшие четыре часа Итану нечем было заняться и некуда было идти. Он открыл книгу, которую взял в кафе. Проза была лаконичной и блестящей. Он сглотнул, прочитав описание ночного Парижа. Рестораны, бары, музыка, сигаретный дым. Огни настоящего, живого города. Ощущение огромного мира, полного разнообразия и завораживающих людей. Свобода исследовать этот мир. Спустя сорок страниц Итан закрыл книгу. Он не мог больше этого выдержать. Хемингуэй его не отвлекал. Он не уносил его прочь от реальности Заплутавших Сосен. Хемингуэй тыкал его лицом в эту реальность. Сыпал соль на незаживающую рану. * * * Без четверти два Итан вышел из своего офиса и лениво прогулялся по тихим соседним улицам. Все люди, мимо которых он проходил, улыбались и махали ему, приветствуя с искренним, казалось бы, энтузиазмом, как будто он жил тут годами. Если они втайне боялись и ненавидели его, то хорошо это скрывали. Да и с чего бы им было его бояться? Насколько Итан знал, в Заплутавших Соснах только он один знал правду, и работа его заключалась в том, чтобы и дальше поддерживать нынешний порядок вещей. Поддерживать мир. Поддерживать ложь. Скрывать правду даже от жены и сына. В первые две недели в должности шерифа он бо?льшую часть времени проводил, изучая досье на каждого жителя, изучая подробности их прошлых жизней. Детали их интеграции. Основанные на наблюдениях отчеты об их последующей жизни. Теперь он знал личные истории половины людей города. Их секреты и страхи. Знал, кому можно доверить поддерживать хрупкую иллюзию. Знал, в чьем лощеном фасаде имеются чуть заметные трещинки. Он превратился в гестапо из одного человека. Необходимость – он это понимал. И все-таки все это было ему ненавистно. * * * Выйдя на Главную улицу, Итан шагал на юг до тех пор, пока не кончились тротуары и здания. Дорога тянулась дальше, и он дошел по ней до леса с высокими соснами. Городской шум замер вдали. Миновав дорожный знак, предупреждавший, что впереди крутой поворот, Итан прошел еще пятьдесят шагов, остановился и оглянулся на Заплутавшие Сосны. Никаких машин. Все тихо и спокойно. Ни звука, кроме голоса одной-единственной птицы, щебечущей на высоком дереве над головой. Он шагнул с обочины и углубился в лес. Воздух пах сосновыми иглами, нагретыми солнцем. Итан шел по пружинящей лесной подстилке, через полосы света и теней. Он шел достаточно быстро, чтобы рубашка на спине вспотела. Там, где ткань прилипла к коже, ощущалась прохлада. Это была приятная прогулка. Ни надзора, ни людей. Лишь один человек, идущий через лес, на недолгие минуты оставшийся наедине со своими мыслями. Оставив дорогу в двухстах ярдах позади, Бёрк добрался до больших камней – груды беспорядочно разбросанных меж сосен гранитных блоков. Там, где лес начинал подниматься в гору, высился наполовину обнажившийся пласт скальной породы. Итан подошел к этому месту. С расстояния в десять футов гладкая поверхность вертикальной скалы казалась настоящей. Вплоть до прожилки кварца и ярких пятен мха и лишайника. Но при близком рассмотрении иллюзия переставала быть такой убедительной, поверхность скалы была слишком уж правильным квадратом. Итан отступил назад на несколько шагов и стал ждать. Вскоре он услышал приглушенный механический гул начавших поворачиваться механизмов. Вся поверхность скалы поднялась, как гигантская дверь гаража – достаточно широкая и высокая, чтобы в нее вписался трактор с прицепом. Итан нырнул под поднимающуюся дверь, в сырую подземную прохладу. – Здравствуйте, Итан. – Маркус. Тот же провожатый, что и раньше, – парень двадцати с чем-то лет со стрижкой «ежик» и четко очерченным подбородком, смахивающий на пехотинца или копа. На нем была желтая ветровка, и до Итана дошло, что сам он снова забыл куртку. Ему предстояла еще одна ледяная поездка. Маркус оставил работающий на холостом ходу «Вранглер» без дверей и крыши повернутым туда, откуда приехал. Итан забрался на переднее пассажирское сиденье. Входная дверь с глухим стуком закрылась за ними. Маркус снял машину с ручного тормоза, включил передачу и сказал в головной телефон: – Встретил мистера Бёрка. Уже едем. Джип рванулся вперед и помчался по единственной неразмеченной полосе древней мостовой. Они летели по дороге, уходившей вверх под углом в пятнадцать градусов. Стены тоннеля были из обнаженной скальной породы. Местами по скале стекали струйки воды, паутинкой лежали на дороге. Время от времени по лобовому стеклу ударяли случайные капли. Флуоресцентные светильники мелькали над головой, размазываясь и сливаясь в реку болезненно-оранжевого цвета. Здесь пахло камнем, водой и выхлопными газами. Рев мотора и шум ветра были слишком сильными, чтобы разговаривать, и Итана это вполне устраивало. Он откинулся на спинку сиденья с серой виниловой обшивкой, борясь с желанием потереть руки из-за непрекращающихся порывов холодного влажного ветра. На уши давило все сильнее, рев мотора начал утихать. Он сглотнул. Шум вернулся. Они продолжали ехать вверх. При скорости в тридцать пять миль в час то была всего лишь четырехминутная поездка, но казалось, что она длится дольше. Во всем этом холоде, шуме и ветре было нечто, сбивающее с толку, мешающее точно определить время. Ощущение того, что буквально вгрызаешься в недра горы. Нервирующее ожидание того, что вскоре увидишь его. * * * Тоннель перешел в громадную пещеру, в которой хватало места для десяти складов. Миллион квадратных футов или больше. Пространство, достаточное для того, чтобы собирать здесь самолеты или космические корабли. Но вместо этого на складах хранилась провизия. Громадные цилиндрические резервуары, полные продуктов. Длинные ряды полок сорока футов в высоту, набитые пиломатериалами и разными припасами. Здесь было все, необходимое для существования последнего города на Земле в течение многих грядущих лет. Маркус въехал в дверь, на стекле которой по трафарету было написано слово: «Консервация». За дверью виднелся туманный голубой свет, и осознание того, что там, внутри, словно провело ледяным пальцем по спине Итана. Консервы Пилчера. Сотни. Каждый обитатель Заплутавших Сосен, включая самого Итана, был химически законсервирован в этом помещении на восемнадцать сотен лет. Джип рывком остановился рядом с двойной стеклянной дверью. Маркус выключил зажигание, и Итан вылез из машины. Провожатый набрал на панели код, и двери раздвинулись. Они прошли мимо вывески «Уровень 1» и углубились в длинный пустой коридор. Без окон. Гудели флуоресцентные светильники. Пол был выложен в шахматном порядке черными и белыми плитками. Через каждые десять шагов попадалась дверь с маленьким круглым окном. Никаких дверных ручек – двери открывались только карточкой-ключом. Большинство окон были темными, но через одно из них за Итаном наблюдала аберрация: зрачки больших, молочно-белых глаз расширены, бритвенно-острые клыки обнажены, один черный коготь постукивает по стеклу. Эти твари посещали его в ночных кошмарах. Итан просыпался, обливаясь по?том, заново переживая нападение, и Тереза похлопывала его по спине и шептала, что он в безопасности, дома, в постели, и что все будет хорошо. Пройдя половину коридора, они остановились возле дверей без таблички. Маркус вытащил карточку-ключ, и двери открылись. Итан шагнул в маленькую кабину лифта. Его провожатый вставил ключ в пластиковую панель и, когда единственная кнопка начала мигать, нажал ее. Лифт шел плавно. У Итана всегда во время езды закладывало уши, но он не мог сказать, вверх они едут или вниз. Ему до смерти надоело, что даже спустя две недели его все еще сопровождают по этому месту, как будто он ребенок или угроза. Две недели. Господи… А казалось, только вчера он сидел за столом напротив Адама Хасслера, специального агента местного отделения в Сиэтле, получая назначение явиться в этот город и найти свою бывшую напарницу, Кейт Хьюсон, которая здесь пропала. Но Итан больше не был агентом Секретной службы. Он все еще не до конца смирился с этим фактом. Он понял, что они остановились, лишь потому, что дверцы открылись. Первое, что увидел Итан, выйдя из кабины, – картину Пикассо, причем он подозревал, что это оригинал. Они пересекли шикарный вестибюль. Здесь не было никаких флуоресцирующих светильников и клетчатого линолеума. Сплошной мраморный кафель и настенные бра высшего качества. Карнизы. Даже воздух здесь был лучше – ни следа того законсервированного, спертого компонента, который чувствовался в остальном комплексе. Они миновали пустую гостиную. Громадную, как кафедральный собор, кухню. Библиотеку, в которой вдоль стен стояли тома в кожаных обложках, пахнущие седой стариной. И, завернув за угол, добрались-таки до двойных дубовых дверей в конце коридора. Маркус дважды постучал, и голос из-за дверей ответил: – Войдите! – Вперед, мистер Бёрк. Итан открыл двери и шагнул во внушительный офис. Пол был из темного экзотического твердого дерева с очень ярким блеском. В центре комнаты стоял большой стол, на котором под стеклом красовался миниатюрный макет Заплутавших Сосен – скрупулезно выполненный, вплоть до цвета дома Итана. Стену по левую руку украшали картины Винсента Ван Гога. Противоположная стена от пола до потолка вся была увешана мониторами с плоским экраном: девять мониторов в высоту, двадцать четыре в ширину. Кожаные диваны стояли напротив экранов, которые показывали в реальном времени двести шестьдесят изображений Заплутавших Сосен – улицы, спальни, ванные комнаты, кухни, задние дворы. Каждый раз, когда Итан видел эти экраны, ему приходилось бороться с почти непреодолимым желанием оторвать кое-кому голову. Он понимал, зачем это сделано, полностью понимал, и все равно… – Какая ярость, – сказал человек за столом из красного дерева, украшенного искусной резьбой. – Вы вспыхиваете яростью каждый раз, как являетесь повидаться со мною. Итан пожал плечами. – Вы подглядываете за личной жизнью людей. Это просто естественная реакция. – Вы полагаете, в нашем городе должно существовать уединение? – Конечно, нет. Бёрк двинулся к гигантскому столу, и двери за ним закрылись. Он сунул свой стетсон под правую руку и опустился в одно из кресел. И уставился на Дэвида Пилчера. Именно Пилчер, изобретатель-миллиардер (он был миллиардером в то время, когда деньги еще что-то значили), стоял за Заплутавшими Соснами, за этим комплексом, расположенным внутри горы. В 1971 году Пилчер обнаружил, что человеческий геном деградирует, и предсказал, что человечество прекратит свое существование в течение жизни тридцати-сорока поколений. Поэтому он построил эту суперструктуру для консервации – чтобы сохранить некоторое количество безупречных человеческих экземпляров, прежде чем искажение генома достигнет критической массы. Узкий круг его приверженцев насчитывал сто шестьдесят человек. В придачу Пилчер был в ответе за похищение шестисот пятидесяти человек. И всех этих людей, включая себя самого, он подверг процедуре консервации. Предсказание Пилчера сбылось. В этот самый миг за пределами защищенной током ограды, окружавшей Заплутавшие Сосны, жили сотни миллионов существ, в которых превратились люди… Сотни миллионов отклонений от нормы, аберраций. Однако внешность Пилчера не соответствовала заслуженной им репутации. Физически он был безобидным человеком. Пять футов пять дюймов, включая каблуки. Безволосый, если не считать еле заметной серебристой щетины, желтоватее зимних облаков. Он наблюдал за Итаном крошечными глазками, настолько же черными, насколько непроницаемыми. Пилчер толкнул через обтянутый кожей стол папку-скоросшиватель. – Что это? – спросил Бёрк. – Отчет, основанный на наблюдениях. Итан открыл папку. В ней был черно-белый скриншот человека, которого он узнал. Питер Маккол. Главный редактор городской газеты «Свет Заплутавших Сосен». На фотографии Маккол лежал на боку на кровати, глядя пустыми глазами в никуда. – Что он сделал? – спросил Итан. – Ну… ничего. В том-то вся и проблема. Питер последние два дня не показывался на работе. – Может, он болен? – Он не сообщал о том, что заболел, и у Теда, моего главного специалиста-наблюдателя, странные предчувствия. – Что, Маккол может задумывать побег? – Возможно. Или собирается выкинуть что-нибудь безрассудное. – Я помню его личное дело, – сказал Итан. – Не припоминаю, чтобы у него были серьезные проблемы с интеграцией. И впоследствии – никакого своеволия. Он говорил что-нибудь настораживающее? – Маккол не произнес ни слова за последние сорок восемь часов. Не разговаривал даже со своими детьми. – И каких именно действий вы от меня ждете? – Приглядывайте за ним. Загляните к нему, поздоровайтесь. Не надо преуменьшать значение эффекта, которое может оказать ваше присутствие. – Вы не рассматриваете возможность «красного дня»? – Нет. «Красные дни» припасены для тех, кто совершает открытые акты предательства и пытается сманить с собой других. Вы не но?сите на боку оружие. – Думаю, люди неправильно это воспримут. Пилчер улыбнулся, продемонстрировав полный рот мелких белых зубов. – Я ценю вашу заинтересованность в том, как именно воспримут люди моего единственного представителя власти в городе. Я не шучу. И как вы хотите, чтобы вас воспринимали, Итан? – Я хочу, чтобы люди знали, что я здесь для того, чтобы им помочь. Поддержать. Защитить. – Но на самом деле вы не помогаете, не поддерживаете и не защищаете. Я выражался недостаточно ясно – это моя вина. Ваше присутствие – напоминание о моем присутствии. – Понял. – Итак, когда в следующий раз я замечу на одном из моих экранов, как вы шагаете по улице, могу я ожидать увидеть у вас на бедре самый большой и самый крутой пистолет? – Непременно. – Великолепно. Итан чувствовал, что сердце его с неистовой силой колотится о ребра. – Пожалуйста, не воспринимайте этот маленький упрек как мое главное впечатление от вашей работы, Итан. Думаю, вы замечательно вжились в новую роль. Вы согласны? Итан посмотрел через плечо Пилчера. Стена за столом была из цельной скалы. В центре ее в камне было прорублено окно, через которое открывался вид на горы, на каньон и на Заплутавшие Сосны в двух тысячах футов внизу. – Думаю, я осваиваюсь на этой работе, – сказал Бёрк. – Вы тщательно изучаете личные дела жителей города? – Я уже все их изучил. – Ваш предшественник, мистер Поуп, вызубрил их наизусть. – Я к этому иду. – Рад слышать. Но вы не изучали их нынче утром, верно? – Вы наблюдали за мной? – Не то чтобы наблюдал. Но ваш офис несколько раз появлялся на мониторах. Что вы там читали? Я не смог разобрать. – «И восходит солнце». – А! Хемингуэй. Один из моих любимых авторов. Знаете, я все еще верю, что здесь будут созданы великие произведения искусства. Я захватил с собой нашего пианиста, Гектора Гайтера, именно по этой причине. В консервации у меня есть и другие прославленные романисты и художники. Поэты. И мы всегда высматриваем таланты, чтобы воспитать их в школе. Бен отлично успевает в своем художественном классе. Итан внутренне ощетинился, когда Пилчер упомянул его сына, но сказал лишь: – Жители Сосен не в том умонастроении, чтобы заниматься искусством. – Что вы имеете в виду, Итан? Пилчер спросил это таким тоном, каким мог бы спросить врач, – тоном интеллектуальной любознательности, не агрессии. – Они живут под непрерывным наблюдением. Они знают, что никогда не смогут отсюда уехать. Какое же произведение искусства может создать общество, находящееся под таким давлением? Пилчер улыбнулся. – Итан, как послушаешь вас, так начинаешь задаваться вопросом – и вправду ли вы полностью на моей стороне. И вправду ли верите в наше дело. – Конечно, верю. – Конечно, верите. Сегодня на мой стол лег доклад одного из моих Кочевников[5 - Слово «Странники» уже занято Стругацкими, слово «Скитальцы» – здешними диссидентами; разведчиков Пилчера пришлось назвать Кочевниками, с большой буквы, хотя в подлиннике nomads с маленькой.], только что вернувшегося из двухнедельной экспедиции. Он видел стаю аберов в две тысячи голов всего в двадцати милях от центра Заплутавших Сосен. Они двигались через равнину к востоку от гор, преследуя стадо бизонов. Каждый день мне напоминают, как беззащитны мы в этой долине. Насколько шаткое и хрупкое наше существование здесь. А вы сидите и смотрите на меня так, как будто я управляю ГДР или красными кхмерами. Вам все это не нравится. Я могу это уважать. Дьявол, хотел бы я, чтобы все могло быть по-другому… Но для того, что я делаю, есть свои причины, и причины эти основываются на сохранении жизни. Жизни нашего вида. – Причины всегда есть, разве не так? – Вы совестливый человек, и я это ценю, – сказал Пилчер. – Я бы не назначил на пост имеющего власть того, у кого нет совести. Все мои ресурсы, все до единого служащие мне люди подчинены лишь одному: чтобы четыреста шестьдесят один человек в этой долине – в том числе ваша жена и ваш сын – были в безопасности. – А как насчет правды? – спросил Итан. – При некоторых условиях безопасность и правда – естественные враги. Я?то думал, что бывший служащий федерального правительства в состоянии уловить эту концепцию. Итан взглянул на мониторы на стене. На одном из них в нижнем левом углу появилась его жена. Она сидела в одиночестве в своем офисе на Главной улице. Неподвижная. Скучающая. На соседнем экране транслировалось то, чего Итан никогда раньше не видел, – вид с высоты птичьего полета, как будто камера с порядочной скоростью летела в сотне футов над густым лесом. – Что передает эта камера? – спросил Итан, показав на стену. – Которая? Изображение сменилось интерьером театра. – Уже не передает, но было похоже, что кто-то летит над верхушками деревьев. – А, это просто один из моих БПЛА. – БПЛА? – Беспилотных летательных аппаратов. Это MQ?9 «Рипер». Мы время от времени посылаем их на разведку. Радиус их действия равен примерно тысяче миль. Сегодня он летал на юг, чтобы сделать круг над Большим Соленым озером. – И они что-нибудь обнаруживали? – Пока нет. Послушайте, Итан. Я не требую, чтобы вам все это нравилось. Мне самому это не нравится. – Куда мы движемся? – спросил Итан, когда изображение его жены сменилось изображением двух мальчиков, строящих в песочнице замки. – Я имею в виду – как биологический вид. Он снова впился взглядом в Пилчера. – Я понимаю, чем вы тут занимаетесь. Вы помогаете нам просуществовать куда дольше, чем было задумано эволюцией. И только ли ради этого? Чтобы маленькая группа людей могла жить в долине под круглосуточным наблюдением? Защищенная от правды? Вынужденная время от времени убивать одного из своих сородичей? Это не жизнь, Дэвид. Это тюремный приговор. И вы превратили меня в надзирателя. Я хочу, чтобы у этих людей было нечто лучшее. У моей семьи. Пилчер откатился в кресле от стола, развернулся и уставился сквозь стекло на город, который создал. – Мы здесь четырнадцать лет, Итан. Нас меньше тысячи, а их – сотни миллионов. Иногда лучшее, что можно сделать, – это просто выживать. * * * Замаскированная дверь тоннеля закрылась за ним. Итан стоял один в лесу. Он двинулся обратно в чащу, оставив позади скалу. Солнце уже скрылось за западной стеной утесов. Бодрящее золотистое сияние небес. Холодок надвигающейся ночи. Дорога, ведущая в Сосны, была пуста, и Итан пошел посередине, по двойной сплошной. * * * Он жил в доме номер 1040 по Шестой улице – викторианском доме всего в нескольких кварталах от Главной. Желтом с белыми украшениями. Славном и скрипучем. Итан прошел по выложенной плитами дорожке и поднялся на крыльцо. Открыл дверь из прочного дерева с сеткой от насекомых. Шагнул через порог. Сказал: – Милая, я дома! Ответа не последовало. Лишь молчаливая, сжатая энергия пустого дома. Бёрк нахлобучил на вешалку свою ковбойскую шляпу и уселся в кресло со спинкой из перекладин, чтобы стащить сапоги. В одних носках он прошел в кухню. Ага, есть молоко. Четыре стеклянные бутылки звякнули друг о друга, когда Итан открыл дверцу холодильника. Он схватил одну бутылку и отнес ее в рабочий кабинет, свою любимую комнату. Сидя в громадном кресле у окна, он мог наслаждаться сознанием того, что за ним не наблюдают. В большинстве зданий в Соснах имелись одна-две «мертвые зоны». Во время своей третьей поездки в суперструктуру Итан заполучил схему наблюдения за собственным домом. Запомнил местонахождение каждой камеры. Он спросил у Пилчера, нельзя ли убрать эти камеры, – и получил отказ. Пилчер хотел, чтобы Итан сполна мог испытать, что такое жить под наблюдением, чтобы тот сроднился с людьми, которыми управлял. Осознание того, что в данный момент никто не может его увидеть, утешало. Конечно, его точное местонахождение в каждую минуту было известно благодаря микрочипу, вживленному под кожу в задней части бедра. Итан слишком хорошо понимал ситуацию, чтобы спрашивать, нельзя ли в порядке исключения избавить его от этой меры безопасности. Бёрк открыл бутылку и сделал глоток. Он никогда бы не сказал об этом Терезе (ведь их подслушивали), но часто думал, что на фоне всех трудностей, сопровождающих их жизнь в Соснах – никакого уединения, никакой свободы, вечная угроза смерти, – это ежедневное молоко из молочной фермы в южном уголке долины было одним из светлых пятен. Оно было холодным, жирным и свежим, со сладким травянистым привкусом. Из окна был виден задний двор соседнего дома. Дженнифер Рочестер стояла на коленях, склонившись над приподнятой клумбой, зачерпывая пригоршни земли из красной тачки. Не успев вовремя оборвать свои мысли, Итан вспомнил ее личное дело. В прошлой жизни она была профессором культуры в университете штата Вашингтон. Здесь, в Соснах, Дженнифер четыре вечера в неделю работала официанткой в «Биргартен». Если не считать тяжелой интеграции, которая чуть было вовсе не состоялась, она являлась образцовой жительницей города… Стоп. Он не хотел размышлять о работе, о деталях личной жизни своих соседей. Что они должны думать о нем в глубине души? Он содрогнулся, подумав о своей жизни. Время от времени на него накатывали такие моменты отчаяния. Выхода отсюда не было, и он не мог стать другим человеком, если хотел, чтобы семья его оставалась в безопасности. Это ему дали понять предельно ясно. Итан знал, что, наверное, должен прочесть отчет насчет Маккола, но вместо этого открыл выдвижной ящик стола, возле которого сидел, и вынул сборник стихов. Роберт Фрост. Короткий сборник стихов о природе. Хотя Хемингуэй нынче утром поразил Итана, именно у Фроста он всегда находил утешение. Он читал час. О починке стен, заснеженных лесах и неизбранных путях[6 - Перу известного американского поэта Роберта Фроста принадлежат стихи «Неизбранный путь», «Остановившись у леса снежным вечером» и «Починка стены».]. Небо потемнело. На крыльце послышались шаги жены. Итан встретил ее у дверей. – Как прошел день? – спросил он. Глаза Терезы как будто шептали: «Я сидела за столом восемь часов на бессмысленной работе и не разговаривала ни с одной живой душой», – но она выдавила улыбку и сказала: – Отлично. А как прошел твой? «Я встретился с человеком, ответственным за тюрьму, которую мы называем домом, и забрал секретное досье на одного из наших соседей». – Тоже отлично. Она провела рукой по его груди. – Я рада, что ты еще не переоделся. Люблю, когда ты в форме. Итан обнял жену. Вдохнул ее запах. Пальцы его скользили по ее длинным светлым волосам. – Я тут подумала… – сказала она. – Да? – Бен не вернется домой от Мэтью еще час. – Правда? Она взяла Итана за руку и потянула к лестнице. – Ты уверена? – спросил тот. Со времени своего воссоединения они были вместе дважды за две недели, и оба раза в любимом кресле Итана в кабинете: Тереза сидела у него на коленях, его руки на ее бедрах – неуклюжая поза. – Я хочу тебя, – сказала она. – Пойдем в кабинет. – Нет, – сказала Тереза. – В нашу кровать. Итан последовал за ней вверх по лестнице, потом – по коридору второго этажа; твердая древесина постанывала под их шагами. Целуясь и обшаривая друг друга руками, они ввалились в спальню. Итан пытался погрузиться в этот момент, но не мог выкинуть из головы камеры. Камеру за кондиционером на стене рядом с дверью спальни. Камеру на потолочном светильнике, которая глядела прямо на их кровать. Он поколебался, раздираемый противоречивыми эмоциями, и Тереза это почувствовала. – Что случилось, детка? – спросила она. – Ничего. Они стояли возле кровати. Сквозь окно струился свет огней Сосен – уличных фонарей, фонарей на крыльце, светящихся окон домов. Запел сверчок, чирикающий звук лился в открытое окно. Звук – квинтэссенция мирной ночи. Только все это было не взаправду. Сверчков больше не существовало. Чириканье доносилось из крошечного динамика, спрятанного в кустах. Итан гадал – знает ли об этом его жена. Гадал, о скольком она подозревает. – Ты хочешь меня? – спросила Тереза не терпящим увиливаний тоном, на который Итан запал тогда, когда они впервые встретились. – Конечно, хочу. – Ну так сделай что-нибудь! Итан не торопясь расстегнул на спине ее белое летнее платье. В последнее время ему жестоко недоставало практики, но было нечто изумительно потрясающее в том, что он почти разучился это делать. Конечно, все было не так, как в его школьные годы, но похоже. Недостаток контроля, который заставил его затвердеть еще до того, как они добрались до комнаты. Он попытался натянуть на них покрывала, но Тереза не позволила, сказав, что хочет чувствовать на коже прохладный ветерок, проникающий в окно на другом конце комнаты. Хорошая старомодная кровать, как и все остальное в доме, дьявольски скрипела. Матрасные пружины тоже скрипели, и, когда Тереза застонала, Итан попытался выбросить из головы осознание того, что над ними установлена камера. Пилчер заверил, что наблюдать за супружескими парами во время личных моментов строго запрещено. Что передачи с камер всегда прекращаются, как только снимается одежда. Но Итан сомневался, что так оно и есть. И что какой-нибудь специалист-наблюдатель не наблюдает, как он трахает свою жену. Не изучает голую задницу Итана. Изгиб бедер Терезы, когда она обхватывает ногами его тело. В два предыдущих раза, когда они были вместе, Итан кончал раньше Терезы. Теперь же сама мысль о камере наверху вреза?лась в его удовольствие. Он использовал свой гнев, чтобы заставить себя помедлить. Тереза кончила с неистовством, которое напомнило Итану о том, как хороши они могли быть вместе. Он позволил себе кончить, и они затихли, задыхаясь. Итан чувствовал, как сердце жены бешено колотится у его груди. Вечерний воздух, касаясь потной кожи, был почти холодным. Это мог бы быть идеальный момент, но все, о чем он знал, пихало его локтем под ребра. Настанет ли однажды тот миг, когда он сможет от всего отмахнуться? Просто принимать эти неожиданные мирные передышки с их поверхностной красотой, забывая про скрытый ужас? Именно так люди ухитрялись здесь жить годы и годы, не теряя при этом рассудка… – Что ж, мы все еще не разучились это делать, – сказал Итан, и они засмеялись. – В следующий раз снимем страховочные колеса, – отозвалась Тереза. – Это мне по душе. Итан перевернулся, и Тереза умостилась рядом с ним. Он убедился, что глаза ее закрыты. Потом улыбнулся прямо в потолок и показал ему средний палец. * * * Итан и Тереза вместе состряпали ужин, стоя бок о бок возле стола из толстого дерева и нарезая овощи. В общинных садах было время жатвы, конец сезона, и холодильник Бёрков ломился от причитавшейся им доли свежих овощей и фруктов. В эти месяцы все в Заплутавших Соснах наверняка объедались, как никогда в году. Как только листья обжигал мороз и линия снегов начинала быстро приближаться ко дну долины, меню делало катастрофический поворот к еде, заготовленной впрок. Они могли предвкушать шесть месяцев – с октября по март – расфасованного, обезвоженного дерьма. Тереза уже предупредила Итана, что прогулка через городской гастрономический магазин в декабре смахивает на покупки для космического полета – ничего, кроме бесконечных полок с желтоватыми пакетами с самыми возмутительными и вызывающими этикетками: «Крем-брюле», «Тост с сыром», «Филе-миньон», «Шейка омара». Она уже грозилась подать ему замороженный стейк и замороженного лобстера на рождественский обед. Едва они закончили готовить щедрую порцию салата – лук, редис и малина под шпинатом и красным латуком, – как в переднюю дверь ворвался Бен, краснощекий, пахнущий мальчишеским по?том и улицей. Все еще пойманный в непрочном мгновении между мальчиком и мужчиной. Тереза подошла к сыну, поцеловала его и спросила, как он провел день. Итан повернулся к старомодному «Филипсу» – ламповому радиоприемнику, безупречно сохранившемуся с 1950?х; Пилчер почему-то поставил такие радиоприемники в каждом жилом доме. Поскольку существовала лишь одна станция, было легко выбрать, что именно слушать. По большей части раздавались лишь оглушительные звуки помех, но передавалась и пара ток-шоу, а между семью и восемью часами вечера всегда транслировался «Ужин с Гектором». Гектор Гайтер в прошлой жизни был довольно известным концертным пианистом. В Соснах он давал уроки всем, кто хотел учиться, и всю неделю каждый вечер играл музыку для горожан. Итан прибавил звук и услышал голос Гектора, присоединившегося к его семье: – Добрый вечер, Заплутавшие Сосны. С вами Гектор Гайтер. Сидя во главе стола, Итан положил каждому по порции салата. – Я сижу за своим «Стейнвеем», роскошным бостонским кабинетным роялем… Сперва – жене. – …Сегодня вечером я буду играть «Вариации Гольдберга» – произведение для клавесина, написанное Иоганном Себастьяном Бахом… Потом – сыну. – …Эта пьеса состоит из арии, за которой следуют тридцать вариаций. Пожалуйста, наслаждайтесь… Когда Итан положил салат себе и сел, из динамика раздался скрип стула музыканта. * * * После обеда Бёрки вынесли на крыльцо чашки с домашним мороженым. Уселись в кресла-качалки. Ели и слушали. Итан слышал, как через открытые окна соседних домов доносится музыка Гектора. Она наполняла долину. Точные, лучистые ноты вскипали между склонами гор, начинавшими краснеть от розовых отблесков закатного солнца. Итан и его семья допоздна засиделись на улице. Уже целую вечность не существовало загрязнения атмосферы и отблесков уличной рекламы, поэтому небо стало чернильно-черным. Звезды теперь не просто не появлялись. Они взрывались. Алмазы на черном бархате. От них нельзя было отвести взгляд. Итан взял Терезу за руку. Бах и галактики. Вечер становился прохладным. Когда Гектор закончил играть, люди в домах зааплодировали. На другой стороне улицы кто-то закричал: – Браво! Браво! Итан посмотрел на Терезу. Глаза у нее были влажными. – Ты в порядке? – спросил он. Она кивнула, вытирая лицо. – Я просто так рада, что ты дома. * * * Итан закончил мыть посуду и двинулся вверх по лестнице. Комната Бена находилась в дальнем конце коридора, и дверь ее была закрыта – под ней виднелась лишь бритвенно-тонкая полоска света. Итан постучал. – Войдите. Бен сидел на кровати и рисовал углем на пергаментной бумаге. Бёрк сел на застеленную стеганым одеялом кровать и спросил: – Можно взглянуть? Бен поднял руки. Набросок изображал комнату – вид на нее с того места, где сидел мальчик: стена, стол, оконная рама, точки света снаружи, виднеющиеся сквозь стекло. – Потрясающе, – сказал Итан. – Получилось не совсем так, как я задумывал. Ночь через окно не совсем похожа на ночь. – Уверен, все получится… Эй, сегодня я принес из кафе книгу. Бен встрепенулся. – Какую? – Называется «Хоббит». – Никогда о такой не слышал. – Когда я был твоего возраста, эта книга была одной из моих любимых. Я подумал – не почитать ли ее тебе. – Я сам умею читать, папа. – Знаю. Но я не читал ее много лет. Может быть здорово почитать ее вместе. – Она страшная? – В ней есть и страшные места. Иди почисти зубы – и быстренько назад. * * * Итан сидел, прислонившись к изголовью кровати, и читал при свете лампы на прикроватном столике. Бен заснул еще до конца первой главы, и Итан надеялся, что ему снятся темницы глубокие и пещеры древние. Или еще что-нибудь – только не Заплутавшие Сосны… Он отложил книгу в бумажной обложке и выключил лампу. Натянул одеяло на плечи сына. Положил ладонь на спину Бена. Нет ничего лучше в целом мире, чем ощущать, как поднимается и опускается тело твоего ребенка, когда он дышит во сне. Итан все еще не смирился с тем, что его сын растет и взрослеет в Заплутавших Соснах. И сомневался, что когда-нибудь с этим смирится. Он пытался убедить себя, что кое в чем тут даже лучше. Взять хотя бы нынешний вечер. Если бы Бен рос в прежнем мире, Итан, войдя в спальню сына, наверное, обнаружил бы, что тот прилип к айфону. Рассылая послания друзьям. Играя в видеоигры. Сидя в «Твиттере» и «Фейсбуке». Итан не скучал по таким вещам. Не хотел, чтобы его сын рос в мире, где люди день-деньской пялятся в экраны. Где общение развилось до такой степени, что оказалось ограничено крошечными буквами, где человечество по большей части существовало ради прилива эндорфина из-за сигнала поступившей эсэмэски или нового сообщения по электронной почте. Вместо этого он обнаружил, что его почти уже ставший подростком сын проводит время перед сном, набрасывая рисунок. Из-за этого трудно огорчаться. Но в будущем это ляжет на сердце Итана камнем, черным грузом депрессии. Что ожидало Бена после? У него не будет высшего образования. Не будет настоящей карьеры. Прошли те дни, когда… «Ты можешь быть любым, кем пожелаешь быть. Любым, кем задумаешь стать. Просто следуй своему сердцу и своим мечтам». Золотой век банальностей исчезнувших рас. В Заплутавших Соснах, когда люди терпели неудачу в самостоятельных попытках найти себе пару, браки часто предлагались. А если даже не предлагались, круг потенциальных супругов был не так уж широк. Бен никогда не увидит Парижа. Или Йеллоустона. Может, он никогда не влюбится. Он никогда не испытает, что это такое – уехать в колледж. Или в свадебное путешествие. Или без остановки проехать через всю страну, экспромтом, просто потому что ему двадцать два года и он может это сделать. Итан ненавидел надзор, аберов и иллюзию, культивировавшуюся в Соснах. Но то, что не давало ему уснуть полночь за полночью, заставляя его мысли нестись вскачь, – это раздумья о сыне. Бен прожил в Соснах пять лет, почти столько же, сколько прожил в прежнем мире. Хотя Итан подозревал, что взрослые обитатели Сосен каждый день боролись с воспоминаниями о своей прошлой жизни, Бен во многом был продуктом этого города, этого странного нового времени. Даже Итан не был посвящен в то, чему его сына учат в школе. Пилчер все время держал на территории школы двоих своих людей, одетых в штатское, а родителям входить в школу не позволялось. * * * 3:30 ночи. Итан лежал в постели и бодрствовал, обнимая жену. Сна не было ни в одном глазу. Он чувствовал, как ресницы Терезы при каждом моргании царапают его грудь. «О чем ты думаешь?» Вопрос этот и раньше сопровождал их брак, но в Соснах приобрел не свойственную ему доселе важность. За те четырнадцать дней, что они провели вместе, Тереза ни разу не разбила поверхность иллюзии. Конечно, она радовалась возвращению Итана домой. Состоялось омытое слезами воссоединение, но пять лет, проведенные в Соснах, превратили ее в холодного, как лед, профессионала. Не было никаких разговоров ни о том, где побывал Итан, ни о его буйной интеграции. Никаких упоминаний или дискуссий о странных событиях, сопутствовавших его назначению на должность шерифа, или о том, что он теперь мог знать. Иногда Итану казалось, будто он уловил, как в глазах Терезы что-то мелькнуло – признание того, в какой ситуации они оказались, подавленное желание поговорить на запрещенные темы. Но, как хорошая актриса, она никогда не выходила из своей роли. И Итан все больше и больше начинал осознавать, что жить в Соснах – это все равно что жить в сложной пьесе, занавес в которой никогда не опускается. У всех тут были свои роли. Шекспир вполне мог написать это и о Соснах: Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль.[7 - У. Шекспир «Как вам это понравится», пер. Т. Щепкиной-Куперник.] Итан и сам уже сыграл несколько ролей. Внизу зазвонил телефон. Тереза села, как подброшенная пружиной: вся внимание, никакой сонливости, лицо ее напряглось от страха. – Это звонят всем? – спросила она голосом, полным ужаса. Итан вылез из постели. – Нет, милая. Спи. Это только наш телефон. Это просто мне звонят. * * * Итан взял трубку на шестом звонке, стоя в «боксерах» в гостиной, зажав дисковый телефон межу плечом и ухом. – Я на мгновение засомневался – ответите ли вы. Голос Пилчера. Раньше он никогда не звонил Итану домой. – Вы знаете, который час? – спросил Бёрк. – Ужасно сожалею, что разбудил. Вы успели прочитать рапорт о наблюдении за Питером Макколом? – Да, – солгал Итан. – Но не отправились поговорить с ним, как я предлагал? – Я собирался заняться этим завтра с самого утра. – Не беспокойтесь. Этой ночью он решил нас покинуть. – Его нет дома? – Да. – Так может, он вышел прогуляться. – Тридцать секунд назад его сигнал добрался до поворота дороги у конца города и продолжает двигаться прямо на юг. – Что вы хотите, чтобы я предпринял? На другом конце линии наступило недолгое молчание. Итан каким-то образом почувствовал недовольство, окатывающее его, словно жар от электрообогревателя. Пилчер сказал ровным голосом: – Остановите его. И образумьте. – Но я не знаю, каких именно слов вы от меня ждете. Что я должен ему сказать? – Я понимаю, что это ваш первый беглец. Не беспокойтесь о том, что именно надо сказать. Просто доверьтесь своему чутью. Я буду слушать. Слушать? В ухо Итана заверещал сигнал отбоя. * * * Он прокрался наверх и оделся в темноте. Тереза все еще не спала, сидя на кровати и наблюдая, как он продевает в петли ремень. – Все в порядке, милый? – спросила она. – В полном, – ответил Итан. – Звонили по работе. «Да, я просто должен помешать одному из соседей покинуть посреди ночи этот маленький райский уголок. Ничего страшного. Ничего странного». Итан подошел и поцеловал жену в лоб. – Я вернусь, как только смогу. Надеюсь, еще до утра. Она ничего не сказала, только схватила его за руку и сжала так сильно, что сдвинулись кости. * * * Ночь в Заплутавших Соснах. Неподвижная страна чудес. Сверчки выключились. Было так тихо, что Итан слышал, как гудят уличные фонари. Как тяжело бьется его «биологический двигатель»… Он дошел до бордюра и забрался в черный «Форд Бронко» со святящейся полосой на крыше и с водостойкой эмблемой на дверцах – точно такой же, как та, что была выгравирована на его шерифской звезде. Мотор взревел. Итан включил передачу. Он попытался осторожно выехать на улицу, но шестицилиндровый двигатель был с расточенными цилиндрами и ревел, как дьявол. Такой шум, без сомнения, перебудит людей. Машины редко ездили в Заплутавших Соснах – город можно было пересечь пешком за пятнадцать минут. И никогда машины не ездили по Соснам ночью. У них было чисто декоративное назначение, и все, чей сон потревожил рев «Бронко» Итана, поймут: что-то пошло не так. Он свернул на Главную и поехал на юг. Миновав больницу, включил дальний свет и вдавил педаль газа в пол, все быстрее летя по узкому коридору меж высоких сосен. Опустив стекло, впустил в машину холодный лесной воздух. Он ехал посередине дороги – покрышки оседлали двойную сплошную, – воображая, что впереди нет никакого поворота, что вскоре дорога начнет идти вверх. Прочь из долины, прочь из этого города, вдаль. Он протянул бы руку, включил радио и перебирал бы станции до тех пор, пока не нашел ту, которая передает старые песни. Трехчасовая поездка – и он бы вернулся в Бойсе. Ничто не сравнится с автомобильной поездкой ночью, когда окна открыты и громко играет хорошая музыка. На ускользающую долю секунды он почувствовал, что живет в мире, где полным-полно ему подобных. Ночной пейзаж, озаренный сиянием огромных городов. Отдаленный шум межштатной магистрали и самолеты, с ревом уходящие в стратосферу. Ощущение того, что он не так чертовски одинок. Конец их виду, конец человечеству. Стрелка спидометра качнулась к отметке «70»[8 - Скорость выражена в милях в час, т. е. порядка 110 км/ч.], двигатель ревел. Он уже пронесся мимо знака, предупреждавшего, что впереди крутой поворот. Итан нажал на тормоз. «Бронко», скользя, остановился на самом изгибе поворота, и Бёрка швырнуло вперед. Он остановил машину на обочине, заглушил двигатель и принялся вылезать. Подошвы его сапог царапнули по мостовой. На мгновение он поколебался с открытой дверцей, глядя на «Винчестер ‘97», лежащий на оружейной подставке над сиденьями. Ему не хотелось брать оружие, поскольку Маккол мог неправильно его понять. Но не хотелось и оставлять ружье, потому что в лесу было темно и страшно, а мир, с которым они граничили, был невообразимо враждебным. Насколько Итан знал, в ограде еще никогда не проделывали брешей, но все когда-нибудь случается в первый раз, и находиться безоружным посреди ночи в этих лесах было все равно что бросать вызов Закону Мерфи[9 - Закон Мерфи – житейский постулат, который формулируется следующим образом: если есть вероятность того, что какая-нибудь неприятность может случиться, то она обязательно произойдет; аналогичен нашему «правилу бутерброда».]. Откинувшись назад, он открыл центральную консоль и набил полные карманы патронов. Потом снял с подставки ружье двенадцатого калибра. Это был помповый дробовик с ложем из ореха, с коротким пятнадцатидюймовым дулом. Итан вставил в него пять патронов, дослал один в патронник и наполовину взвел курок – на этом допотопном оружии то была мера предосторожности, самая близкая к тому, чтобы поставить на предохранитель. Положив дробовик поперек плеч и закинув руки на дуло и на приклад, Итан сошел с обочины и двинулся в лес. Здесь было холоднее, чем в городе. Одеяло тумана в ярд толщиной колыхалось над лесной подстилкой. Луна еще не показалась из-за гряды утесов, и под деревьями было достаточно темно, чтобы включить фонарик. Итан так и сделал, углубляясь в лес, пытаясь держаться как можно более прямой траектории, чтобы потом можно было найти путь обратно, на дорогу. Сперва он услышал гудение электричества, прорезающее туман, как протяжная басовая нота, и только потом увидел это. Вдалеке появились очертания ограды. Неприступного бастиона, тянущегося через леса. Подойдя ближе, Итан стал различать детали. Стальные опоры в двадцать пять футов высотой стояли на расстоянии семидесяти пяти футов друг от друга. Между ними тянулись провода, через каждые десять футов разделенные распорками. Кабели в дюйм толщиной, утыканные шипами и обмотанные колючей проволокой… В узком кругу людей Пилчера шли непрекращающиеся дебаты насчет того, останется ли забор неприступным даже при потере напряжения – сумеют ли удержать аберов только высота препятствия и колючая проволока. Итан решил, что немногое может помешать нескольким тысячам голодных аберов прорваться через ограду, если они того захотят, под током она или не под током. Он остановился в пяти шагах от проволоки. Отломив две низко нависающие ветки, пометил это место крестиком. И двинулся на восток, параллельно изгороди. Через четверть мили он остановился и прислушался. Раздавался непрерывный негромкий шум. Его собственное дыхание. А еще он услышал, как кто-то движется через лес по другую сторону забора. Звуки шагов по опавшим сосновым иглам. Время от времени – треск сломавшейся ветки. Олень? Абер? – Шериф? Этот голос заставил Итана выпрямиться так, будто через него пропустили электроток; он сбросил дробовик с плеч и направил дуло на Питера Маккола. Мужчина в темной одежде и черной бейсболке стоял в десяти футах от него рядом со стволом гигантской сосны, закинув за плечо небольшой рюкзак. К рюкзаку были привешены две пластиковые бутылки из-под молока – вода плеснулась в них, когда он шагнул вперед. Насколько мог видеть Итан, оружия при нем не было – кроме дорожной палки, искривленной сильнее хребта старика. – Господи, Питер… Какого черта вы тут делаете? Маккол улыбнулся, но Итан видел в его улыбке страх. – Если я скажу, что просто вышел прогуляться поздно вечером, вы мне поверите? Итан опустил дробовик. – Вам тут не место. – До меня дошли слухи, что в здешних лесах есть забор. Я всегда хотел на него посмотреть. – Ну, вот он. Теперь вы его видели. Давайте вернемся в город. – «Ведь нужно знать пред тем, как ограждаться, что ограждается и почему»[10 - Перевод М. Зенкевича.]. Это написал Роберт Фрост. Итан хотел сказать, что знает, кто это написал. Что он читал Фроста, вообще-то даже именно эти стихи, всего несколько часов тому назад. – Итак, полицай, – сказал Маккол, показав на забор. – Вы запираете нас внутри? Или ограждаете от того, что снаружи? – Пора домой, Питер. – Да, пора. – Да. – И вы подразумеваете под «домом» мой дом в Заплутавших Соснах? Или мой настоящий дом, в Мизуле? Итан слегка продвинулся вперед. – Вы прожили здесь восемь лет, Питер. Вы – важный член этой общины. Ваша работа здесь жизненно важна. – «Свет заплутавших»? Да бросьте! Эта газета – просто анекдот. – Здесь живет ваша семья. – Где это – «здесь»? Что вообще все это означает? Я знаю, что есть люди, которые нашли тут, в долине, мир и счастье. Я пытался убедить себя самого, что тоже их нашел, но это была ложь. Я должен был покончить с этим еще много лет назад. Я полностью себя растерял. – Я понимаю, что это трудно… – Понимаете? Потому что, как я посмотрю, вы пробыли в Соснах целых пять минут! И прежде чем вас сделали шерифом, удирали отсюда так, что только пыль столбом. Так что же изменилось? Вы и в самом деле выбрались отсюда? Итан сжал зубы. – Вы перебрались на другую сторону ограды, так? Что вы там видели? Что обратило вас в истинную веру? Я слышал, по другую сторону водятся демоны, но это же просто выдумки, так? Бёрк поставил на землю приклад «винчестера» и прислонил его дуло к стволу. – Расскажите мне, что там, снаружи, – попросил Маккол. – Вы любите свою семью? – спросил Итан. – Мне нужно это знать. Вы лучше кого бы то ни было должны… – Вы любите свою семью? Вопрос как будто дошел наконец до сознания Питера. – Раньше любил. Когда мы были реальными людьми. Когда могли разговаривать обо всем по душам. Вы в курсе, что это первая моя настоящая беседа за многие годы? Итан произнес: – Питер, это ваш последний шанс. Вы вернетесь вместе со мной? – Последний шанс, вот как? – Да. – Иначе – что? Все телефоны начнут звонить? Вы сами устроите так, чтобы я исчез? – На той стороне для вас ничего нет, – сказал Итан. – По крайней мере, там будут ответы. – И какой ценой вы должны их получить? Ценой жизни? Ценой свободы? Маккол горько рассмеялся. – Вы называете это свободой? – Он показал куда-то за свою спину, в сторону города. – Я называю это единственной вашей возможностью, Питер. Маккол мгновение смотрел в землю, потом покачал головой. – Вы ошибаетесь. – В чем? – Передайте моей жене и дочери, что я их люблю. – В чем я ошибаюсь, Питер? – Это не единственная моя возможность. Его лицо затвердело во внезапном приливе решимости. Питер ринулся мимо Итана, будто оттолкнувшись от стартовых колодок, и так, с разгону, ударился об ограду. Искры. Электрические дуги, сорвавшись с проволоки, вонзились в Маккола, как голубые кинжалы. Сила электрического разряда отшвырнула Питера назад, на десять шагов от ограды, и он ударился о дерево. – Питер! Итан опустился рядом с ним на колени, но Маккол был уже мертв. Погиб от электрических ожогов. Скрюченный, искореженный. Неподвижный. Испепеленный. Дымящийся. Все вокруг провоняло обугленной кожей и сгоревшими волосами, вся одежда Питера словно стала в горошек из-за крошечных тлеющих дырок, прожженных огнем. – Вообще-то это даже к лучшему. Итан круто обернулся. Пэм стояла, прислонившись к дереву за его спиной, улыбаясь в темноте. Ее одежда была черной, как тени под соснами, виднелись только глаза и зубы. И свет луны на хорошеньком личике. Красивая сторожевая собака Пилчера. Она оттолкнулась от дерева и приблизилась к Итану, двигаясь, как прирожденный боец, – каковым она и была. Крадучись. Грациозно. По-кошачьи. Экономными движениями, полностью контролируя свое тело. Итан терпеть не мог признаваться в этом себе самому, но она его пугала. В прошлой жизни, за все время своей работы в секретной службе, он лишь трижды встречался с законченными психопатами. И не сомневался, что Пэм была из их числа. Она присела рядом на корточки. – Дерьмово выглядит, но из-за этого мне хочется отведать мяса барбекю. Разве не странно? Не беспокойся, тебе не придется тут подчищать. Для этого вышлют команду. – Я и не собирался об этом беспокоиться. – Да ну? – Я думал о семье этого бедняги. – Ну, по крайней мере, им не пришлось наблюдать, как его забьют до смерти на улице. И давай посмотрим правде в лицо – все к тому и шло. – Я думал, что смогу его убедить. – Если бы он был новеньким – может быть. Но Питер сломался. Идеальный горожанин в течение восьми лет. До нынешней недели в отчетах о наблюдении за ним практически не было негатива. А потом – бац! – и он посреди ночи, с запасом еды в дорогу… Он уже некоторое время прятал это в себе. Пэм посмотрела на Итана. – Я слышала, что ты ему сказал. Больше ты ничего не мог сделать. Он просто принял решение. – Я мог бы его отпустить. Мог бы дать ему ответы, которые он искал. Пэм ухмыльнулась. – Но ты не настолько глуп, Итан, – как ты только что доказал. – Ты веришь, что мы имеем право удерживать людей в городе против их воли? – Тут больше нет прав. Нет законов. Только сила и страх. – Ты не веришь, что права даны нам от природы? Она улыбнулась. – Разве я не это только что сказала? Пэм встала и двинулась в леса. Итан крикнул ей вслед: – Кто расскажет его семье? – Не твоя проблема. Пилчер с этим разберется. – И что он им скажет? Пэм остановилась и обернулась. Она была уже в двадцати шагах отсюда, еле видная среди деревьев. – Думаю, все, что ему заблагорассудится, блин. А что же еще? Итан взглянул на свой дробовик, прислоненный к дереву. Безумная мысль. Когда он снова посмотрел туда, где стояла Пэм, она уже исчезла. * * * Итан еще долго сидел рядом с Питером. До тех пор, пока в голову ему не пришло, что ему не захочется здесь быть, когда люди Пилчера наконец-то явятся за телом. Он с трудом встал. Хорошо было уйти прочь от ограды. Гул электричества становился все тише. Вскоре Итан шагал через молчаливый лес и туман, думая: «Это было так гадски погано, а тебе некому об этом рассказать. Даже жене. И нет ни одного настоящего друга, с которым можно поговорить. Единственные люди, с которыми ты можешь этим поделиться, – человек с манией величия и психопатка. И так будет всегда». Через полмили Бёрк поднялся на небольшой склон и, спотыкаясь, вышел на дорогу. Он не вернулся тем же путем, как намеревался, но все равно оказался всего в нескольких сотнях шагов от своего «Бронко». Итан вдруг понял, как же устал. Он понятия не имел, который сейчас час, но позади был длинный-предлинный день и длинная-предлинная ночь, а впереди маячил рассвет такого же новенького с иголочки дня. Итан добрался до «Бронко», вытащил из дробовика патроны и вернул ружье на подставку. Он так устал, что мог бы уснуть, положив голову на приборную доску. Вонь смерти от электрического тока была по-прежнему сильной – наверное, пройдут дни, прежде чем он перестанет ее ощущать. Завтра настанет миг, когда Тереза спросит его, все ли в порядке, а он улыбнется и скажет: «Да, милая. Я в полном порядке. А ты как?» И она ответит с тем напряженным взглядом, который будет как будто полностью противоречить ее словам: «В полном порядке». Итан включил двигатель. Ярость пришла словно ниоткуда. Он вдавил педаль газа в пол. Покрышки завизжали, укусили щебеночно-асфальтовое покрытие, его подбросило. Он вырвался за поворот и помчался дальше, к окраине города. Каждый раз, когда Итан видел этот рекламный щит, он испытывал все большее отвращение: семья с радостными белозубыми улыбками машет руками, как в каком-нибудь ситкоме 1950?х. «Добро пожаловать в Заплутавшие Сосны, где обретается рай!» Итан понесся вдоль изгороди из жердей. Через окно со стороны пассажира он увидел на пастбище стадо коров. Ряд белых амбаров у края леса, сияющих в свете звезд. Потом он снова посмотрел сквозь ветровое стекло… «Бронко» с разгону перелетел через что-то настолько большое, что рулевое колесо задрожало и вырвалось из рук Итана. Автомобиль швырнуло к обочине, прямо к забору на скорости шестьдесят пять миль в час. Итан перехватил руль, вывернул обратно, почувствовал, как поднялась подвеска на двух колесах. На ужасающий миг они завизжали, скользя по мостовой, и в его правый бок впился ремень безопасности. Он почувствовал перегрузку на груди, на лице. Сквозь ветровое стекло мельком увидел, как вращаются созвездия. Нога соскользнула с педали газа, и он перестал слышать, как работает двигатель – просто три секунды тишины, не считая пронзительного воя ветра за ветровым стеклом, когда «Бронко» перевернулся. Крыша в конце концов грянулась о дорогу, звук удара был оглушающим. Металл прогнулся. Стекло затрещало. Покрышки взорвались. Искры брызнули там, где металл проехался по мостовой. А потом «Бронко» замер, снова встав на все четыре колеса, два из которых все еще были надуты. Итан почуял запах бензина. Жженой резины. Охладителя. Крови. Он вцепился в руль так сильно, что лишь минуту спустя смог разжать пальцы. Он все еще был пристегнут к сиденью. Рубашка усыпана армированным стеклом. Итан расстегнул ремень безопасности, с облегчением почувствовав, что руки двигаются без боли. Передвинул ноги – похоже, с ними все было в порядке. Дверца с его стороны не открылась, но стекло оказалось полностью выбито. Привстав на колени, Бёрк вылез через отверстие и упал на дорогу. Вот теперь он почувствовал боль. Не острую – просто медленно усиливающуюся тянущую боль, которая как будто исходила из головы и текла вниз по телу. Итан поднялся на ноги. Качаясь. Чуть не падая. Нагнулся, подумав, что его вот-вот может вырвать, но тошнота отпустила. Он смахнул стекло с лица; левую сторону жгло из-за глубокой раны, кровь из которой уже дотекла до подбородка и ползла по шее, под рубашку. Он оглянулся на «Бронко». Машина стояла перпендикулярно двойной сплошной, покрышки с правой стороны лопнули, и внедорожник накренился в сторону от Итана. Бензин почти весь вытек, а поперек краски тянулись длинные отметины, похожие на следы от когтей хищника. Нетвердыми шагами Итан двинулся прочь от «Бронко», идя по следу из бензина, масла и других жидкостей, как по кровавым следам. Перешагнул через выдранный проблесковый маячок. Боковое зеркало лежало на боку на обочине, словно вырванный глаз, провода свисали из оставшегося после него отверстия. Вдалеке тяжело мычали коровы, подняв головы, повернув морды в сторону места аварии. Итан остановился возле рекламного щита и уставился вперед, на то, что лежало на дороге, – то, что чуть его не убило. Это смахивало на призрак. Бледный. Неподвижный. Итан хромал вперед до тех пор, пока не встал над нею. Он не сразу припомнил ее имя, но он видел эту женщину в городе – она занимала какой-то пост в управлении общинными землями. На вид он дал бы ей лет двадцать с небольшим. Черные волосы до плеч. Челка. Теперь она была голой, и кожа ее была прозрачной, мертвенно-голубой, как океанский лед. Она как будто светилась в темноте. Если не считать дыр. Столько дыр… В их рисунке было нечто бесстрастное, не отвратительное. Итан начал их считать, но спохватился. Не хотел, чтобы цифра стучала в голове. Только лицо осталось нетронутым. Губы полностью утратили цвет, и самый большой, самый темный разрез в центре груди казался небольшим черным ртом, изумленно приоткрытым. Может, эта рана и убила ее. Несколько других тоже легко могли справиться с этим делом. Но на ней не было крови. Вообще-то единственной отметиной на теле кроме ран был след покрышки в том месте, где «Бронко» переехал ее живот – ясно видная колея. Первой мыслью Итана было, что нужно сообщить в полицию. Следующей: «Ты и есть полиция». Ходили разговоры насчет того, что ему нужно нанять одного-двух помощников, но это пока оставалось лишь разговорами. Итан сел на дорогу. Шок после аварии начал проходить, и ему становилось все холоднее. Спустя некоторое время он встал. Нельзя было просто взять и оставить ее здесь, даже на пару часов. Итан поднял женщину на руки и понес с дороги в лес. Она не была такой уж холодной, как можно было подумать. Даже все еще теплой. Бескровная и теплая – странная комбинация. Отойдя в лес на двадцать шагов, он нашел купу невысоких дубов, нырнул под ветви и осторожно положил ее на подстилку из сухих листьев. Сейчас больше некуда было ее девать, но Итан чувствовал, что просто оставить ее здесь будет неправильным. Он сложил ее руки на животе, потянулся к верхней пуговице своей рубашки и обнаружил, что руки все еще дрожат. Рывком распахнув рубашку, он снял ее и укрыл женщину. Сказал: – Я вернусь за тобой, обещаю. Потом пошел к дороге. На мгновение ему подумалось – не поставить ли «Бронко» на нейтралку и не скатить ли машину на обочину. Но непохоже было, чтобы кто-нибудь приехал сюда в ближайшие несколько часов. Молочная ферма не будет развозить молоко до завтра, до позднего утра. К этому времени он успеет все здесь прибрать. Итан пешком двинулся к городу. Огни домов Сосен мерцали в долине впереди. Так мирно. Так обманчиво идеально-мирно. * * * Когда Итан вошел в свой дом, рассвет был уже у горизонта. Он принял самую горячую ванну, какую только смог выдержать, в ванне на львиных лапах на втором этаже. Вымыл лицо. Соскреб кровь. Тепло притупило ноющую боль во всем теле и пульсирующую боль в глазах. * * * В небе забрезжил свет, когда Итан забрался в постель. Простыни были прохладными, а его жена – теплой. К этому времени Бёрку уже следовало бы позвонить Пилчеру. Ему следовало бы позвонить, едва войдя в дом, но он слишком устал, чтобы думать. Ему требовалось поспать хотя бы несколько часов. – Ты вернулся, – прошептала Тереза. Итан обхватил ее рукой и притянул ближе. Ребра слева заныли, когда он сделал глубокий вдох. – Все в порядке? – спросила жена. Он подумал о Питере, дымящемся и шипящем после электрического разряда. О мертвой голой женщине, лежащей посреди дороги. О том, что чуть было не погиб, и о том, что понятия не имеет, что все это значит. – Да, милая, – сказал он, прижавшись к ней теснее. – Я в полном порядке. Глава 03 Итан открыл глаза и чуть не спрыгнул с матраса. Пилчер сидел в кресле у изножья его кровати, наблюдая за Бёрком поверх книги в кожаном переплете. – Где Тереза? – спросил Итан. – Где мой сын? – Вы в курсе, который сейчас час? – Где моя семья? – Ваша жена на работе, как и положено. Бен в школе. – Какого черта вы делаете в моей спальне? – спросил Итан. – Уже день. А вы так и не появились на работе. Итан закрыл глаза, чувствуя сокрушительное давление у основания черепа. – Ночь была долгой, да? – спросил Пилчер. Бёрк потянулся за стаканом с водой на прикроватном столике, чувствуя себя хрупким и одеревеневшим. Как будто его разбили на тысячу кусков, а потом склеили как попало. Он осушил стакан и спросил: – Вы нашли мою машину? Пилчер кивнул. – Как вы сами можете себе представить, мы очень обеспокоились. Рядом с рекламным щитом нет камер, и мы не видели, что произошло. Только последствия. Проникающий в окно свет резал глаза. Итан прищурился. Потом пристально посмотрел на Пилчера – ему не удавалось разобрать, что за книгу тот держит. Пилчер был в джинсах, белой рубашке, сером вязаном жилете. Одетый в том скромном, непритязательном стиле, которого всегда придерживался в городе, где люди считали его местным психологом. Наверное, сегодня у него и у Пэм прием пациентов. Итан сказал: – Я ехал обратно в Сосны после Питера Маккола. Полагаю, вы слышали, что там произошло? – Пэм коротко ввела меня в курс дела. Такая трагедия… – Я на мгновение посмотрел на пастбище, а когда снова глянул на дорогу, посреди нее что-то было. Я налетел на это, резко свернул, не сумел выправиться и перевернул «Бронко». – Машина разбита вдребезги. Вам повезло, что вы остались живы. – Да. – Что было на дороге, Итан? Мои люди не нашли ничего, кроме обломков «Бронко». Итан гадал – действительно ли Пилчер не знает, что там было. Могла ли женщина на дороге быть Скиталицей? Ходили слухи, что существует группа жителей, обнаруживших свои микрочипы и вы?резавших их. Людей, знающих, где расположены камеры и где есть «слепые места». Людей, которые днем держат свои чипы при себе, но время от времени вынимают их и оставляют в постели, чтобы незримо скитаться в ночи. Говорили, что они всегда носят куртки или фуфайки с капюшонами, чтобы прятать лица от камер. – Меня нервирует, когда я вижу, как вы стараетесь подобрать ответ на простой вопрос, который вообще не требует раздумий, – сказал Пилчер, поднимаясь. – А может, у вас еще не прояснилось в голове после аварии и именно этим объясняется ваше промедление? Почему, когда я смотрю вам в глаза, я вижу, как у вас крутятся шестеренки? «Он знает. Он испытывает меня. А может, он знает только, что она там была, но не знает, куда я ее положил». – Итан? – На дороге лежала женщина. Пилчер сунул руку в карман. Вытащил фото размером с те, что носят в бумажнике. И поднес его к лицу Итана. Это была она. Неотретушированный снимок. Улыбающаяся или смеющаяся над чем-то, не замечающая камеры. Полная жизни. Фон был размыт, но, судя по цвету, Итан предполагал, что фото было сделано в общинных садах. – Это она, – сказал он. Лицо Пилчера потемнело. Он сунул фотографию обратно в карман. – Она мертва? – спросил он так, будто в легких у него не осталось воздуха. – Ее ткнули ножом. – В какое место? – Во все. – Ее пытали? – Похоже на то. – Где она? – Я убрал ее с дороги, – сказал Итан. – Почему? – Потому что казалось неправильным оставить ее голой на открытом месте, где каждый мог ее увидеть. – И где ее тело сейчас? – Через дорогу от рекламного щита, в дубовой роще. Пилчер присел на кровать. – Итак, вы убрали ее с дороги, пошли домой и легли в постель. – Сперва принял горячую ванну. – Интересное решение. – Вместо того, чтобы?.. – Немедленно мне позвонить. – Я провел на ногах двадцать четыре часа. И мне было чертовски больно. Я просто хотел сперва несколько часов поспать. А после первым делом собирался позвонить вам. – Конечно, конечно. Извините, что усомнился в вас. Дело в том, Итан, что все это очень важно. У нас в Заплутавших Соснах еще никогда не случалось убийства. – Вы имеете в виду – несанкционированного убийства. – Вы были знакомы с этой женщиной? – спросил Пилчер. – Я видел ее, но вряд ли когда-нибудь с нею говорил. – Читали ее личное дело? – Вообще-то нет. – Это потому, что у нее нет личного дела. По крайней мере, такого, к которому у вас имелся бы доступ. Она работала на меня. Ожидалось, что вчера она вернется в гору поздно ночью после выполнения задания. Но она так и не появилась. – Кем она на вас работала? Шпионкой? – У меня есть ряд людей, работающих в городе среди жителей. Это единственный способ держать руку на истинном пульсе Заплутавших Сосен. – Сколько здесь таких людей? – Неважно. – Пилчер похлопал Итана по ноге. – Не смотрите так оскорбленно, мой мальчик. Вы – один из них. Одевайтесь, спускайтесь, и продолжим обсуждать это за кофе. * * * В чистой, недавно накрахмаленной форме шерифа Итан спустился вниз, в запах варящегося кофе, и уселся на табурет возле стола посередине кухни. Пилчер вытащил из кофеварки варочный сосуд и налил кофе в пару керамических кружек. – Вы пьете черный, верно? – Да. Пилчер принес кружки и поставил на кухонный стол. – На мой стол нынче утром лег рапорт наблюдателя, – сказал он. – И кто был объектом наблюдения? – Вы. – Я? – Ваш маленький взрыв ярости на втором этаже этого дома привлек вчера внимание одного из моих аналитиков. – Пилчер показал средний палец. – И вам об этом доложили? – Мне докладывают всякий раз, когда кто-то делает нечто странное. – Думаете, это странно – злиться, что ваши соглядатаи подсматривают за мной, когда я в постели с женой? – Наблюдать за интимными моментами строго запрещено. Вы это знаете. – Единственный способ, каким аналитик мог узнать, что интимный момент закончился, – это наблюдать за нами во время интимного момента. Верно? – Вы дали понять, что там камера. – Тереза этого не видела. – А если бы увидела? – Думаете, хоть кто-то, пробывший в городе дольше пятнадцати минут, не знает, что находится под постоянным наблюдением? – Мне плевать, что они там знают или подозревают, пока они держат это при себе. И пока не нарушают правила. А в правила входит и мысли не допускать о камерах. – Вы знаете, как трудно трахать жену с камерой над кроватью? – Мне плевать. – Дэвид… – Это против правил, и вы это знаете. Впервые в словах Пилчера прозвучал гнев. – Прекрасно. – Скажите, что этого больше не повторится, Итан. – Этого больше не повторится. Но никогда не позволяйте мне выяснить, за чем наблюдают ваши аналитики. Или я оставлю их там, где найду. Бёрк сделал большой глоток горячей жидкости, которая обожгла ему горло. – Как вы себя чувствуете, Итан? Вы какой-то раздражительный. – Паршиво я себя чувствую. – Первым делом мы отвезем вас в больницу. – Когда я в прошлый раз был в вашей больнице, все пытались меня убить. Думаю, на этот раз я перетерплю на ногах. – Да как хотите. Пилчер отпил глоточек кофе и скорчил гримасу. – Не слишком плохо, но иногда я мог бы убить за то, чтобы сидеть во внешнем мире в кафе европейского города и пить настоящий эспрессо. – Бросьте, вам это нравится. – Что нравится, Итан? – То, что вы тут создали. – Конечно, ведь это дело всей моей жизни. Что не означает, будто я не скучаю до сих пор по некоторым сторонам старого мира. Они выпили кофе, и Итану слегка полегчало. Пилчер наконец сказал: – Она была хорошей женщиной. Поразительной женщиной. – Как ее звали? – Алисса. – Вы не знали, где она, пока я вам не сказал. Значит ли это, что ей не вживляли чип? – Мы позволили ей его вынуть. – Наверное, вы доверяли ей. – Безоговорочно. Помните группу, о которой я вам рассказывал? – Скитальцы? – Я послал Алиссу, чтобы она к ним внедрилась. Эти люди… Все они ухитрились вытащить свои чипы. Они встречаются по ночам. Мы не знаем, где именно. Не знаем, сколько их. Не знаем, как они друг с другом общаются. Я не мог послать ее туда с микрочипом – ее бы сразу убили. – Она внедрилась? – Прошлой ночью ей предстояло впервые явиться на их собрание. Тогда бы она увидела всех игроков. – У них есть собрания? Как такое вообще возможно? – Мы не знаем, как, но они нащупали слабое место в нашем наблюдении. И обвели вокруг пальца систему. – И вы говорите, что эти люди в ответе за ее смерть? – Именно это я и хочу выяснить. – Хотите, чтобы я провел расследование насчет этой группы? – Я хочу, чтобы вы начали с того места, где Алисса вышла из игры. – Я шериф. Они не подпустят меня ближе чем на тысячу миль. – Полагаю, после вашей буйной интеграции до сих пор трудно сказать, кому именно вы преданы. Если вы правильно себя подадите, вас могут счесть ценным приобретением. – Вы и вправду думаете, что они мне доверятся? – Думаю, ваша старая напарница доверится. На кухне воцарилась тишина. Только гудит холодильник. И в окно врывается отдаленный, полный энтузиазма шум – где-то играют дети. Доносятся крики: «Тебе водить!» – Кейт – Скиталица? – спросил Итан. – Кейт была тем лицом, с которым Алисса вошла в контакт. Кейт показала ей, как избавиться от микрочипа. – Каких действий вы от меня ожидаете? – Свяжитесь со своей старой любовью. Действуйте осмотрительно. Скажите ей, что на самом деле вы не со мной. – Что известно этим людям и чего они хотят? – Полагаю, им известно все. Полагаю, они выбирались за ограду и видели, что творится снаружи. Думаю, они хотят править. Они активно набирают новых людей. Прежний шериф… Было совершено три покушения на его жизнь. Наверное, уже строятся такие же планы относительно вас. Вот это вам и нужно расследовать. Это – дело первостепенной важности. Я предоставлю в ваше распоряжение все, что понадобится, дам неограниченный доступ к наблюдению. – А почему бы вам и вашим людям не справиться с этим изнутри? – Смерть Алиссы стала для всех нас большим ударом. Внутри горы есть много людей, которые сейчас не рассуждают здраво. Поэтому мне приходится возложить все на ваши плечи, и лишь на ваши. Надеюсь, вы понимаете, что здесь стоит на кону. Каковы бы ни были ваши личные чувства насчет того, как я управляю этим городом… а вы ими со мной поделились… Мое управление срабатывает. Тут никогда не может быть демократии. Слишком многое будет потеряно, если все пойдет вкривь и вкось. В этом вы со мной согласны, не так ли? – Согласен. Ваше правление, по большей части, – благодушная диктатура с редкими убийствами. Итан думал, что Пилчер посмеется, но тот просто уставился на него через стол. От чашки кофе к лицу Пилчера поднимались завитки дыма. – Это была шутка, – сказал Итан. – Так вы со мной или нет? – С вами. Но я много лет проработал с Кейт, и она не убийца. – Не обижайтесь, но вы работали с нею в ином времени. Теперь она – другой человек, Итан. Она – порождение Сосен, и вы понятия не имеете, на что она способна. Глава 04 Тереза наблюдала, как секундная стрелка миновала цифру 12. 15 часов 20 минут. Она прибрала все на своем аккуратном, чистом столе и собрала сумочку. Кирпичные стены офиса были оклеены страницами брошюр по недвижимости, которые изучали очень немногие люди. Тереза редко пользовалась пишущей машинкой или отвечала на телефонный звонок. По большей части она день-деньской читала книги, думала о своей семье и – время от времени – о своей прежней жизни. С тех пор, как Тереза появилась в Соснах, она гадала – не жизнь ли это после смерти. По меньшей мере, то была жизнь после ее смерти. После Сиэтла. После ее работы помощником адвоката. После почти всех ее отношений с людьми. После жизни в свободном мире, которая, несмотря на всю свою сложность и трагедии, все-таки имела смысл. Но за пять лет жизни здесь она повзрослела, как и остальные. Люди умирали, исчезали, их убивали. Рождались дети. Это шло вразрез с любой концепцией загробной жизни, о какой она когда-либо слышала. Но с другой стороны – откуда вообще можно знать, чего следует ожидать за пределами царства живого, дышащего человеческого существования? За те годы, что она тут провела, до нее постепенно начало доходить, что Сосны ближе к тюрьме, чем к любой загробной жизни… Хотя, пожалуй, никаких четко выраженных различий между этими двумя вещами не было. Загадочный и красивый пожизненный приговор. Не только физическое ограничение свободы, но и психологическое, и именно психологический аспект заставлял чувствовать себя как в одиночной камере. Невозможность открыто признать чье-либо прошлое, чьи-либо мысли и страхи. Невозможность по-настоящему общаться ни с единым живым существом. Конечно, бывали моменты-исключения. Очень немногие и нечастые. Долгий взгляд глаза в глаза, даже при встрече с незнакомцем, когда напряженность этого взгляда как будто предполагала внутреннее смятение. Страх. Отчаяние. Замешательство. В таких случаях Тереза по крайней мере чувствовала тепло человеческого существа, чувствовала, что она уже не так полностью, беспомощно одинока. Ее убивала фальшь. Вынужденные беседы о погоде. О последнем урожае в садах. О том, почему запаздывает доставка молока. Обо всем поверхностном, ни о чем настоящем. В Соснах всегда велись только разговоры о пустяках, и во время ее интеграции одним из самых трудных препятствий было привыкание к такому уровню общения. Но каждый четвертый четверг она должна была рано уходить с работы, и наступала короткая передышка, когда правила переставали действовать. * * * Тереза заперла за собой дверь и пошла по тротуару. Стоял тихий день, но это было в порядке вещей. Тут никогда не случалось шумных дней. Она пошла на юг по Главной улице. Небо было поразительно голубым и безоблачным. Ни ветра. Ни машин. Тереза не знала, какой сейчас месяц – считались только дни недели и время суток, – но походило на поздний август или ранний сентябрь. В свете чувствовалось нечто неустойчивое, намекавшее на конец сезона. Воздух мягкий, как летом, а свет – золотистый, как осенью. И осина на пороге желтизны. * * * Вестибюль больницы пустовал. Тереза поднялась в лифте на третий этаж, шагнула в коридор, проверила время. 3:29. Коридор был очень длинным. Флуоресцентные лампы гудели над полом в шахматную клетку. Тереза прошла до середины коридора – там, возле закрытой двери без таблички, стоял стул. Она уселась. Чем дольше она ждала, тем громче как будто шумели лампы. Дверь рядом открылась. В коридор вышла женщина и улыбнулась Терезе. У нее были идеальные белые зубы и лицо, которое произвело на Терезу сильное впечатление, – одновременно и красивое, и равнодушное. Непостижимое. Глаза женщины были зеленее глаз Терезы, волосы стянуты в «конский хвост». – Привет, Пэм, – сказала Тереза. – Здравствуйте, Тереза. Почему бы вам не войти? * * * В скромной стерильной комнате на белых стенах – ни картин, ни фотографий. Здесь стояли стул, стол и кожаный диван. – Прошу, – сказала Пэм утешающим голосом, отдаленно напоминающим голос робота, и жестом велела Терезе лечь. Она вытянулась на диване. Пэм уселась на стуле и скрестила ноги. На ней был белый лабораторный халат поверх серой юбки и очки в черной оправе. – Рада снова видеть вас, Тереза, – сказала она. – И я рада. – Как дела? – Кажется, всё в порядке. – Полагаю, вы впервые пришли навестить меня после возвращения вашего мужа. – Правда. – Наверное, очень хорошо, что он вернулся. – Изумительно. Пэм вытащила из нагрудного кармана авторучку и включила ее. Развернув вращающееся кресло к столу, она нацелилась ручкой на разлинованный блокнот, на обложке которого значилось имя Терезы, и спросила: – Кажется, дальше последует «но»? – Нет, просто прошло пять лет. И многое случилось. – И теперь вы чувствуете, будто замужем за незнакомцем? – Мы отвыкли друг от друга. Это неловкое чувство. И, конечно, непохоже, чтобы мы могли сесть и поговорить о Соснах. О той безумной ситуации, в которой очутились. Его швырнули обратно в мою жизнь и ожидают, что мы будем вести себя как идеальная семейная пара. Пэм нацарапала что-то в блокноте. – Как, по-вашему, адаптируется Итан? – Адаптируется ко мне? – К вам. К Бену. К своей новой работе. Ко всему. – Не знаю. Как я уже сказала, непохоже, чтобы мы могли с ним общаться. – Это верно, согласна. Пэм снова развернулась лицом к Терезе. – Вам приходится задумываться о том, что ему известно? – Что вы имеете в виду? – Вы совершенно точно знаете, что я имею в виду. Итан был объектом «красного дня» – и единственный за всю историю Сосен спасся. Вы не задумывались, сумел ли он выбраться из города? Что он видел? Почему вернулся? – Я никогда его об этом не спрашивала. – Но вы гадаете об этом. – Конечно. Он как будто умер – и вернулся к жизни. У него есть ответы на вопросы, которые не дают мне покоя. Но я никогда его не спрашивала. – Вы с Итаном уже вступали в интимную близость? Глядя в потолок, Тереза почувствовала, что багровеет. – Да. – Сколько раз? – Три. – Как все прошло? «Все это не твое гадское дело». Но она сказала: – Первые два раза были слегка неуклюжими. Вчера же все было лучше лучшего. – Вы кончили? – Прошу прощения? – Тут нечего стыдиться, Тереза. Ваша способность или отсутствие таковой испытывать оргазм – это отражение вашего умонастроения. Пэм самодовольно ухмыльнулась. – И, возможно, навыков Итана. Как ваш психиатр, я должна знать. – Да. – «Да» – вы кончили? – Вчера – да, кончила. Она наблюдала, как Пэм начертила «О» и рядом – смайлик. – Я беспокоюсь о нем, – сказала Тереза. – О вашем муже? – Прошлой ночью он вышел посреди ночи. И не возвращался до рассвета. Я не знаю, куда он ходил. Я не могу спрашивать. Я это понимаю. Полагаю, он преследовал кого-то, кто пытался сбежать. – Вы когда-нибудь подумывали о бегстве? – Уже несколько лет – нет. – Почему? – Сперва я хотела сбежать. Я чувствовала себя так, будто все еще живу в старом мире. Как будто тут тюрьма или надо мной ставят эксперимент. Но странное дело… Чем дольше я тут оставалась, тем нормальнее все становилось. – Что становилось нормальнее? – Не знать, почему я здесь. Не знать, что на самом деле представляет из себя город. И что находится за его пределами. – И почему, как вы думаете, это стало для вас более нормальным? – Может, я просто адаптируюсь или старею, но я поняла: каким бы странным ни был город, тут все не так уж сильно отличается от моей прежней жизни. Не отличается – когда я взвешиваю одно и другое и сопоставляю. Взаимоотношения в старом мире были по большей части поверхностными и несерьезными. Моя работа в Сиэтле в качестве помощника адвоката заключалась в том, чтобы защищать интересы страховых агентств. Помогать страховым компаниям лишать людей к чертям собачьим их страховых выплат. Здесь я целыми днями сижу в офисе и почти ни с кем не разговариваю. Одинаково бесполезные занятия, но, по крайней мере, теперешняя моя работа не причиняет людям существенного вреда. Старый мир был полон загадок, которые были превыше моего понимания – мироздание, Бог. Что происходит, когда мы умираем. И здесь тоже множество загадок. Те же самые движущие силы. Та же самая человеческая бренность. Просто теперь все происходит лишь в этой маленькой долине. – Итак, по-вашему, все очень схоже. – Возможно. – Вы верите в то, что это – загробная жизнь, Тереза? – Я даже не знаю, что значит «загробная жизнь». А вы знаете? Пэм молча улыбнулась. Улыбка была лишь фасадом, в ней не было никакого утешения. Стопроцентная маска. Уже не в первый раз Тереза задалась мыслью: «Кто эта женщина, которой я выкладываю свои секреты?» Срыв покровов был в некоторой степени ужасающим. Но непреодолимое влечение к истинному общению с другим человеческим существом перевешивало все. Тереза сказала: – Думаю, я просто вижу в Соснах новую фазу своей жизни. – И что в этом самое трудное? – Самое трудное в чем? В том, чтобы здесь жить? – Да. – Надежда. – Что вы имеете в виду? – Почему я продолжаю вдыхать и выдыхать? Я бы сказала, это самый трудный вопрос для всех, кто застрял в этом месте. – И как бы вы на него ответили, Тереза? – Мой сын. Итан. Возможность найти отличную книгу. Метели. Но это не похоже на мою прежнюю жизнь. Нет ни дома мечты, в котором хотелось бы жить. Ни лотереи. Я раньше тешилась фантазиями о том, что поступлю в юридическую школу и открою собственную практику. Стану успешной и богатой. Удалюсь на покой вместе с Итаном где-нибудь в теплом месте с ясным голубым морем и белым песком. Где никогда не идут дожди. – А ваш сын? Для Терезы это было неожиданностью. Эти три короткие слова ударили ее с коварной силой внезапной молнии. Потолок, в который она смотрела, начал исчезать за пеленой слез. – Будущее Бена было самой большой вашей надеждой, так? – спросила Пэм. Тереза кивнула. Когда она моргнула, из уголков ее глаз побежали две дорожки соленой влаги и потекли по лицу. – Его женитьба? – спросила Пэм. – Да. – Выдающиеся успехи, которые сделали бы его счастливым, а вас – гордой? – И больше того. – То есть? – Это то, о чем я только что говорила. Надежда. Я так сильно для него всего этого хочу, но он никогда ничего подобного не узнает. К чему могут стремиться дети Сосен? Какие чужеземные края они мечтают посетить? – А вы задумывались о том, что идея надежды – по крайней мере, так, как вы ее себе представляете, – может быть обветшавшим пережитком вашей прошлой жизни? – Вы говорите: «Оставь надежду, всяк сюда входящий»? – Нет, я говорю – живи настоящим. Я говорю, что, может быть, в Соснах самая большая радость заключается в том, чтобы просто существовать. Что вы продолжаете вдыхать и выдыхать потому, что вдыхаете и выдыхаете. Любите простые вещи, которые переживаете каждый день. Всю эту естественную красоту. Звук голоса сына. Бен вырастет, чтобы жить тут счастливой жизнью. – Как? – А вам приходило в голову, что ваш сын может больше не разделять вашу старинную концепцию счастья? Что он растет в городе, который культивирует именно такую вот жизнь нынешним моментом, какую я только что описала? – Просто этот город такой замкнутый… – Так возьмите сына и уезжайте. – Вы серьезно? – Да. – Нас убьют. – Но вы можете и сбежать. Некоторые уехали, хотя так и не вернулись. Вы втайне боитесь, что, какого бы плохого мнения ни были о Соснах, внешний мир может оказаться в миллион раз хуже? Тереза вытерла глаза. – Да. – И последнее, – сказала Пэм. – Вы открывались Итану насчет того, что происходило до его появления? Насчет вашей, э?э… жизненной ситуации, я имею в виду. – Конечно, нет. Прошло всего две недели. – Почему же вы не открылись? – А смысл? – Разве вы не думаете, что ваш муж заслуживает права знать? – Это просто причинило бы ему боль. – Ваш сын может ему рассказать. – Бен не расскажет. Мы с ним уже побеседовали об этом. – Когда вы были тут в прошлый раз, вы определили свою депрессию по шкале от одного до десяти баллов на семь. А как сегодня? Вы чувствуете себя лучше, хуже или точно так же? – Так же. Пэм открыла ящик стола и вытащила маленький белый пузырек, в котором постукивали таблетки. – Вы принимали лекарства? – Да, – солгала Тереза. Пэм поставила пузырек на стол. – По одной на ночь, как и раньше. Вам хватит их до следующего приема. Тереза села, чувствуя себя так, как всегда по окончании этих сеансов, – эмоционально выпотрошенной. – Могу я кое о чем спросить? – осведомилась она. – Конечно. – Полагаю, вы много разговариваете с людьми. Выслушиваете рассказы об их личных страхах. Будет ли это место когда-нибудь ощущаться домом? – Не знаю, – сказала Пэм и встала. – Это полностью зависит от вас. Глава 05 Морг находился в подвальном этаже больницы, отделенный от нее парой дверей без окон, в дальнем конце восточного крыла. Люди Пилчера прибыли туда с телом раньше Итана; они стояли возле входа, одетые в джинсы и фланелевые рубашки. Тот из двоих, что повыше, мужчина с нордическими чертами лица – глава охраны Пилчера, – явно был расстроен. – Спасибо, что привезли ее, – сказал Итан, пройдя мимо этих двоих и открыв плечом дверь. – Ждать вам необязательно. – Нам велено подождать, – ответил блондин. Бёрк закрыл за собой дверь. В морге пахло моргом. Антисептик не полностью прятал въевшийся мускус смерти. Сильно перепачканный пол, выложенный белой плиткой, имел легкий наклон в сторону большого дренажа в центре комнаты. Алисса лежала голая на столе для аутопсии из нержавейки. За столом была раковина, которая подтекала, и звук капающей воды эхом отдавался от стен. Итан лишь один раз побывал в этом морге. Тогда ему здесь не понравилось, и сейчас, когда здесь находился труп, он счел это заведение еще менее очаровательным. Тут не было ни окон, ни другого источника света, не считая лампы для осмотра. Если встать у стола для аутопсии, обнаружишь, что все остальное теряется в темноте. Поверх «кап-кап-кап» раздавался гул холодильной камеры морга с выдвижными ящиками – шесть таких ящиков располагались в стене рядом с раковиной. По правде говоря, Итан не знал, что делать. Он вовсе не был коронером. Но Пилчер настаивал на том, чтобы он осмотрел тело и написал рапорт. Бёрк положил свою стетсоновскую шляпу на весы для взвешивания органов над раковиной. Потом взялся за лампу. В резком свете раны выглядели чистыми. Аккуратными. Безупречными. Никаких лоскутов кожи. Просто десятки, десятки черных окон в опустошение. Кожа женщины была цвета крема от ожогов. Итан переходил от одного органа к другому, изучая колотые раны. Теперь, когда женщина лежала мертвая на столе под жестоким беспристрастным светом, стало труднее думать о ней как об Алиссе. Итан приподнял ее левую руку, поднес к свету и внимательно рассмотрел. Под ногтями была грязь. Или кровь. Он вообразил, как руки ее отчаянно зажимают свежие раны, борясь с потоком крови, которая должна была из нее хлестать. Так почему же, если не считать дубовых листьев в волосах, она была чистой? Без потеков и пятен крови на коже? И на дороге, где он ее нашел, тоже не видно было крови. Ее явно убили где-то в другом месте, а после доставили туда. Почему из нее выпустили кровь? Чтобы перевезти, не оставив следов? Или с более зловещими намерениями? Итан внимательно осмотрел другую руку. Потом – ноги. Ему не хотелось этого делать, но он коротко посветил ей между ногами. Никаких синяков и повреждений, которые сказали бы его не натренированному взгляду, что могло иметь место изнасилование. Поскольку он невольно обращался с телом осторожно, только с третьего раза ему удалось ее перевернуть. Ее руки стукнули по металлическому столу. Итан смахнул кусочки гравия и земли с ее спины. На задней части левой ноги была свежая рана, поверх шрама, оставшегося после разреза. Он догадался, что разрез сделали, чтобы вытащить микрочип. Отодвинув лампу, Итан опустился на стальной регулируемый табурет. От того, как она лежала, брошенная поперек холодного стола, выставленная на обозрение, униженная, что-то вспыхнуло в нем. Итан сидел в темноте, гадая, не сделала ли это и вправду Кейт. Спустя некоторое время Бёрк встал и подошел к дверям. Когда он появился в коридоре, люди Пилчера перестали разговаривать. Посмотрев на высокого блондина, Итан спросил: – Могу я побеседовать с вами минутку? – Здесь? – Да. Итан придержал дверь, и этот человек вошел в морг. – Как вас зовут? – спросил Итан. – Алан. Бёрк показал на табурет. – Присядьте. – В чем дело? – Я задам вам несколько вопросов. Алан с сомнением посмотрел на него. – Мне велели привезти ее сюда и поместить в холодильную камеру, когда вы закончите. – Что ж, я еще не закончил. – Никто ничего не говорил насчет того, чтобы отвечать на ваши вопросы. – Перестаньте хорохориться и сядьте. Алан не шевельнулся. Он был на добрых четыре дюйма выше Итана, косая сажень в плечах. Итан почувствовал, что невольно начинает готовиться к драке: сердце застучало чаще, надвигался боевой экстаз. Он не хотел бросаться первым, но, если он не сделает неожиданный ход, если не уложит Алана в первые несколько секунд, вероятность одолеть этого парня, сложенного как древнескандинавский бог, будет ничтожно мала. Итан опустил подбородок на дюйм. За полсекунды до того, как он взорвался бы, оттолкнувшись пятками и ударив этого человека лбом в лицо, Алан повернулся и взял табурет, как было велено. – Я и не хорохорился, – сказал Алан. – Дэвид Пилчер, ваш босс, дал мне неограниченный доступ и неограниченные возможности, лишь бы я выяснил, кто это сделал. Вы же хотите, чтобы я это выяснил, не так ли? – Конечно, хочу. – Вы были знакомы с Алиссой? – Да. Нас в горе всего сто шестьдесят человек. – Итак, это тесно сплоченная группа? – Очень сплоченная. – Вы были в курсе того, чем занималась Алисса в Соснах? – Угу. – Значит, вы были с нею близки? Алан уставился на тело на столе. Мускулы на его челюсти затрепетали – ярость, печаль. – Раньше вы находились с ней в тесной связи, Алан? – Вы знаете, что бывает, когда сто шестьдесят человек живут бок о бок, понимая, что только они и остались от всего человечества? – Все друг друга трахают? – Вот именно. Мы в той горе – семья. Мы и раньше теряли своих. По большей части Кочевников, которые не возвращались. Нарывались на то, чтобы их сожрали. Но такого, как сейчас, никогда еще не случалось. – Все потрясены? – Еще как. Вы же знаете, что только поэтому Пилчер позволил вам этим заниматься? Он отстранил нас всех от расследования ее смерти. – Чтобы избежать возмездия. Едва уловимая, яростная улыбка тронула уголок рта Алана. – Вы хоть представляете, какую резню я могу учинить в этом городе с отрядом из десяти вооруженных мужчин? – Вы ведь понимаете, что не все в Заблудших Соснах виновны в ее смерти. – Как я уже сказал, Пилчер не зря позволил вам заправлять шоу. – Расскажите мне о задании Алиссы. – Я знал, что она живет в городе. Но деталей вообще-то не знал. – Когда вы виделись с ней в последний раз? – Две ночи тому назад. Алисса иногда возвращалась в гору, чтобы там переночевать. Странное дело. Вы видели наши бараки? – Думаю, да. – Они без окон. Мы ютимся в маленьких, безликих, тесных комнатушках. В Соснах она получила в свое распоряжение целый дом, но скучала по ночевкам в своей комнате в горе. Подумать только! Учитывая то, кем она была, она могла бы жить, где угодно, делать все, что взбредет в голову… Но она выполняла свою долю работы. Она была одной из нас. – Что вы имеете в виду – «учитывая то, кем она была»? – А вы не знаете? – Не знаю чего? – Блин. Слушайте, не в моем положении об этом говорить. – Что я упустил? – Забейте, ладно? Ладно. До поры до времени. – Итак, где вы виделись с ней в последний раз? – снова спросил Итан. – В столовой. Я заканчивал есть, когда она появилась. Взяла свой поднос и подошла. – О чем вы с ней разговаривали? Алан уставился в темноту, царившую за пределами света лампы. На короткий миг он как будто успокоился, словно воспоминания доставляли ему удовольствие. – Да ни о чем глубоком. Ни о чем запоминающемся. Просто о том, как прошел день. Мы оба штудировали одну и ту же книгу и говорили о том, какое она покамест производит на нас впечатление. И еще о всяких других вещах, просто это мне запомнилось ярче остального. Она всегда была моим другом и иногда – любовницей. Нам всегда было друг с другом легко, и я не знал, что в последний раз вижу ее живой. – Вы не обсуждали ее работу в городе? – Кажется, я спросил, как продвигается задание. И она сказала что-то вроде: «Скоро все закончится». – Как вы думаете, что она имела в виду? – Не знаю. – И это было все? – И это было все. – Почему Пилчер попросил именно вас перевезти ее тело? Это было слегка бесчувственно, учитывая… – Я сам попросился на это задание. – О. Итан с раздражением понял, что ему начинает нравиться Алан. Бёрк воевал вместе с такими мужчинами, как он, и узнавал эту жесткую вежливость. Бесстрашие и верность, подкрепленные потрясающей физической силой. – Есть еще какие-нибудь вопросы, Итан? – Нет. – Найдите тех, кто это сделал. – Найду. – И задайте им жару. – Хотите, я помогу убрать ее в ящик? – Нет, я сам позабочусь об этом. Но сперва мне бы хотелось немного с нею посидеть. – Конечно. Итан схватил с весов свою шляпу. У дверей он остановился и оглянулся. Алан пододвинул табурет ближе к столу для аутопсии и потянулся к руке Алиссы. Глава 06 Тереза сидела на переднем крыльце, ожидая мужа. Листья осины во дворе трепетали и шуршали, и свет, проникающий сквозь ветви, размазывал дрожащие тени по газону из «астротэфа»[11 - «Астротэф» – фирменное название искусственного травяного покрытия, обычно применяется на спортивных площадках.] («зеленее, чем трава!»). Она заметила Итана, который шел по Шестой улице – медленнее обычного. У него была странная походка, и он припадал на правую ногу. Вот он свернул с тротуара и двинулся по выложенной камнями дорожке. Тереза поняла, что ему больно идти, но при виде жены он спрятал напряжение под широкой улыбкой. – Тебе больно, – сказала она. – Пустяки. Тереза встала и сошла по ступенькам на траву, которая уже была прохладной под обутыми в сандалии ногами. Протянув руку, дотронулась до бледно-лилового синяка на левой стороне его лица. Итан вздрогнул. – Тебя кто-то ударил? – Нет, всё в полном порядке. – Что случилось? – Я разбил машину. – Когда? – Вчера ночью. Невелика беда. – Ты был в больнице? – Я в полном порядке. – Ты не проверился? – Тереза… – Что случилось? – Кролик или кто-то типа кролика выскочил перед машиной. Я свернул, чтобы его не сбить. И перевернулся. – Ты перевернулся? – Я в порядке. – Мы немедленно отправляемся в больницу. Он наклонился и поцеловал ее в лоб. – Я не поеду в больницу. Брось об этом толковать. Ты выглядишь изумительно. Есть повод? – А что, должен быть повод, чтобы выглядеть изумительно? – Ты знаешь, о чем я. – Ты забыл. – Очень даже может быть. У меня была сумасшедшая парочка дней. О чем же я забыл? – Мы обедаем у Фишеров. – В смысле – этим вечером? – Через пятнадцать минут. На мгновение Терезе показалось, что Итан может сказать: они никуда не пойдут, они просто отменят этот поход в гости. Мог ли он так поступить? Было ли это в его власти? – Хорошо. Дай мне вылезти из этой поганой одежды, и через пять минут я спущусь. * * * Тереза разговорилась с миссис Фишер две недели назад на субботнем утреннем фермерском рынке – дружелюбный обмен репликами после того, как обе они потянулись за одним и тем же огурцом. Потом на прошлой неделе у Бёрков однажды вечером зазвонил телефон. Женщина на другом конце провода представилась как Меган Фишер. Она хотела пригласить Итана и Терезу на обед в следующий четверг. Смогут ли они прийти? Конечно, Тереза знала, что Меган не проснулась с утра со жгучим желанием обзавестись новыми друзьями. Она получила по почте письмо с предложением связаться с Бёрками. Тереза тоже получала свою долю подобных писем и полагала, что с определенной стороны это имело смысл. Учитывая запрет, наложенный на настоящие человеческие контакты, она никогда не взяла бы на себя смелость по собственной инициативе устраивать встречи с соседями. Все это было слишком напряженно и странно. Было настолько легче просто исчезнуть в своем личном мирке. * * * Тереза и Итан шли посередине улицы, держась за руки. В правой руке Тереза сжимала ковригу хлеба, все еще теплую, прямо из печи. Бен остался дома, и было такое ощущение, что они с Итаном улизнули на ночное свидание. В переулке водворилась сочная вечерняя прохлада. Они слегка опаздывали, было уже несколько минут восьмого. «Ужин с Гектором» начался, и бархатная красота его пианино кралась из каждого открытого окна. – Ты помнишь, чем занимается мистер Фишер? – спросила Тереза. – Он юрист. Его жена – учительница. Учительница Бена. Конечно, Тереза знала, что она учительница Бена, но хотела, чтобы об этом упомянул Итан. Школа была странным местом. Образование в Заплутавших Соснах являлось обязательным в возрасте от четырех до пятнадцати лет, а учебный план оставался загадкой. Тереза понятия не имела, что изучает ее сын. Детям никогда не задавали домашнего задания, и им было запрещено обсуждать с кем бы то ни было, что именно они проходят, – в том числе со своими родителями. Бен никогда ничем таким не делился, и Тереза слишком хорошо понимала ситуацию, чтобы допытываться. Единственный раз, когда им разрешалось заглянуть в окно, ведущее в школьный мир, – это игра в честь завершения учебного года. Она происходила в июне, и в Соснах этот праздник соперничал с Рождеством и Днем Благодарения. Три года назад объектом «красного дня» стал родитель, который силой прорвался в школу. Тереза гадала, как много известно Итану. – И какой отраслью закона занимается мистер Фишер? Тереза знала, что это глупый вопрос. По всей вероятности, мистер Фишер сидел в тихом офисе, в который редко кто-нибудь заходил и звонил, – в точности как и она сама. – Не знаю наверняка, – ответил Итан. – Нам придется внести этот вопрос в список вещей, о которых стоит поговорить. Он сжал ее руку. В голосе мужа Тереза услышала сарказм. Никто больше не уловил бы его, но для нее сарказм был жгучим. Она подняла на Итана глаза, улыбнулась. В его глазах было нечто понимающее, объединяющее их. Близость благодаря непроизнесенной шутке. Со времени возвращения Итана Тереза еще ни разу не чувствовала себя к нему настолько близкой. Она могла вообразить целую жизнь, проведенную в попытках создать такие краткие вспышки связи между людьми. * * * Фишеры жили в уютном доме на северной окраине города. Меган Фишер отворила дверь прежде, чем Итан успел постучать. Ей было лет двадцать пять, и она выглядела очень хорошенькой в белом платье с кружевом по подолу. Коричневая повязка, удерживавшая ее волосы, была того же цвета, что и ее загорелые веснушчатые плечи. Улыбка ее напомнила Терезе улыбку кинозвезды – зубастая, широкая и, если слишком пристально всматриваться, не совсем настоящая. – Добро пожаловать в наш дом, Тереза и Итан! Мы просто в восторге, что вы смогли к нам выбраться! – Спасибо за приглашение, – сказал Бёрк. Тереза преподнесла хлеб, завернутый в ткань. Меган неодобрительно склонила голову к плечу. – Ну я же говорила, чтобы вы ничего не приносили! И все-таки приняла хлеб. – Ой, он еще теплый! – Только что из печи. – Пожалуйста, заходите. Тереза сдернула с головы Итана ковбойскую шляпу. – Я могу ее взять, – сказала Меган. Дом пах ужином, а ужин пах хорошо. Жар, исходящий из кухни, доносил с собой запах цыпленка, жарящегося с чесноком и картофелем. Брэд Фишер в столовой заканчивал последние приготовления у стола со свечами, тщательно сервированного на четверых. Он вышел в прихожую с улыбкой и протянутой рукой. На два или три года старше жены и, как показалось Терезе, все еще в рабочем костюме. Черные ботинки с декоративными дырочками, серые слаксы, рубашка из белой оксфордской ткани, с закатанными выше локтей рукавами. У него был вид молодого юриста, от которого веяло жестким, агрессивным интеллектом. Итан потряс его руку. – Шериф, как замечательно, что вы посетили мой дом. – Замечательно быть здесь. – Здравствуйте, миссис Бёрк. – Пожалуйста, зовите меня Тереза. Меган сказала: – Мне нужно закончить пару дел, прежде чем мы сядем. Тереза, не хотите помочь мне на кухне? А парни могут насладиться пивом на заднем крыльце. * * * Тереза вымыла пакет зелени для салата. В окно над раковиной она видела на фоне травы Итана и Брэда со стаканами виски. Трудно было сказать, в самом ли деле они разговаривают. Двор был огорожен забором, а сразу же за участком взмывал на тысячу футов утес, сложенный из множества постепенно уменьшающихся, утыканных соснами уступов. – У вас красивый дом, Меган, – сказала Тереза. – Спасибо. Вы слишком добры. – Я знаю, в этом году вы учите моего сына… Тереза не собиралась этого говорить, слова просто вырвались сами собой. Момент мог бы стать неловким, но Меган любезно отозвалась: – Да, так и есть. Бен – замечательный мальчик. Один из лучших моих учеников. И больше ничего не сказала. Беседа продвигалась урывками. Тереза нарезала теплую свеклу синевато-багровыми кружками. – Куда это положить? – спросила она. – Сюда будет в самый раз. Меган протянула деревянное блюдо, и Тереза зачерпнула две пригоршни. Она подумала, что свекла пахнет землей, и это был странно приятный запах. – Вы работаете в недвижимости, так? – спросила Меган. – Да. – Я видела вас через переднее окно – вы сидели за тем столом… – Меган доверительно подалась к Терезе. – Брэд и я пытаемся… если вы понимаете, что я имею в виду. – В самом деле? – Если нам повезет и мистер Аист доставит нам особенную посылку, мы будем искать на рынке недвижимости жилье попросторней. Может, придем повидаться с вами. Давайте вы будете нашим агентом? Покажете нам некоторые из лучших предложений, какие имеются в Соснах. – Мне бы очень хотелось помочь, – сказала Тереза. Она все еще не могла стряхнуть осознание того, как это странно: она стоит на кухне Меган, как будто все в полном порядке. Меган появилась в городе всего пару лет тому назад, и интеграция ее была катастрофической. Она совершила две попытки побега. Пыталась выцарапать глаза прежнему шерифу. Тереза все еще помнила, как однажды днем сидела за своим столом и видела через окно, как Меган средь бела дня вырвалась на середину Главной улицы, вопя во все горло: «Какого хрена не так с этим местом? Какого хрена не так с этим местом? Вы все ненастоящие!» Тереза ожидала, что той же ночью назначат «красный день», но телефоны не зазвонили. Меган исчезла. А три месяца спустя Тереза снова увидела ее в городе – женщина шла по тротуару с абсолютно мирным видом. Вскоре она стала преподавать в школе. Потом вышла замуж за Брэда. Меган играла важную роль в последующих «красных днях». Даже вышла в круг с монтировкой и нанесла удар умирающему беглецу. Теперь они вдвоем занимались готовкой, в то время как их мужья пили на улице виски. Тереза отмывала с рук багровые пятна, а в голове ее крутился вопрос: «Как в конце концов они сломали тебя?» * * * Итан, прихлебывая виски, пристально смотрел вверх, на утес. Виски был превосходным – односолодовый шотландский. Если не считать ужасного на вкус пива, всегда имеющегося в «Биргартене», в городе, как правило, нельзя было купить выпивку. Итан полагал, что понимает ход мыслей Пилчера – жизнь в Заплутавших Соснах была достаточно напряженной, и наличие винного магазина вполне могло быстро превратить Сосны в город алкашей. Но время от времени Пилчер пускал в оборот несколько бутылок хорошего спиртного, которые появлялись в бакалейном магазине. В ресторанах наливали дорогую выпивку. А когда в городе наступал период воздержания, люди гнали самогон. – Нормальный скотч, Итан? – Отличный. Спасибо. Брэд Фишер. Лишь за последнюю неделю Итан второй раз прочел его дело. Родился в Сакраменто. Выпускник юридического факультета Гарварда. Главный юрисконсульт для открывающих собственное дело в Пало-Альто. Брэд путешествовал по Айдахо – он отправился в двухнедельную летнюю поездку со своей невестой и остановился на ночь в Заплутавших Соснах. В отчете не говорилось точно, организовал ли им Пилчер такое же столкновение, какое устроил Итану и многим другим. Как и все остальные в Соснах, Фишеры проснулись восемнадцать сотен лет спустя в этом городе – красивой тюрьме. Два месяца спустя после своего появления здесь первая миссис Фишер взобралась на один из утесов на северном конце города и прыгнула навстречу смерти, поджидавшей ее в пятистах футах внизу. Это потрясло Брэда, но в остальном его интеграция прошла гладко. Никаких попыток побега. Никакого неустойчивого поведения. В личном деле этого человека был только один доклад наблюдателя. Пара внешних камер запечатлела его на прогулке позже санкционированного времени в ночь после ссоры с Меган. Отчету в конечном итоге был присвоен рейтинг НПА (неподозрительная активность), и Брэд никогда больше не привлекал к себе пристального внимания. – Как вам новая работа? – спросил Брэд. – Не жалуюсь. В конце концов начинаю приспосабливаться. Расскажите о своей юридической конторе. – О, ничего особенного. Просто я и моя секретарша. Я называю это «дверной практикой». Я управляюсь со всеми, кто входит в дверь. «Можно подумать, что кто-нибудь когда-нибудь входит в твою дверь». Они стояли в полутьме в тени утеса и пили. Спустя некоторое время Брэд сказал: Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/bleyk-krauch/sosny-zaplutavshie/) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Сноски 1 Перевод А. Андреева. 2 Параллакс – видимое смещение объекта при его наблюдении с двух различных точек (когда объект или перекрестие неподвижны). 3 «Супер-магнум» (Super Magnum или Arctic Warfare Magnum) – британская снайперская винтовка. 4 «Лапуа Магнум» (Lapua Magnum) – патрон для стрельбы на большие дистанции; широко используется также охотниками и стрелками-спортсменами. 5 Слово «Странники» уже занято Стругацкими, слово «Скитальцы» – здешними диссидентами; разведчиков Пилчера пришлось назвать Кочевниками, с большой буквы, хотя в подлиннике nomads с маленькой. 6 Перу известного американского поэта Роберта Фроста принадлежат стихи «Неизбранный путь», «Остановившись у леса снежным вечером» и «Починка стены». 7 У. Шекспир «Как вам это понравится», пер. Т. Щепкиной-Куперник. 8 Скорость выражена в милях в час, т. е. порядка 110 км/ч. 9 Закон Мерфи – житейский постулат, который формулируется следующим образом: если есть вероятность того, что какая-нибудь неприятность может случиться, то она обязательно произойдет; аналогичен нашему «правилу бутерброда». 10 Перевод М. Зенкевича. 11 «Астротэф» – фирменное название искусственного травяного покрытия, обычно применяется на спортивных площадках. Текст предоставлен ООО «ИТ» Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию:https://tellnovel.com/ru/bleyk-krauch/sosny-zaplutavshie-kupit