Глаз голема Джонатан Страуд Трилогия Бартимеуса #2 Хорошо быть молодым и талантливым волшебником. Волшебников в Британской империи уважают. Еще бы, ведь именно волшебники правят страной, прочим остается лишь благодарить судьбу, что об их благополучии заботятся могущественные маги (правда, не все в народе это понимают). Натаниэлю всего четырнадцать лет, но его уже ценит начальство, и даже сам премьер-министр ему покровительствует. Одна беда – друзей нет (у волшебников их вообще, как правило, не бывает), зато завистников – хоть отбавляй. А тут, как назло, в Лондоне по ночам начинает твориться форменное безобразие, и шеф полиции утверждает, что это дело рук тех самых хулиганов, поймать которых было поручено Натаниэлю. Да уж, в такой переделке без сильного союзника не обойтись. И Натаниэлю не остается ничего, кроме как снова вызвать джина по имени Бартимеус, который однажды уже помог ему вернуть Амулет Самарканда… «Глаз Голема» продолжает «Трилогию Бартимеуса», великолепный цикл детской Фэнтези Джонатана Страуда. Джонатан Страуд Глаз голема © Хромова А.С., перевод на русский язык, 2017 © Издание на русском языке. Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017 * * * Посвящается Филиппе Главные действующие лица: Волшебники М-р Руперт Деверокс – премьер-министр Великобритании и Империи. М-р Карл Мортенсен – министр обороны. Г-жа Джессика Уайтвелл – министр госбезопасности. М-р Генри Дюваль – шеф полиции. М-р Мармадьюк Фрай – министр иностранных дел. Г-жа Хелен Малбинди – министр информации. М-р Джулиус Тэллоу – министр внутренних дел. М-р Джон Мэндрейк – министра внутренних дел. М-р Джордж Ффукс – волшебник четвертого уровня, департамент внутренних дел. Г-жа Джейн Фаррар – шефа полиции. М-р Шолто Пинн – торговец, владелец магазина «Снаряжение Пинна» на Пиккадилли. М-р Квентин Мейкпис – драматург, автор «Лебедей Аравии» и иных произведений. А также многие иные волшебники, полицейские и соглядатаи. Простолюдины Китти Джонс. Якоб Гирнек. М-р Т. Э. Пеннифезер. Энн Стивенс. Фред Уивер. Стен Хейк. Николас Дру. Клем Хопкинс. И прочие участники Сопротивления. Духи Бартимеус – джинн, на службе у м-ра Мэндрейка. Квизл – джинн, на службе у м-ра Ффукса. Шубит – джинн, на службе у г-жи Уайтвелл. Немиадес – джинн, на службе у м-ра Тэллоу. Симпкин – фолиот, на службе у м-ра Пинна. И множество иных афритов, джиннов, фолиотов и бесов. Пролог Прага, 1868 В сумерках один за другим вспыхивали вражеские костры. Их было куда больше, чем в любую из минувших ночей. Костры сверкали на серых равнинах, точно россыпь огненных самоцветов, и было их так много, что казалось, будто из-под земли возник зачарованный город. В наших же стенах, напротив, дома стояли с затворенными ставнями и светильники были притушены. Все сделалось шиворот-навыворот: сама Прага стояла темной и мертвой, в то время как земли вокруг города пылали жизнью. Вскоре после этого улегся ветер. Перед тем он дул в течение нескольких часов – сильный и ровный западный ветер, приносивший нам вести о передвижениях захватчиков: грохот осадных машин, голоса солдат и животных, вздохи полоненных духов, запахи творимых чар. А теперь ветер утих с неестественной внезапностью и воцарилось безмолвие. Я парил высоко в небе над Страховым монастырем, держась внутри кольца величественных городских стен, которые сам же и отстроил три века тому назад. Мои кожистые крылья мерно двигались мощными взмахами; глаза мои прозревали все семь планов до самого горизонта [1 - Семь планов: семь доступных планов налагаются один на другой, и каждый из них открывает определенные аспекты бытия. Первый включает тривиальные материальные объекты (деревья, здания, людей, животных и т. п.), которые видны всем; на остальных шести планах пребывают духи различных разновидностей, которые тихо-мирно занимаются своими делами. Высшие существа (вроде меня) могут использовать свое внутреннее зрение для того, чтобы обозревать все семь планов одновременно, низшим же созданиям приходится обходиться меньшим. Люди относятся к самым низшим существам. Волшебники носят контактные линзы, которые позволяют видеть от двух до трех планов, большинство же людей видят лишь первый план, в результате чего они остаются в неведении относительно творящихся вокруг магических действий. Например, вполне возможно, что прямо сейчас у вас за спиной висит нечто невидимое со множеством щупалец, а вы и знать не знаете.]. Нельзя сказать, чтобы зрелище было отрадное. Само британское воинство пряталось за Сокрытиями, однако же волны его мощи уже подкатывали к подножию Пражского Града. Во мраке смутно виднелись ауры огромного контингента духов; ежеминутно очередные краткие содрогания планов возвещали о прибытии все новых отрядов. По темным полям целеустремленно перемещались в разных направлениях группы людей-солдат. В центре громоздилось скопище огромных белых шатров, похожих на яйца птицы Рок. Вокруг шатров густо, точно паутина, висели Щиты и прочие заклинания [2 - Несомненно, именно там, на безопасном расстоянии от поля битвы, скрывались британские волшебники. Мои хозяева-чехи были точно такие же. На войне волшебники всегда приберегают для себя самую опасную работу – как правило, они отважно обороняют большие запасы еды и вина в нескольких милях от линии фронта.]. Я поднял взгляд к темнеющему небосводу. На небе теснились гневные черные тучи, слегка подкрашенные желтым на западе. На большой высоте, вне пределов досягаемости Взрывов и почти незримые в гаснущих сумерках, кружили шесть размытых точек. Они плавно двигались противусолонь, в последний раз обозревая наши стены, проверяя, насколько прочна наша защита. Да, кстати, не мешало бы и мне сделать то же самое. У Страховых ворот, самого дальнего и уязвимого места в стенах, была возведена укрепленная башня. Древние ворота были заперты тройным наговором и бесчисленным множеством засовов, а грозные зубцы на вершине башни щетинились пиками недремлющих часовых. По крайней мере, должны были щетиниться. К башне летел я, коршуноглавый, кожистокрылый, сокрытый призрачной завесой. Я беззвучно ступил босыми ногами на высокий каменный гребень. Я ожидал мгновенного оклика, сурового «Стой, кто идет?!», стремительной реакции готовых к битве воинов. Тишина. Я снял с себя Сокрытие и стал ждать хотя бы скромного, запоздалого проявления бдительности. Потом громко кашлянул. И снова – ничегошеньки. Часть парапета была загорожена мерцающим Щитом, за которым и примостилось пятеро часовых [3 - Каждый часовой был мелким джинном, немногим могущественнее обычного фолиота. Прага переживала не лучшие времена: волшебники ощущали нехватку рабов и были вынуждены использовать кого попало, невзирая на качество. Это было заметно хотя бы по той внешности, которую избрали себе мои часовые. Вместо устрашающих, воинственных обличий передо мной предстали: две летучих мыши-оборотня, ласка, лупоглазая ящерица и маленький, довольно унылый лягушонок.]. Щит был изрядно узок и рассчитан на одного солдата-человека или максимум на трех джиннов. Поэтому на площадке царила изрядная толкотня. – Ну чего ты пихаешься, чего пихаешься? – Поосторожней с когтями, ты, придурок! – А ты подвинься. Я ж тебе говорю, у меня вся задница наружу торчит! Еще увидят, чего доброго. – Ну, это само по себе могло бы принести нам победу. – Кончай крыльями размахивать! Едва глаз мне не вышиб! – А ты превратись во что-нибудь поменьше. Как насчет глиста, например? – Если ты еще раз ткнешь меня локтем!.. – А я чё, виноват, что ли! Это Бартимеус нас сюда поставил. Этот надутый… Ну, короче, вот такой образец плачевной расхлябанности и бестолковщины. Думаю, целиком это пересказывать совершенно незачем. Коршуноглавый воитель сложил свои могучие крыла, выступил вперед и привлек внимание часовых, ловко отвесив им крепкую затрещину, одну на всех [4 - И пять голов с треском стукнулись одна о другую. Это было похоже на какую-то народную игрушку.]. – И это называется часовые? – прогремел я. Я был не в настроении устраивать тут долгое разбирательство: полгода непрерывной службы изрядно источили мою сущность. – Прячетесь за Щитом, ссоритесь, как торговки на базаре… Я вам что велел? Бдеть! Часовые что-то жалко бубнили в свое оправдание, переминались с ноги на ногу и смотрели в пол. Наконец лягушонок несмело поднял лапку. – Извините, мистер Бартимеус, сэр, – сказал он, – но что толку в нашем бдении? Британцы-то повсюду: и на небе, и на земле. Мы слыхали, что у них там целая когорта афритов – это правда? Я устремил свой клюв к горизонту и сузил глаза. – Быть может. Лягушонок застонал: – А у нас-то ни единого не осталось, верно ведь? С тех пор как Феб накрылся медным тазом. А еще у них есть мариды – и не один, если верить слухам. А у предводителя еще и этот посох – страсть какой мощный. Говорят, он им и Париж, и Кельн разнес по пути сюда. Это тоже правда? Ветерок слегка шевелил перышки у меня на голове. – Быть может. Лягушонок ахнул. – Но ведь это же просто ужас, верно? Нам теперь просто не на что надеяться. С самого обеда прибывают все новые и новые отряды духов, а это может означать только одно. Сегодня ночью они пойдут в атаку. И к утру мы все будем покойниками. Мда-а, ничего не скажешь, хорошенький боевой дух будет у нашего войска от таких разговорчиков! [5 - Которые, впрочем, вполне соответствуют истине.] Я положил руку на его склизкое, бородавчатое плечо: – Послушай, сынок… Как тебя звать? – Наббин, сэр. – Наббин. Так вот, Наббин: не стоит верить всему, что тебе говорят. Да, конечно, британская армия сильна. Более того: редко случалось мне видеть воинство сильнее этого. Но пусть так. Пусть у них есть мариды, целые легионы афритов и целые бочки хорл. Пусть все это обрушится на нас сегодня ночью, прямо здесь, у Страховых ворот. Ну что ж, пусть явятся! У нас еще есть в запасе нечто такое, от чего им придется убраться несолоно хлебавши. – Например, сэр? – У нас есть такое, от чего все эти африты и мариды кувырком попадают с неба. Тайные приемы, которым мы научились в огне десятков битв. Приемы, которые сулят одну сладостную возможность: выжить! Лягушонок уставился на меня своими выпученными глазами. – Это мой первый бой, сэр… Я небрежно махнул рукой: – В любом случае императорские джинны говорят, что его волшебники над чем-то там трудятся. Последняя линия обороны. Какой-нибудь сумасшедший план, как пить дать. – Я похлопал его по плечу, как это принято у мужчин. – Ну что, сынок, полегчало тебе? – Никак нет, сэр. Только хуже стало. Ну, в общем, справедливо. Что поделаешь, не спец я по части таких задушевных бесед! – Ладно! – проворчал я. – Вот вам мой совет: уворачивайтесь пошустрее и, где возможно, удирайте. Если повезет, ваших хозяев убьют раньше, чем вас. По крайней мере, сам я рассчитываю именно на это. Надеюсь, они сумели извлечь пользу из моей воодушевляющей речи. Потому что именно в этот момент британцы пошли в атаку. По всем семи планам раскатилось далекое эхо. Мы все ощутили его: это был властный приказ, звучащий на одной мощной ноте. Я резко развернулся, вглядываясь во тьму, и пятеро часовых, один за другим, тоже высунули головы из-за зубцов. Внизу, на равнинах, могучая армия пришла в движение. Во главе войск, несомые внезапным порывом яростного ветра, мчались джинны в алых и белых доспехах, вооруженные тонкими пиками с серебряными наконечниками. Крылья их гудели, и башня содрогалась от их воплей. А по земле двигались призрачные полчища: хорлы со своими костяными трезубцами. Они обшаривали все дома и хижины, построенные снаружи городских стен, ища добычи [6 - И разумеется, никого не находили, о чем свидетельствовали их разочарованные завывания. Пригороды стояли пустые. Как только британская армия пересекла Ла-Манш, чешские власти принялись готовиться к неизбежному нападению на Прагу. Они практически с самого начала спрятали все население в стенах города – которые, кстати сказать, представляли собой подлинное чудо магической инженерной мысли и являлись мощнейшими в Европе. Я уже упоминал о том, что приложил руку к их постройке?]. Вокруг них порхали смутные тени – гули и мороки, призраки холода и несчастья, нематериальные на любом из планов. А вслед за ними, вереща и щелкая челюстями, подобно пыльной буре или гигантскому пчелиному рою, взмыли в небо тысячи бесов и фолиотов. И все они – а также многие иные – устремились к Страховым воротам. Лягушонок подергал меня за рукав. – Хорошо, что вы с нами поговорили, сэр, – сказал он. – Теперь благодаря вам я чувствую себя абсолютно уверенно. Но я его почти не слушал. Я смотрел вдаль, поверх чудовищного воинства, на невысокий холмик рядом с куполами белых шатров. На холмике стоял человек, державший палку, – точнее посох. Человек был слишком далеко, чтобы разглядеть его как следует, однако его мощь я чувствовал даже отсюда. Его аура озаряла весь холм, на котором он стоял. У меня на глазах из кипящих в небе туч вырвались несколько молний – и втянулись в верхушку воздетого ввысь посоха. Холм, шатры, ожидающие вокруг солдаты – все вокруг него на миг озарилось ярким, как солнце, светом. А потом свет угас – посох вобрал в себя энергию молний. И над осажденным городом прокатился гром. – Значит, это и есть он? – пробормотал я. – Знаменитый Глэдстоун… Джинны уже приближались к стенам, минуя равнину и руины недавно разоренных домов. Когда они подлетели вплотную, сработал защитный наговор: в небо рванулись фонтаны голубовато-зеленого пламени, испепелившие тех, кто мчался впереди. Однако пламя быстро угасло, и остальные понеслись дальше как ни в чем не бывало. Пришла пора вступить в дело защитникам города: со стен взмыла к тучам сотня бесов и фолиотов. Они верещали металлическими голосами и швыряли Взрывы навстречу летящей орде. Нападающие отвечали тем же. В полутьме встречались и смешивались Инферно и Потоки, вспышки света отбрасывали причудливые сплетенные тени. Вокруг уже горели окраины Праги; первые из хорл теснились под нами, пытаясь порвать прочные соединяющие заклятия, которыми я скрепил основания стен. Я развернул свои крыла, готовясь ринуться в схватку; стоявший рядом лягушонок раздул горло и издал воинственное кваканье. В следующий миг из посоха волшебника, стоявшего вдали на холме, вырвался сгусток энергии. Он дугой пронесся по небосводу и врезался в башню Страховых ворот, под самыми ее зубцами. Наш Щит порвался, точно папиросная бумага. Во все стороны полетели камни и куски цемента, крыша просела. Я кубарем взлетел в воздух… …И едва не рухнул на землю. Впрочем, мне повезло: я упал на возы с сеном, которыми перегородили ворота перед началом осады. Деревянный остов башни уже полыхал. Часовых было не видать. В небе мельтешили бесы и джинны, обмениваясь магическими атаками. Тела убитых сыпались вниз, поджигая крыши домов. На улицу с воплями выбегали женщины и дети. Страховы ворота содрогались от ударов трезубцев хорл. Было ясно, что простоят они недолго. Защитники города явно нуждались в моей помощи. Я выкарабкался из кучи сена со свойственным мне проворством. – Бартимеус, когда закончишь обирать с себя соломинки, имей в виду, что тебя зовут в замок, – послышался знакомый голос. Коршуноглавый воитель обернулся. – А, Квизл! Привет. Посреди улицы, глядя на меня желто-зелеными глазами, восседала изящная леопардица. Когда я оглянулся, она небрежно встала, отошла на несколько шагов в сторону и села снова. Мгновением позже на то место, где она только что восседала, обрушился поток горящей смолы, оставив дымящийся кратер на булыжной мостовой. – Вижу, ты малость занят, – заметила она. – М-да. Пожалуй, тут нам не выстоять. И я спрыгнул с воза. – Похоже, соединяющие заклинания стен долго не продержатся, – сказала леопардица, взглянув на шатающиеся ворота. – Халтурная работенка. Интересно, что за джинн их строил? – Понятия не имею, – ответил я. – Так что, хозяин нас зовет? Леопардица кивнула: – И давай-ка поживее, а то достанется нам Иголок. Пошли пешком. В небе чересчур большая толкотня. – Ну, веди. Я сменил облик, обернувшись пантерой чернее ночи. И мы помчались по узеньким улочкам в сторону площади Градчаны. Улочки были пусты: мы нарочно избегали мест, где, точно охваченное паникой стадо, метались люди. Вокруг вспыхивали все новые и новые здания. Рушились кровли, падали стены. Над крышами плясали мелкие бесы, размахивая головешками. На площади перед замком суетились в неверном свете фонарей императорские слуги, которые кое-как грузили на телеги разрозненные предметы мебели. Конюхи тщетно пытались привязать обезумевших лошадей к коновязям. Небо над городом пестрело разноцветными вспышками; от Страховых ворот и монастыря доносились глухие удары разрывов. Мы проскользнули в парадный вход замка, и никто не преградил нам пути. – Что, Император съезжает? – пропыхтели. Навстречу нам проносились очумевшие бесы с тюками тряпок на головах. – Он все больше из-за своих ненаглядных птичек тревожится, – откликнулась Квизл. – Требует, чтобы наши африты перенесли их в безопасное место. И ее зеленые глаза сверкнули насмешливо и печально. – Так ведь афритов же всех перебили. – То-то и оно. Ну вот, мы уже почти пришли. Мы прибыли в северное крыло замка, где располагались волшебники. Здесь сами камни были густо пропитаны магией. Леопард и пантера сбежали по длинной лестнице, очутились на балконе, выходящем на Олений ров, и через арку вступили в Нижнюю Мастерскую. Это была просторная круглая зала, занимавшая почти весь первый этаж Белой башни. На протяжении этих веков меня не раз вызывали сюда, но на сей раз все атрибуты магического искусства – книги, горшочки с благовониями, канделябры – были сдвинуты к стенам, а в центре залы были расставлены десять столов и кресел. На каждом из столов покоился хрустальный шар, мерцающий светом. На каждом из кресел сидел волшебник, который, пригнувшись, вглядывался в глубь шара. В зале царила гробовая тишина. Наш хозяин стоял у окна, глядя сквозь телескоп в темное небо [7 - В телескопе содержится бес, чье зрение и позволяет людям видеть в темноте. Очень полезные приспособления, хотя порой озорные бесы искажают вид или добавляют в него несуществующие детали собственного изобретения, как-то: струйки золотой пыли, странные видения, похожие на сон, или призрачные образы из прошлого того, кто пользуется телескопом.]. Он заметил нас, сделал нам знак молчать и провел в соседнюю комнату. Его седые волосы окончательно побелели от напряжения последних нескольких недель; крючковатый нос поник и заострился, и глаза стали красные, как у беса [8 - Конечно, обсуждать хозяев – это все равно что сравнивать прыщи на носу: некоторые из них хуже других, но в целом даже самые лучшие не украшают жизнь. Тот, о ком я говорю, был двенадцатым чешским волшебником, которому я служил. Он был не особенно жестоким, но таким кислым, как будто в его жилах вместо крови струился лимонный сок. Унылый педант с вечно поджатыми губами, одержимый своим долгом перед империей.]. Он почесал в затылке. – Можете не рассказывать, – сказал он. – Сам знаю. Сколько у нас времени? Пантера дернула хвостом. – Час, не больше. Квизл оглянулась в сторону большой залы, где трудились безмолвные волшебники. – Я вижу, вы выпустили големов, – сказала она. Волшебник коротко кивнул: – Они причинят врагу большой ущерб. – Этого все равно будет недостаточно, – возразил я. – Даже если их десять. Вы видали, какие там полчища? – Вечно ты, Бартимеус, лезешь со своими дурацкими и непрошеными замечаниями. Это всего лишь затем, чтобы отвлечь их. Мы планируем вывести его величество по восточной лестнице. У берега ждет лодка. А големы окружат замок и прикроют наше отступление. Квизл все еще смотрела на волшебников. Те скрючились над хрустальными шарами, непрерывно бормоча безмолвные указания своим созданиям. Крохотные движущиеся изображения в магических кристаллах показывали каждому из них, что видит его голем. – Британцы не станут возиться с этими чудовищами, – сказала Квизл. – Они найдут тех, кто ими управляет, и убьют их. Хозяин осклабился: – К тому времени император будет уже в безопасности! Кстати, это и есть ваше новое поручение. Вы будете стеречь его величество во время этого побега. Поняли? Я поднял лапу. Волшебник тяжко вздохнул: – Ну, Бартимеус? – Сэр, – сказал я, – нельзя ли внести встречное предложение? Прага окружена со всех сторон. Если мы попытаемся выбраться из города вместе с императором, всех нас ждет ужасная гибель. Может, плюнем на старого идиота и смоемся? На Карловой улице есть маленький пивной погреб с пересохшим колодцем. Колодец неглубокий. Правда, отверстие довольно узкое, но… Волшебник нахмурился: – Ты рассчитываешь, что я стану там прятаться? – Ну, там для вас тесновато, конечно, но, по моим расчетам, мы сумеем вас туда запихнуть. Ваше пузо, конечно, будет мешать, но если хорошенько нажать… Уй-яа! Моя шерсть задымилась; я осекся на полуслове. Раскаленные Иглы всегда сбивают меня с мысли. – Я знаю, что такое преданность, – в отличие от тебя! – прогремел хозяин. – Меня не нужно принуждать вести себя благородно по отношению к своему господину. Повторяю: вы оба должны защищать его особу, даже ценой своей собственной жизни! Поняли?! Мы нехотя кивнули; и как раз в этот момент пол под ногами содрогнулся от близкого разрыва. – Тогда следуйте за мной, – приказал он. – Времени мало. Мы поднялись по той же лестнице и углубились в гулкие коридоры замка. Окна озарялись яркими вспышками; отовсюду доносились жуткие вопли. Хозяин трусил на своих длинных, тощих ногах, хрипя и отдуваясь на каждом шагу, мы с Квизл длинными прыжками неслись следом. Наконец мы выбежали на террасу, где в течение многих лет император держал свой птичник. Птичник был огромный: нагромождение просторных вольеров с узорчатыми бронзовыми решетками, с куполами, башенками и выдвижными ящичками для корма и с дверцами, через которые император мог входить внутрь. Внутри все было заставлено деревьями и кустарниками в горшках, между которыми носилось множество разнообразных попугаев, чьи предки прибыли в Прагу со всех концов света. Император был буквально без ума от этих птиц; в последнее время, когда мощь Лондона стала расти и империя начала ускользать из его рук, он все чаще подолгу просиживал в птичнике, беседуя со своими друзьями. Теперь, когда в ночном небе шло магическое сражение, птицы были в панике. Они носились по клеткам, роняя перья и издавая пронзительные крики. Император, низенький пухлый господин в атласных штанах и мятой белой сорочке, суетился не меньше попугаев. Он о чем-то спорил с людьми, приставленными ходить за птицами, совершенно игнорируя советников, которые теснились вокруг. Главный министр, Майринк, бледный, с грустными глазами, дергал его за рукав: – Ваше величество, прошу вас! Британцы уже в Пражском Граде! Мы обязаны перевезти вас в безопасное место… – Но я не могу бросить моих птиц! Где мои волшебники? Вызовите их сюда! – Сир, они все участвуют в битве… – Ну, тогда где мои африты? Мой верный Феб… – Сир, я уже несколько раз информировал вас, что… Мой хозяин протолкался сквозь толпу. – Сир, разрешите представить вам Квизл и Бартимеуса. Они будут содействовать нам в отъезде, а потом вернутся, дабы спасти ваших замечательных птиц. – Как? Кошки? Две кошки?! Император побледнел и надулся [9 - Надо сказать, в тот момент он и сам изрядно напоминал кота, если вы понимаете, что я имею в виду.]. Мы с Квизл закатили глаза. Она превратилась в деву невиданной красы; я принял облик Птолемея. – А теперь, ваше величество, прошу вас к восточной лестнице… – сказал мой хозяин. В городе прогремели мощные взрывы; горела уже половина окраин. Через парапет, окружавший террасу, перемахнул мелкий бес с горящим хвостом. Он, скользя, подлетел к нам и замер на месте. – Разрешите доложить, сэр! К замку прорывается множество неистовых афритов. Атаку возглавляют Гонорий и Паттернайф, личные слуги Глэдстоуна. Они очень ужасные, сэр. Наши отряды не могут выстоять перед их натиском. Он умолк и оглянулся на свой дымящийся хвост. – Разрешите поискать воды, сэр? – А что големы? – осведомился Майринк. Бесенок содрогнулся: – Так точно, сэр. Големы только что вступили в битву с врагом. Я, разумеется, старался держаться подальше от облака, но, кажется, британские африты несколько смешались и отступили. Так как насчет воды? Император издал дребезжащий победный вопль. – Прекрасно, прекрасно! Победа у нас в руках! – Это лишь временное преимущество, – возразил Майринк. – Сир, нам нужно идти. И, невзирая на протесты императора, его оторвали от клеток и потащили к калитке. Майринк и мой хозяин возглавляли процессию, следом за ними шел император, но его приземистой фигурки было не видно за толпой придворных. Мы с Квизл замыкали шествие. Вспышка света. Через парапет у нас за спиной перемахнули две черные фигуры. Рваные плащи развевались у них за плечами, в глубине капюшонов горели желтые глаза. Они неслись через террасу большими летящими скачками, лишь изредка касаясь земли. Птицы в клетках внезапно умолкли. Мы с Квизл переглянулись. – Твои или мои? Прекрасная дева улыбнулась мне, обнажив острые зубки. – Мои. И она осталась позади, чтобы встретить приближающихся гулей. А я побежал догонять свиту императора. За калиткой под стеной замка шла вдоль рва на север узкая тропинка. Внизу полыхал Старый город, мне были видны бегающие по улицам британские солдаты и пражане, которые разбегались от них, сражались с ними и умирали от их рук. Но все это казалось ужасно далеким – до нас долетало лишь легкое дуновение. В небе, точно галки, носились стаи бесов. Император наконец прекратил громко жаловаться. Свита молча торопилась вперед. Пока что все в порядке. Мы уже у Черной башни. Вот и восточная лестница. Путь был свободен. Позади послышалось хлопанье крыльев, и рядом со мной приземлилась Квизл. Лицо у нее было серым. В боку зияла рана. – Что-то не так? – спросил я. – Это не гули. Там был африт. Пришел голем, уничтожил африта. Я в порядке. Свита стала спускаться с холма. В водах Влтавы внизу отражались сполохи горящего замка, придавая реке скорбную красоту. Мы никого не встретили, никто не пытался нас преследовать. Река была уже совсем рядом. Мы с Квизл переглянулись с надеждой. Город потерян, а с ним и вся империя, однако это бегство позволит нам спасти хотя бы остатки попранной гордости. Мы, конечно, питали глубочайшее отвращение к этому рабству, но при этом мы терпеть не могли проигрывать. Засада подстерегала у самого подножия холма. На ступени перед свитой внезапно с шумом и грохотом выпрыгнули шестеро джиннов и целая стая бесов. Император и придворные вскрикнули и отшатнулись. Мы с Квизл напряглись, готовые ринуться в бой. Позади кто-то слегка кашлянул. Мы обернулись одновременно. На пять ступенек выше нас стоял хрупкий молодой человек. Курчавые светлые волосы, большие голубые глаза, сандалии на босу ногу и тога в позднеримском стиле. В лице у него было что-то застенчивое и сентиментальное – как будто он из тех, что, как говорится, и мухи не обидят. Однако одна деталь, которая невольно бросилась мне в глаза, портила все впечатление: в руке он держал чудовищных размеров косу с серебряным лезвием. Я проверил его на других планах, лелея слабую надежду, что это на самом деле всего лишь эксцентричный человек, нарядившийся для маскарада. Увы, нет. Это был африт, и притом довольно могучий. Я сглотнул. Дело запахло жареным [10 - Даже от самых вшивеньких афритов стоит держаться подальше, а этот был воистину грозен. На более высоких планах бытия его облик был огромен и устрашающ. Очевидно, появление на первом плане в таком хлипком обличье представляло собой образчик его извращенного остроумия. Мне, однако, было совсем не смешно.]. – Мистер Глэдстоун передает императору свои наилучшие пожелания, – произнес молодой человек. – Он хотел бы видеть его в своем обществе. Все прочие могут убираться восвояси. Предложение звучало вполне разумно. Я вопросительно взглянул на хозяина, но тот яростно махнул рукой, приказывая мне вступить в бой. Я тяжело вздохнул и нехотя шагнул навстречу африту. Молодой человек неодобрительно поцокал языком: – Проваливай, слабак! Тебе против меня не выстоять. Это оскорбление разожгло во мне ярость. Я вытянулся во весь рост. – Берегись! – холодно ответствовал я. – Меня опасно недооценивать! Африт похлопал ресницами с показным безразличием. – Да ну? А ты кто такой? Имя-то у тебя есть? – Имя?! – воскликнул я. – Есть, и не одно! Я – Бартимеус! Я – Сакар аль-Джинни, Н’горсо Могучий, Серебряный Пернатый Змей! Я сделал выразительную паузу. Молодой человек остался невозмутим. – He-а. Первый раз слышу. Так вот, не будешь ли ты столь любезен… – Я беседовал с Соломоном!.. – Нашел чем хвастаться! – отмахнулся африт. – Кто с ним не беседовал? Скажем прямо, он ни одного из нас не пропустил. – Я восстановил стены Урука, Карнака и Праги!.. Молодой человек хмыкнул. – Это вот эти, что ли? Которые Глэдстоун за пять минут раскатал по камушку? А стены Иерихона – это, часом, не твоя работа была? – Его, его! – встряла Квизл. – Один из его первых опытов. Он об этом предпочитает помалкивать, но… – Слушай, Квизл!.. Африт провел пальцем вдоль лезвия косы. – Последний раз предупреждаю, джинн, – сказал он. – Валяй отсюда. У тебя нет шансов. Я пожал плечами, покоряясь своей судьбе. – Мы еще посмотрим! Ну что ж, посмотрели. И увидели, что африт был прав, – причем почти мгновенно. Мои первые четыре Взрыва он отразил взмахом косы. Пятый же, который я сделал действительно сокрушительным, полетел обратно в мою сторону. Меня смело с лестницы, и я покатился вниз с холма, рассыпая свою сущность. Остановившись, я попытался встать, но снова упал, корчась от боли. Моя рана была слишком велика, я никак не мог оправиться вовремя. А наверху, на тропе, бесы уже набросились на придворных. Мимо меня пронеслись Квизл и коренастый джинн, вцепившиеся друг другу в глотку. Африт с оскорбительной небрежностью принялся спускаться ко мне. Он подмигнул – и занес серебряную косу. Но в этот миг вмешался мой хозяин. Нельзя сказать, чтобы он был таким уж хорошим хозяином, – например, он питал просто какое-то нездоровое пристрастие к Раскаленным Иглам, – но, с моей точки зрения, его последний поступок был лучшим деянием в его жизни. Вокруг него кишели бесы. Они тянулись поверх его головы, ныряли у него между ног, – они рвались к императору. Хозяин издал яростный возглас и выхватил из кармана сюртука Взрывной жезл – один из этих новоделов, изготовленных алхимиками с Золотой улицы в ответ на британскую угрозу. Делались эти жезлы кое-как, на скорую руку, имели тенденцию взрываться раньше, чем надо, а иногда не взрывались совсем. В любом случае при их использовании самым разумным было как можно быстрее швырнуть их куда-нибудь в сторону врага. Но мой хозяин – он же был типичный волшебник. Не привык он лично участвовать в битвах. Команду-то он выкрикнуть сумел, а вот дальше замешкался: держал жезл над головой и тыкал им в сторону бесов, словно никак не мог решиться, которого выбрать. Ну, и промедлил дольше, чем следовало. Взрывом снесло пол-лестницы. Бесы, придворные и сам император разлетелись, как пух с одуванчика. А от хозяина моего вообще ничего не осталось. И в миг его смерти узы, сковывавшие меня, распались и исчезли. Африт махнул своей косой как раз в том месте, где только что была моя голова. Но лезвие бесполезно воткнулось в землю. Так, через несколько сотен лет, после дюжины хозяев, оборвались узы, приковывавшие меня к Праге. Однако надо сказать, что, когда моя сущность с облегчением разлеталась в разные стороны и я смотрел с высоты на горящий город, на марширующие войска, на плачущих детей и завывающих бесов, на предсмертные корчи одной империи и кровавое крещение другой, особого торжества я не испытывал. Было у меня ощущение, что скоро все станет еще хуже. Часть 1 Натаниэль 1 Лондон. Великая и процветающая столица, существующая уже две тысячи лет. Под руководством волшебников она стремилась к тому, чтобы сделаться центром мира. И отчасти преуспела – по крайней мере в том, что касалось размеров. Разжиревшая на завоеванных империей богатствах столица разрослась, сделалась огромной и неуклюжей. Город тянулся на несколько миль по обе стороны Темзы: пропитанная гарью корка домов, разукрашенная дворцами, башнями, храмами и рынками. В любом месте города в любое время кипела оживленная деятельность. Улицы были запружены и забиты туристами, рабочими и прочими людьми, спешащими по своим делам, в то время как в воздухе незримо кишели бесы, спешащие по делам своих хозяев. На шумных пристанях, тянущихся в серые воды Темзы, отряды солдат и бюрократов ждали своей очереди отплыть за моря. В тени их одетых сталью парусников скользили по реке разноцветные торговые суда всех видов и размеров. Шустрые европейские караки; арабские дау с треугольными парусами, нагруженные пряностями; китайские джонки с презрительно задранными носами; элегантные американские клиперы со стройными мачтами; а вокруг них кишели, мешая проходу, лодчонки лоцманов, которые громко ссорились из-за того, чья очередь вести судно к причалу. Два сердца задавали ритм столичной жизни. На востоке – район Сити, где собирались торговцы из далеких земель, чтобы обменяться товарами; а на западе, там, где река делала резкий поворот, растянулся на целую милю район политиков, Вестминстер, где волшебники день и ночь трудились над тем, чтобы непрестанно расширять и защищать территорию Британской империи. Мальчишка побывал по делу в центре Лондона и теперь пешком возвращался в Вестминстер. Шагал он не спеша: несмотря на ранний час, солнце уже изрядно припекало, и парень чувствовал, как воротничок мало-помалу намокает от пота. Легкий ветерок трепал полы длинного черного пальто, заставляя его развеваться за спиной у мальчишки. Юнец сознавал, как это смотрится, и был доволен производимым эффектом. Это выглядело мрачно и впечатляюще. Парень не раз ловил на себе взгляды прохожих. В дни, когда ветер был действительно сильным, пальто имело тенденцию развеваться горизонтально, параллельно земле, а это смотрелось совсем не так стильно. Мальчишка пересек Риджент-стрит и, миновав беленые здания эпохи Регентства, вышел на Хеймаркет, где уличные метельщики деловито прибирались перед фасадами театров и молодые торговки фруктами уже раскладывали свой товар. Одна женщина тащила лоток, на котором красовалась гора отличных спелых апельсинов из колоний. Апельсины сделались в Лондоне редкостью с тех пор, как в Южной Европе начались войны. Проходя мимо, мальчишка метко бросил монету в оловянную кружку, что висела у женщины на шее, и ловко подхватил верхний апельсин из кучи. И, не обращая внимания на ее благодарности, пошагал дальше, даже не сбившись с шага. Пальто по-прежнему впечатляюще развевалось у него за спиной. На Трафальгарской площади только что установили ряды высоких шестов, украшенных разноцветными спиральными полосами. Артели рабочих как раз протягивали между ними веревки. Веревки были разукрашены красными, белыми и синими флажками. Парень остановился, чистя свой апельсин и наблюдая за работой. Мимо проходил рабочий, пошатывающийся под тяжестью мотков веревки. – Эй, милейший! – окликнул его парень. – К чему все это? Рабочий покосился в его сторону, увидел длинное черное пальто, что было на мальчишке, и немедленно попытался отвесить ему неуклюжий поклон. Половина мотков тут же раскатилась по мостовой. – Это к завтрашним торжествам, сэр, – сказал он. – Завтра ведь День Основателя. Национальный праздник, сэр. – Ах да, конечно. День рождения Глэдстоуна. Я и забыл. Парень бросил в канаву ленту апельсиновой кожуры и удалился, пока рабочий возился, собирая мотки веревки и бранясь сквозь зубы. И так до самой улицы Уайтхолл, района массивных, серого цвета зданий, густо пропитанных запахом прочно укоренившейся власти. Здесь сама архитектура вселяла в любого случайного прохожего страх и благоговение: огромные мраморные столпы; широкие бронзовые двери; сотни и сотни окон, светящихся круглыми сутками; гранитные статуи Глэдстоуна и прочих выдающихся деятелей, чьи мрачные, морщинистые лица сулили справедливую расправу всем врагам Государства. Однако парень миновал их всех легкой походкой, продолжая чистить апельсин с небрежностью человека, рожденного для того, чтобы обитать в этих стенах. Он кивнул полисмену, мимоходом продемонстрировал свой пропуск охраннику и через боковые ворота вошел во двор департамента внутренних дел, над которым простирало свои ветви могучее ореховое дерево. Только тут он замедлил шаг, доел апельсин, вытер руки носовым платком и поправил галстук, воротничок и манжеты. Потом в последний раз пригладил волосы. Хорошо. Теперь он готов. Пора браться за работу. Более двух лет миновало со времен мятежа Лавлейса и с тех пор, как Натаниэль нежданно-негаданно сделался причастен к высшим кругам общества. Теперь ему стукнуло четырнадцать. Он был уже на голову выше, чем тогда, когда он вернул Амулет Самарканда в руки благодарного правительства. Он также слегка раздался в плечах, однако все еще выглядел худощавым. Длинные темные волосы спадали ему на лицо растрепанными прядями, как того требовала нынешняя мода. Лицо его было худым и бледным от долгих часов, проведенных за книгами, зато глаза ярко блестели и во всех его движениях чувствовалась с трудом сдерживаемая энергия. Натаниэль был юноша наблюдательный: он быстро заметил, что среди практикующих волшебников внешний вид имеет большое значение для поддержания статуса. На тех, кто не следил за собой, смотрели косо – на самом деле это был верный знак посредственного дарования. Натаниэль производить подобное впечатление не собирался. На жалованье, которое выплачивали ему в департаменте, он приобрел себе черный облегающий пиджак, брюки-дудочки и длинное итальянское пальто – последний писк моды. Натаниэль носил узкие ботинки со слегка заостренными носами, а в его нагрудных карманах неизменно красовались шикарные носовые платки, один ярче другого. Всегда тщательно одетый, ухоженный, он расхаживал по галереям Уайтхолла размашистым, целеустремленным шагом, похожий на цаплю со стопками бумаг под мышкой. Имя, данное ему при рождении, он держал в тайне. Своим коллегам и товарищам он был известен под официальным именем «Джон Мэндрейк». Это имя до него носили еще два волшебника, но особой известности ни тот, ни другой не добились. Первый жил при королеве Елизавете и занимался алхимией. Прославился он в основном тем, что на глазах всего двора обратил свинец в золото. Позднее обнаружилось, что он покрыл золотые слитки тончайшим слоем свинца, который расплавился, когда его слегка подогрели. Весь двор восхищался его находчивостью, но это не помешало его обезглавить. Второй Джон Мэндрейк был сыном мебельщика и всю свою жизнь изучал многочисленные разновидности демонических букашек. Ему удалось описать 1703 никому не интересных подвида, пока наконец один из них, малый сборчатый зеленый шершнекрыл, не укусил его за незащищенное место; бедняга распух до размеров шезлонга и от этого умер. Однако бесславная участь его тезок Натаниэля отнюдь не тревожила. Напротив, он был только рад этому. Он намеревался прославить свое имя лично. Наставницей Натаниэля была госпожа Джессика Уайтвелл, волшебница неопределенного возраста с коротко подстриженными белыми волосами и телосложением хрупким, приближающимся к скелетоподобному. Она считалась одной из четырех наимогущественнейших волшебников в правительстве, и влияние ее было весьма велико. Она признавала талант своего ученика и твердо намеревалась предоставить ему возможность развиться в полную силу. Натаниэль обитал в просторных апартаментах в особняке своей хозяйки, стоявшем на самом берегу Темзы. Существование он вел упорядоченное и размеренное. Особняк был суперсовременный: скупая обстановка, повсюду ковры расцветки «под рысь» и стены крахмальной белизны. Мебель была изготовлена из стекла и посеребренного металла либо из бледной древесины, срубленной в лесах Севера. Весь дом имел холодный, деловитый, почти стерильный облик, который Натаниэлю нравился чрезвычайно: это говорило о сдержанности, чистоте и компетентности – все фирменные знаки современного мага. Излюбленный стиль госпожи Уайтвелл чувствовался даже в ее библиотеке. В домах большинства волшебников библиотеки представляли собой мрачные, угрюмые помещения. Книги там были переплетены в кожи экзотических животных, а на корешках у них красовались пентакли или руны проклятия. Но теперь Натаниэль знал, что весь этот антураж – сплошной прошлый век. Госпожа Уайтвелл заказала «Ярославу», конторе печатников и переплетчиков, переплести все ее книги заново, в простую белую кожу. Потом все книги были каталогизированы, и номера из каталога были проштампованы на них черными чернилами. В центре белой комнаты, заставленной аккуратными белыми томами, красовался прямоугольный стеклянный стол. За этим столом Натаниэль каждую неделю проводил по два дня, изучая высшие таинства. В первые месяцы своего обучения у госпожи Уайтвелл он с головой ушел в учебу и, к ее изумлению и одобрению, в рекордно короткие сроки овладел последовательно всеми ступенями вызывания духов. Он начал с наинизших разновидностей демонов (букашек, мулеров, бесов и гоблинов), потом перешел к средним (все разновидности фолиотов) и, наконец, достиг высших (джиннов различных каст) – и все это буквально за несколько дней. Видя, как ученик спровадил дюжего джинна импровизированным заклятием, включавшим в себя шлепок по его синей заднице, наставница не стала скрывать восхищения. – Вы талант, Джон, – сказала она, – прирожденный талант. В Хедлхэм-Холле, изгоняя демона, вы проявили отвагу и хорошую память, однако я и не подозревала, насколько вы одарены в области вызывания в целом. Трудитесь прилежно, и вы далеко пойдете. Натаниэль сдержанно поблагодарил госпожу Уайтвелл. Он не стал ей говорить, что все это большей частью не представляет для него ничего нового, что он уже в двенадцать лет вызывал джинна средней руки. О своей связи с Бартимеусом он предпочитал помалкивать. Госпожа Уайтвелл вознаградила его раннее развитие посвящением в новые тайны и наставлениями. Это было именно то, чего желал Натаниэль. Под ее руководством он научился давать демонам многоступенчатые или полупостоянные поручения, не пользуясь такими громоздкими средствами, как Пентакль Адельбранда. Он узнал, как защищаться от вражеских шпионов, сплетая вокруг себя сенсорные сети; как отражать внезапные атаки, вызывая стремительные Потоки, которые поглощают враждебную магию и уносят ее прочь. За весьма короткий промежуток времени Натаниэль вобрал такое же количество новых знаний, каким обладали его коллеги-волшебники лет на пять-шесть старше него. И теперь он был готов к своей первой работе. Всем многообещающим молодым магам принято было поручать обязанности мелких служащих в департаментах, чтобы они имели возможность научиться практическому использованию магии. Возраст, в котором это происходило, зависел от талантов ученика и от влияния наставника. В случае с Натаниэлем присутствовал и еще один фактор: ведь во всех кофейнях Уайтхолла было известно, что за его карьерой весьма пристально и благосклонно наблюдает сам премьер-министр. В результате Натаниэль с самого начала сделался объектом всеобщего внимания. Его наставница предупреждала его об этом. – Держите свои тайны при себе, – говорила она, – в особенности имя, данное вам при рождении, если оно вам известно. Держите рот на замке. Иначе из вас все вытянут. – Кто? – поинтересовался он. – Враги, которых вы еще не нажили. Они предпочитают все предусматривать заранее. Разумеется, истинное имя волшебника может сделаться источником большой слабости, если оно станет известно кому-то другому, и Натаниэль свое имя хранил как зеницу ока. Однако поначалу его считали ротозеем. Хорошенькие волшебницы подкатывали к нему целыми компаниями, усыпляли его бдительность ахами, охами и похвалами, а потом пытались выведать, кто он такой и откуда. Эти грубые искушения Натаниэль отразил сравнительно легко, но за этим последовали и более опасные атаки. Как-то раз во сне к нему явился бес, который нашептывал ему на ухо ласковые слова и просил сказать, как его зовут. Быть может, только гулкий звон Биг-Бена за рекой спас его от неосторожного признания. Пробило полночь, Натаниэль заворочался, проснулся и обнаружил беса, сидящего на спинке кровати; он не растерялся, вмиг вызвал ручного фолиота, который схватил беса и спрессовал его в камень. В этом новом состоянии бес, увы, был не в состоянии ничего поведать о том волшебнике, который его прислал. С тех пор Натаниэль поручил фолиоту постоянно стеречь свою комнату по ночам. Вскоре сделалось ясно, что установить личность Джона Мэндрейка так просто не удастся, и попытки прекратились. А через некоторое время, когда Натаниэлю едва исполнилось четырнадцать, молодой волшебник наконец получил долгожданное назначение и приступил к работе в департаменте внутренних дел. 2 В кабинете Натаниэля приветствовал разгневанный взгляд секретаря и колеблющаяся груда свежих бумаг в лотке для входящих документов. Секретарь, подтянутый, холеный молодой человек с прилизанной рыжеватой шевелюрой, задержался, выходя из комнаты. – Вы опоздали, Мэндрейк! – сказал он, поправляя очки резким, нервическим движением. – Чем вы станете оправдываться на этот раз? У вас, знаете ли, тоже имеются обязанности, так же как и у постоянных работников! Секретарь стоял в дверях и гневно хмурился, задрав свой короткий носик. Волшебник откинулся на спинку стула. Он испытывал искушение задрать ноги на стол, но отказался от этой мысли – это выглядело бы чересчур показным. Он решил ограничиться ленивой усмешкой. – Я выезжал на место происшествия с мистером Тэллоу, – небрежно сказал он. – Работал там с шести часов. Если не верите, можете у него спросить, когда он придет, – возможно, он сообщит вам кое-какие подробности. Если, конечно, это не слишком секретная информация. А вы чем занимались, Дженкинс? В поте лица переснимали документы, я полагаю? Секретарь зашипел сквозь зубы и снова поправил очки. – Давайте, давайте, Мэндрейк, – сказал он. – Продолжайте в том же духе. Пока что вы – любимчик премьер-министра, но долго ли это продлится, если вы не оправдаете его надежд? Еще одно происшествие? Второе за неделю? Скоро вы снова будете драить посуду, и тогда – посмотрим! И с этими словами он удалился – а может быть, сбежал. Мальчишка скорчил рожу в сторону закрывающейся двери и некоторое время сидел, глядя в никуда. Он устало протер глаза и взглянул на часы. Всего-то девять сорок пять. А каким долгим уже кажется день! Гора бумаг на столе требовала его внимания. Натаниэль вздохнул, поправил манжеты и потянулся за верхней папкой. У Натаниэля были свои причины давно уже интересоваться департаментом внутренних дел, подразделением обширного аппарата госбезопасности, который возглавляла Джессика Уайтвелл. Департамент внутренних дел расследовал различные случаи преступной деятельности, в особенности волнения среди иностранцев и террористические акты, направленные против государства. Когда Натаниэль только поступил в департамент, ему поручали в основном самые скромные обязанности: подшивать документы, делать копии, заваривать чай. Но это длилось недолго. Его стремительное продвижение вовсе не было (как о том шептались его недруги) плодом голого фаворитизма. Нет, разумеется, Натаниэль воспользовался благоволением премьер-министра и влиянием своей наставницы, госпожи Уайтвелл, которой все прочие волшебники в департаменте старались угодить. Но все это ничегошеньки бы Натаниэлю не дало, будь он некомпетентен или хотя бы посредствен в своем ремесле. Однако Натаниэль был юноша одаренный, и, более того, он умел работать в поте лица. А потому продвигался он чрезвычайно быстро. Не прошло и нескольких месяцев, как он, миновав ряд ступеней обычной служебной лестницы, сделался помощником самого главы департамента внутренних дел, мистера Джулиуса Тэллоу. И это несмотря на то, что Натаниэлю не исполнилось и пятнадцати. Мистер Тэллоу, плотный коротышка, телосложением и темпераментом смахивающий на быка, даже в наилучшем расположении духа был резок, ядовит и склонен к внезапным вспышкам гнева, от которых его подчиненные разбегались в страхе. Помимо непредсказуемого нрава, мистер Тэллоу выделялся также необычным цветом лица: желтым, точно одуванчик на солнышке. Его подчиненные не знали, откуда у него это; некоторые утверждали, будто это наследственное, поскольку мистер Тэллоу якобы является плодом союза волшебника с суккубом. Другие отвергали эту гипотезу, ссылаясь на то, что это невозможно с точки зрения биологии, и выдвигали другую: что он стал жертвой некой магической атаки. Натаниэль придерживался второй версии. Но какова бы ни была причина, мистер Тэллоу изо всех сил скрывал свое уродство. Воротники у него были высокие, волосы свисали как можно ниже. Он постоянно носил широкополые шляпы и тщательно прислушивался, не острит ли кто из сотрудников по поводу его внешности. Всего в департаменте служило восемнадцать человек, включая Натаниэля и самого мистера Тэллоу; начиная от двух простолюдинов, исполнявших административные обязанности, которые не требовали владения магией, до мистера Ффукса, волшебника четвертого уровня. Натаниэль со всеми держался ровно и учтиво, за исключением Клайва Дженкинса, секретаря. Дженкинс с самого начала не скрывал презрения к его молодости и возмущения по поводу того, что мальчишке доверяют все более ответственные посты, – ну а Натаниэль, в свою очередь, обращался с ним с веселой наглостью. Это было совершенно безопасно. Дженкинс не имел ни связей, ни способностей. Мистер Тэллоу вскоре обнаружил, насколько велики дарования его помощника, и поручил ему важную и трудную задачу: преследование таинственной группы, известной под названием «Сопротивление». Мотивы действий этих фанатиков были прозрачны, хотя и странны. Их не устраивало великодушное правление волшебников – они жаждали вернуться к анархии Правления Простолюдинов. Их деятельность с каждым годом причиняла все больше вреда. Они похищали магические артефакты у небрежных или невезучих волшебников и позднее использовали их во время своих беспорядочных нападений на членов правительства или государственную собственность. В результате этих нападений серьезно пострадало несколько зданий и погибло немало людей. Во время самого дерзкого теракта Сопротивление даже предприняло попытку убить премьер-министра. Правительство откликнулось драконовскими мерами: немало простолюдинов было арестовано по подозрению в соучастии, нескольких казнили, других заточили в плавучую тюрьму и отправили в колонии. И тем не менее, невзирая на предпринятые разумные акты возмездия, теракты следовали один за другим, и мистер Тэллоу начал ощущать недовольство вышестоящих особ. Натаниэль взялся за доверенное ему дело с большим энтузиазмом. Несколько лет тому назад ему самому довелось пересечься с Сопротивлением, причем встреча эта давала Натаниэлю основания предполагать, что он немного разбирается в природе этого явления. Однажды темной ночью он столкнулся с тремя подростками-простолюдинами, которые работали на черном рынке волшебных артефактов. Воспоминания об этом столкновении у Натаниэля остались самые неприятные. Троица ловко похитила его гадательное зеркало – и, мало того, едва не убила его. И теперь Натаниэль жаждал хотя бы отчасти отомстить им. Однако задача оказалась не из простых. Он ничего не знал об этих трех простолюдинах, только их имена: Фред, Стенли и Китти. Фред со Стенли работали газетчиками, и первое, что предпринял Натаниэль, – это отправил крошечные поисковые шары, которые должны были выследить всех газетчиков в городе. Однако наблюдение ничего не дало – очевидно, юнцы сменили профессию. Потом Натаниэль уговорил своего шефа отправить нескольких отборных взрослых агентов работать под прикрытием в Лондоне. За несколько месяцев им удалось внедриться в преступный мир столицы. Им было поручено, как только простолюдины привыкнут к ним, предложить продать «краденые артефакты» любому, кто ими заинтересуется. Натаниэль надеялся, что эта наживка поможет выманить из подполья агентов Сопротивления. Увы, и эта надежда оказалась тщетной. Большинство подсадных уток не сумели ни в ком пробудить интереса к своим магическим безделушкам, а тот единственный, кому это удалось, исчез без следа, не успев оставить отчета. Позднее его труп выловили из Темзы, к крайнему разочарованию Натаниэля. Нынешняя стратегия Натаниэля, на которую он поначалу возлагал немалые надежды, сводилась к тому, что он велел двум фолиотам обернуться детьми-сиротками и отправил их шататься по городу. Натаниэль сильно подозревал, что Сопротивление по большей части состоит из детских уличных банд, и рассудил, что те рано или поздно попытаются заманить новичков к себе. Но пока что и эта приманка не подействовала. В конторе в то утро было душно и клонило в сон. Об оконные стекла с жужжанием колотились мухи. Натаниэль даже дошел до того, что снял пиджак и закатал широченные рукава своей рубашки. Подавляя зевоту, он добросовестно разбирал кипы документов. Большая их часть относилась к последней наглой выходке Сопротивления: нападение на магазин в одном из переулков Уайтхолла. Сегодня на рассвете в слуховое окно бросили взрывное устройство, по всей вероятности – небольшой шар. Был тяжело ранен продавец. Магазинчик торговал табаком и благовониями, и основными его клиентами были волшебники – очевидно, именно поэтому его и избрали мишенью. Свидетелей происшествия не нашлось, а следящих шаров поблизости не оказалось. Натаниэль выругался сквозь зубы. Дело выглядело безнадежным. Никаких следов! Он отшвырнул бумаги и взялся за следующий отчет. Стены по всему городу опять расписаны грубыми высказываниями в адрес премьер-министра. Натаниэль вздохнул и подписал приказ немедленно все закрасить. Он прекрасно знал, что надписи появляются едва ли не быстрее, чем маляры успевают их замазывать. Наконец наступило время ланча. Натаниэль отправился на прием в саду посольства Византии, устроенный в преддверии грядущего дня Основателя. На приеме он бродил среди гостей точно потерянный. Ему не давала покоя проблема Сопротивления. Наливая себе крепкий фруктовый пунш из серебряной чаши, стоявшей на столике в углу сада, Натаниэль заметил неподалеку девушку. Он осторожно пригляделся к ней – и наконец сделал жест, который, как он надеялся, был достаточно элегантным. – Насколько я понимаю, вы не так давно сумели добиться успеха, госпожа Фаррар? Примите мои поздравления. Джейн Фаррар сдержанно поблагодарила его. – Это было всего лишь небольшое гнездо чешских шпионов. Мы полагаем, что они приплыли сюда из Фландрии на рыбачьей лодке. Довольно бестолковые любители, выследить их не составило особого труда. К тому же преданные простолюдины вовремя подняли тревогу. – Вы слишком скромны, – улыбнулся Натаниэль. – Я слышал, что полиции пришлось гнаться за этими шпионами через пол-Англии и что шпионы сумели убить нескольких магов. – Да, увы, было несколько печальных происшествий. – И тем не менее это значительная победа. Натаниэль отхлебнул пунша, довольный своим сомнительным комплиментом. Наставником госпожи Фаррар был шеф полиции, мистер Генри Дюваль, вечный соперник Джессики Уайтвелл. Так что они с Натаниэлем часто вели такие кошачьи беседы: мурлыкали комплименты и прятали коготки, испытывая нрав друг друга. – Ну, что же тогда сказать о вас, Джон Мэндрейк! – пропела Джейн Фаррар. – Правда ли, что на вас возложена ответственность за ликвидацию этого несносного Сопротивления? Это большая честь для вас! – Ну что вы, я всего лишь собираю информацию. У нас целая сеть осведомителей, надо же им чем-нибудь заниматься. Ничего особо интересного пока не обнаружено. Джейн Фаррар взяла серебряный черпак и аккуратно помешала пунш. – Быть может, это и так, и все же поручить это столь малоопытному работнику, как вы, – воистину неслыханно! Вы далеко пойдете. Хотите еще пуншу? – Нет, благодарю вас. Натаниэль с неудовольствием ощутил, что краснеет. Ну да, конечно, это правда: он действительно молод, действительно неопытен. И все следят за ним и только и ждут, когда он наконец споткнется. Натаниэль с трудом поборол сильное желание нахмуриться. – Полагаю, не пройдет и полугода, как Сопротивлению придет конец, – сказал он осипшим голосом. Джейн Фаррар налила себе стакан пуншу и вскинула брови, глядя на него с выражением, которое вполне можно было назвать насмешливым. – Однако вы меня поражаете! – заметила она. – За ними охотятся вот уже три года, и никаких прорывов пока что не случалось. А вы, значит, одолеете их за Полгода! Но знаете, Джон, я верю, что вы на это способны. Вы уже сейчас юноша весьма выдающийся. Снова покраснел! Натаниэль попытался справиться со своими эмоциями. Джейн Фаррар была года на три-четыре старше и такого же роста, как он сам, а быть может, и выше. Ее длинные прямые светло-каштановые волосы свободно ниспадали на плечи. Ее зеленые глаза, сверкающие лукавым умом, изрядно смущали Натаниэля. Рядом с ней он невольно чувствовал себя нескладным и простоватым, невзирая на свой роскошный алый платок. И он невольно принялся обосновывать свое утверждение, хотя, конечно, разумнее было бы помолчать. – Нам известно, что эта группа состоит по большей части из молодежи, – сказал он. – Жертвы их нападений постоянно отмечают этот факт, и те один или два преступника, которых нам удалось убить, были не старше нас с вами, – он сделал особенный упор на последние слова. – Так что решение очевидно. Мы отправим агентов, которые должны будут внедриться в организацию. Как только они войдут в доверие к изменникам и получат доступ к их предводителю… можно сказать, дело будет в шляпе. Снова улыбка и усмешка. – Вы уверены, что это будет настолько просто? Натаниэль пожал плечами: – Я сам едва не встретился с их предводителем, несколько лет тому назад. Так что это вполне реально. – В самом деле? – Ее глаза расширились, демонстрируя неподдельный интерес. – Расскажите поподробнее! Однако Натаниэль уже взял себя в руки. «Скрытность, сила, самосохранение». Чем меньше он рассказывает, тем лучше. Он обвел взглядом лужайки сада. – О, я вижу, госпожа Уайтвелл прибыла без предупреждения! – сказал он. – В качестве преданного ученика я обязан подойти и спросить, не могу ли я быть чем-нибудь полезен. Прошу прощения, госпожа Фаррар. Натаниэль рано ушел с приема и вернулся к себе в контору в ярости. Он удалился в укромную комнату для вызывания духов и выпалил заклинание. Перед ним появились два фолиота, оба по-прежнему в облике сироток. Они выглядели уныло и опасливо переминались с ноги на ногу. – Ну? – коротко осведомился Натаниэль. – Все без толку, хозяин, – сказал белокурый сиротка. – Уличные мальчишки попросту не обращают на нас внимания. – Это если повезет, – добавил лохматый. – А то еще и швыряются всякой дрянью. – Как?! – возмутился Натаниэль. – Да вот так, и еще орут всякие гадости. – Да я не об этом! Я хочу сказать – до чего люди озверели! Этих мальчишек на каторгу отправить мало! Свинство какое! Вы оба – славные малыши, оба худые, в чем душа держится, еле стоите на ногах, – они просто обязаны были взять вас под покровительство! Сиротки покачали своими славными головками: – Нет. Они относятся к нам крайне враждебно. Как будто видят, что мы такое на самом деле. – Это немыслимо. Откуда им взять линзы? Должно быть, вы что-то не так делаете. Вы уверены, что ничем себя не выдали? Когда вы с ними встречались, вы не парили в воздухе? У вас не торчали рога? Мало ли какую глупость вы могли выкинуть! – Нет, сэр, честное слово, нет! – Нет, сэр. Хотя Кловис один раз действительно позабыл спрятать хвост. – Ах ты, ябеда! Он врет, сэр! Натаниэль устало хлопнул ладонью по столу. – Да плевать мне, что вы там делали! Мне все равно. Но если вы в ближайшее время не сумеете выполнить задания, вас обоих ждут Раскаленные Иглы. Пробуйте сменить возраст, пробуйте работать по отдельности. Попытайтесь обзавестись каким-нибудь мелким увечьем, чтобы возбудить в них сочувствие, – только без заразных болезней… Впрочем, это я уже говорил. Можете идти. Прочь с глаз моих! Натаниэль вернулся к себе за стол и мрачно принялся подводить итоги. Фолиоты вряд ли преуспеют, это уже ясно. Демоны низкого ранга… Возможно, как раз в этом все дело. Они недостаточно хитры и умны, чтобы полностью перевоплотиться в человека. Это же надо до такого додуматься: будто бы дети способны видеть их истинную природу! Это идею Натаниэль отмел сразу. Но если они потерпят поражение, что делать дальше? Сопротивление каждую неделю совершает все новые преступления. Они грабят жилища волшебников, совершают кражи из машин, нападают на магазины и конторы. Схема преступлений достаточно очевидная: полухулиганские выходки, совершаемые мелкими, подвижными группами, которые каким-то образом ухитряются не попадаться в поле зрения следящих шаров, патрулирующих улицы, и прочих демонов. Очень хорошо. Однако зацепиться по-прежнему не за что! Натаниэль знал, что терпение мистера Тэллоу на исходе. Судя по шуточкам и подковыркам, вроде тех, что он слышал сегодня от Клайва Дженкинса и Джейн Фаррар, другие тоже об этом знают. Он сидел, постукивая карандашом по блокноту, и размышлял о тех трех членах Сопротивления, которых он видел. Фред и Стенли… Он скрипнул зубами и принялся еще энергичнее постукивать карандашиком. Рано или поздно он их непременно схватит, провалиться ему, если не схватит! И еще эта девчонка, Китти. Темноволосая, решительная. Лицо лишь смутно виднеется в полумраке. Предводительница шайки. Интересно, они все еще в Лондоне? Или сбежали куда-нибудь, подальше от глаз закона? Ему нужен всего лишь ключ, один-единственный паршивенький ключик! И тогда он настигнет их быстрее мысли. Но опереться совершенно не на что. – Кто же вы такие? – пробормотал он себе под нос. – Где вы прячетесь? Карандаш в его руке сломался пополам. Китти 3 Ночь была великолепная, самая что ни на есть подходящая ночь для чар. Огромная полная луна, цвета среднего между абрикосом и спелой пшеницей, окруженная пульсирующим ореолом, одиноко царила в пустынном небе. Редкие прозрачные облачка попрятались от ее царственного лика, оставив небеса нагими и иссиня-черными, точно бок какого-то исполинского космического кита. Вдали виднелись залитые лунным светом барханы; внизу, в темном ущелье, золотистая дымка сочилась сквозь контуры утесов, стремясь омыть дно, выточенное в песчанике. Однако высохшее русло реки было глубоким и узким, и выступ скалы, нависавший над ним, погрузил кусок ущелья в непроглядную тьму. В этой тени утеса горел небольшой костерок. Жидкие язычки рыжего пламени почти не давали света. Столб дыма, заслоняющий звезды, восходил от костра и растворялся затем в холодном ночном воздухе. На краю круга света, который отбрасывал костер, сидел, скрестив ноги, человек. Мускулистый, бритый наголо мужчина с блестящей, смазанной маслом кожей. В ухе у мужчины висело тяжелое золотое кольцо; лицо было каменное, бесстрастное. Он шевельнулся: достал из широкого пояса бутылку, закупоренную металлической пробкой. Ленивыми движениями, которые тем не менее выдавали в нем звериную, небрежную мощь пустынного льва, он открыл бутылку и выпил то, что в ней было. Потом выбросил бутылку и уставился в огонь. Несколько секунд спустя ущелье заполнилось странным ароматом, послышался отдаленный звон цитры. Человек уронил голову на грудь. Теперь виднелись только белки его полузакрытых глаз – он уснул сидя. Музыка становилась все громче – казалось, она исходит из самых недр земли. Из темноты выступила чья-то фигура, миновала костер, миновала спящего, вышла на озаренную луной середину ущелья. Музыка нарастала – казалось, сам лунный свет сделался ярче из благоговения перед ее красотой. Девушка-рабыня – юная, сказочно красивая, но слишком бедная, чтобы позволить себе одеяние, достойное ее прелести. Ее волосы ниспадали на плечи длинными темными локонами, которые подпрыгивали при каждом неверном шаге. Лицо ее было бледным и гладким, точно фарфор, в огромных глазах блестели слезы. Она принялась танцевать – поначалу осторожно, боязливо, а потом будто дала волю чувствам. Она выгибалась и кружилась, и напрасно пыталось поспеть за ней ее полупрозрачное покрывало. Ее тонкие руки плели в воздухе колдовские узоры, а с губ лился странный напев, полный одиночества и желания. Наконец девушка завершила свой танец. Она тряхнула головой в гордом отчаянии и воззрилась в темноту, в сторону луны. Музыка утихла. Тишина. Потом далекий голос, словно бы принесенный ветром: – Амариллис… Девушка вздрогнула, огляделась по сторонам. Ничего, кроме скал, неба и янтарной луны. Она издала очаровательный вздох. – Моя Амариллис… Девушка откликнулась хрипловатым, дрожащим голосом: – Сэр Бертилак! Это вы? – Это я. – Где же вы? Зачем вы так меня мучаете? – Я прячусь за луной, моя Амариллис. Я страшусь, как бы ваша красота не опалила моей сущности. Закройте свое лицо той вуалью, что ныне так бесполезно лежит на ваших плечах, и тогда, быть может, я и решусь приблизиться к вам. – О Бертилак! Я всем сердцем готова исполнить вашу просьбу! И девушка сделала то, о чем ее просили. Из темноты донесся одобрительный ропот. Кто-то кашлянул. – Дражайшая Амариллис! Отойдите в сторону! Я спускаюсь на землю. Девушка тихонько ахнула и прижалась спиной к ближайшей скале. Она откинула голову и застыла в гордом ожидании. Прогремел гром, столь оглушительный, что и мертвого пробудил бы. Девушка, раскрыв рот, посмотрела наверх. С небес, царственно шествуя, спускался воин. Он был облачен в посеребренную курточку-безрукавку на голое тело, длинный развевающийся плащ, штаны с буфами и изящные туфли с загнутыми носами. За поясом, разукрашенным самоцветами, торчала впечатляющая сабля. Воин спускался вниз, запрокинув голову, сверкая темными глазами, задрав орлиный нос и гордо выпятив подбородок. На лбу у него торчала пара белых кривых рожек. Он мягко ступил на землю неподалеку от распластавшейся по скале девушки и небрежно сверкнул роскошной улыбкой. Вокруг раздались слабые женские вздохи. – Как, Амариллис, неужто вы онемели? Или вы так быстро забыли лицо своего возлюбленного джинна? – Ах нет, Бертилак! Пусть бы даже миновало не семь, но семьдесят лет – и тогда бы мне не забыть ни единого волоска на вашей напомаженной голове. Однако дар речи отказывает мне и сердце трепещет от страха: как бы волшебник не пробудился и не застиг нас! Тогда он скует мои стройные белые ноги тяжкими цепями, вас же заточит в своей бутылке! Джинн на это только раскатисто расхохотался. – Волшебник спит беспробудно! Моя магия сильнее, чем его, и так будет всегда. Однако ночь клонится к рассвету, а когда взойдет солнце, мне придется вернуться к моим братьям афритам, чтобы вместе с ними скользить на воздушном океане. Приди же ко мне в объятия, о дражайшая! В эти краткие часы, пока я все еще ношу человеческий облик, пусть луна станет свидетельницей нашей любви, которая бросит вызов взаимной ненависти наших народов до конца времен! – О Бертилак! – О Амариллис, мой Лебедь Аравии! Джинн подошел и заключил прекрасную рабыню в свои мускулистые объятия. Тут Китти окончательно отсидела зад и заерзала в кресле. Джинн с девой начали замысловатый танец, красиво взмахивая полами одежды и вытягивая руки и ноги. Из зрительного зала донеслись разрозненные хлопки. Оркестр грянул с удвоенным жаром. Китти зевнула, как кошка, сползла пониже и потерла глаз ладонью. Нащупала бумажный пакетик, достала оттуда последние несколько штук соленых орешков, закинула их в рот и принялась жевать без особого энтузиазма. Нервное предчувствие, которое всегда охватывало ее перед работой, навалилось, ножом вонзившись ей в бок. Это было нормально, и Китти была к этому готова. Но на все это наложилась еще и скучища от бесконечной нудной пьесы. Несомненно, Энн права: это будет превосходное алиби. Но Китти предпочла бы сейчас побродить по улицам, чтобы отвлечься от нарастающего напряжения. Лучше уж прятаться от патрульных, чем смотреть эту ерунду на постном масле. А на сцене Амариллис, попавшая в рабство девушка-миссионерка родом из Чизвика, затянула песню, где снова (уже не в первый раз!) выражала свою негасимую любовь к джинну, которого она прижимала к груди. Высокие ноты у нее были такие мощные, что у Бертилака шевелились волосы на голове и раскачивались серьги в ушах. Китти поморщилась и обвела взглядом темные силуэты сидящих впереди зрителей, ища Фреда и Стенли. Вот они. Оба сидели, подавшись вперед и не отводя глаз от сцены. Китти поджала губку. Видимо, им нравится Амариллис. Ничего, главное, чтобы ушами не хлопали. Китти скосила глаза в темноту у себя под ногами. Там лежала кожаная сумочка. При виде этой сумочки в животе противно засосало; Китти зажмурилась и инстинктивно похлопала себя по боку, нащупывая привычную, надежную рукоять ножа. Успокойся… Все будет прекрасно. Да когда же наконец антракт? Китти подняла голову и обвела глазами темные стены зала. По обе стороны сцены находились ложи для волшебников, отягощенные золотой лепниной и толстыми красными занавесями, которые должны были защищать сидящих внутри от любопытных глаз простолюдинов. Однако все волшебники в городе эту пьесу уже посмотрели много лет тому назад, задолго до того, как ее показали жадной до сенсаций черни. Так что сегодня занавеси были отдернуты и ложи стояли пустыми. Китти бросила взгляд на запястье, но в зале было слишком темно, часов не видно. Несомненно, ей придется вынести еще немало душераздирающих расставаний, жестоких похищений и радостных воссоединений, прежде чем дело дойдет до антракта. И главное, зрители будут в восторге. Они, точно овцы, набиваются в этот зал вечер за вечером, год за годом. Наверняка сейчас уже весь Лондон посмотрел «Лебедей Аравии», а кое-кто и не один раз. Но из провинции по-прежнему приезжали автобусы, привозившие все новых зевак, жаждущих поглазеть на эту дешевую роскошь. – Дражайшая! Умолкни! Китти одобрительно кивнула. Молодец, Бертилак. А то этой арии конца было не видно. – В чем дело? Что ты чувствуешь такого, чего я не слышу? – Тсс! Молчи. Не говори ни слова. Нам грозит опасность… Бертилак поводил из стороны в сторону своим благородным профилем. Он посмотрел вверх, он посмотрел вниз. Он втянул в себя воздух. Все было тихо. Костер догорел; волшебник мирно спал; луна ушла за облака, и на небе высыпали холодные звезды. Из зрительного зала не было слышно ни звука. Китти с неудовольствием обнаружила, что и сама затаила дыхание. Внезапно джинн изрыгнул проклятие, со звоном обнажил свой меч и прижал к себе трепещущую деву. – Амариллис! Они идут! Я вижу их своим магическим зрением! – Что, Бертилак? Что ты видишь? – Семь неистовых бесов, моя драгоценная, семь неистовых бесов, которых прислала королева афритов, дабы схватить меня! Наш роман ей не по сердцу – они свяжут нас обоих и приволокут нагими к подножию ее трона, чтобы доставить ей жестокое наслаждение! Ты должна бежать! Нет – у нас нет времени на нежные речи, хотя твой влажный взор и молит меня. Беги! Девица со множеством трагических жестов отцепилась наконец от своего возлюбленного и побрела в левый угол сцены. Джинн же сбросил свой плащ, сорвал с себя курточку и, обнаженный по пояс, изготовился к битве. Из оркестровой ямы раздался грозный диссонанс. Из-за скал выскочили семеро жутких бесов. Бесов играли карлики, одетые в кожаные набедренные повязки и выкрашенные светящейся зеленой краской трико. Жутко завывая и гримасничая, они обнажили стилеты и ринулись на гения. Последовала битва, сопровождаемая хором визжащих скрипок. Злобные бесы… Злой маг… Тонкая штука, эти «Лебеди Аравии». Китти это прекрасно понимала. Идеальная пропаганда: вместо того чтобы огульно отвергать страхи народа – сдержанно признать их. Мельком показать нам то, чего мы боимся, но при этом выдрать ему зубы. И еще немножко музычки, драк и неземной любви. Пусть демоны нас попугают – а потом мы увидим, как они погибнут. Все под контролем. И наверняка все в конце концов закончится чудесно. Злого колдуна прикончат добрые волшебники. Злые африты тоже будут повержены. А Бертилак, заблудший джинн, несомненно, окажется человеком, каким-нибудь восточным принцем, превратившимся в чудовище под воздействием неких злых чар. И они с Амариллис будут жить счастливо до конца дней своих, под присмотром мудрых и великодушных волшебников… На Китти внезапно накатил острый приступ тошноты. На этот раз он не имел отношения к работе – его источник лежал глубже, в том котле ярости, который вечно кипел у нее в душе. Это чувство возникло оттого, что Китти вдруг осознала: все, что они ни делают, бесполезно и заранее обречено. Им не удастся ничего изменить. Она поняла это по реакции толпы. Смотри! – Амариллис схватили: бес взял ее под мышку и потащил, не обращая внимания на слезы и сопротивление. Слышишь, как ахнула толпа? Но не тут-то было! Отважный джинн Бертилак поднял одного из бесов и швырнул его через плечо прямо в тлеющий костер! И вот он погнался за похитителем и – раз, два! – зарубил его своей саблей. Ур-ра-а! Слышишь, как радостно взревела толпа? И совершенно не имеет значения все, что они делают, все, что им удается похитить, все их отважные действия. Все это ничего не меняет. Завтра на улицах, ведущих к театру «Метрополитен», снова будут стоять очереди, и шары снова будут наблюдать за ними сверху – волшебники по-прежнему будут повсюду и по-прежнему будут наслаждаться своей узурпированной властью. Так всегда было, так всегда будет. И что бы она ни делала, все равно это ничего не изменит. 4 Шум на сцене затихал. Вместо него Китти услышала птичье пение и отдаленный шум городского транспорта. Перед ее мысленным взором вместо темноты зрительного зала встал виденный когда-то свет. Три года тому назад. Парк. Мяч. Их смех. Катастрофа, нагрянувшая точно молния средь ясного неба. Якоб, с улыбкой бегущий навстречу. Тяжесть деревянной биты в руке. Удар! Торжество! Она запрыгала от радости. И звон стекла вдали. Как они бежали, как колотилось сердце… А потом – тварь на мосту… Китти протерла глаза кончиками пальцев. Но разве все началось именно тогда, в тот ужасный день? В течение первых тринадцати лет своей жизни Китти пребывала в неведении относительно подлинной сущности правления волшебников. Или, быть может, знала – но не осознавала; потому что теперь, оглядываясь назад, она видела, что сомнения и догадки посещали ее задолго до того. Волшебники давно уже пребывали в расцвете своего могущества, и никто не помнил времен, когда все было не так. По большей части простым смертным редко доводилось сталкиваться с волшебниками – те поддерживали дистанцию, обитая у себя в центре города либо в фешенебельных пригородах, где вдоль широких зеленых бульваров стояли безмолвные, недоступные для посторонних виллы. А пространство между центром и пригородами было предоставлено всяким иным-прочим: улочки, забитые мелкими лавчонками, пустыри, фабрики, унылые кирпичные дома. Волшебники периодически проезжали мимо всего этого в своих больших черных машинах, но в основном их присутствие ограничивалось следящими шарами, которые время от времени пролетали над улицами. – Шары нас охраняют, – объяснил Китти отец однажды вечером, после того как большой красный шар безмолвно провожал ее домой от самой школы. – Ты их не бойся. Если ты будешь хорошей девочкой, они не причинят тебе зла. Пусть их боятся плохие люди, воры и шпионы. Однако Китти все равно было страшно, и потом во сне ее часто преследовали полупрозрачные, светящиеся шары. Родителей ее подобные страхи не посещали. Ни отец, ни мать не страдали избытком воображения, но при этом они трезво представляли себе, как велик Лондон и какое малое место занимают в нем они сами. Превосходство волшебников они принимали как нечто само собой разумеющееся, и неизменность правления магов их вполне устраивала. Более того: для них это было источником уверенности в завтрашнем дне. – За нашего премьер-министра я бы жизнь отдал! – говаривал отец. – Это великий человек! – Он держит в узде этих чехов, – поддакивала матушка. – Кабы не он, по нашим улицам давно бы разъезжали гусары, – а ведь тебе этого не хотелось бы, верно, солнышко? Да, наверное, этого Китти не хотелось. Они жили втроем в убогом домишке в Белеме, в южном Лондоне. Домик был тесный: внизу – гостиная и кухонька, а за ней – крошечная ванная; на втором этаже – узкая площадка и две спальни, одна – родителей Китти, другая – самой Китти. На площадке стояло узкое, высокое зеркало, перед которым по утрам толпилась вся семья, по очереди причесываясь и прихорашиваясь. Отец всегда особенно долго возился со своим галстуком. Китти никак не могла понять, отчего он то завязывает, то снова развязывает эту узкую полоску ткани, скручивает, поправляет, выравнивает: разница была микроскопическая. – Внешний вид очень важен, Китти, – говорил отец, сосредоточенно изучая …надцатый узел. – При моей работе необходимо сразу произвести нужное впечатление, второго шанса не будет. Отец Китти был высокий жилистый человек с упрямым лицом и грубоватой речью. Он возглавлял отдел большого универмага в центральном Лондоне и очень гордился тем, что на нем лежит такая ответственность. Он был начальником отдела кожаных изделий: просторного зала с низким потолком, тускло освещенного оранжевыми лампами и наполненного дорогими сумками и чемоданами из выделанной кожи. Кожаные изделия считались предметами роскоши – это подразумевало, что большинство покупателей в отделе были волшебники. Китти бывала в магазине раза два, и от тяжелого запаха кожи у нее всегда начинала кружиться голова. – Смотри, не суйся под ноги волшебникам, – говорил ей отец. – Это все очень важные персоны, и они не любят, когда кто-то путается у них под ногами, даже если это такие славные девчушки, как ты. – А как узнать, кто волшебник, а кто нет? – спрашивала Китти. Ей тогда было лет семь, и она еще плохо разбиралась в таких вещах. – Они всегда хорошо одеты, лица у них суровые и мудрые, и иногда они носят красивые трости. От них пахнет дорогими духами, а изредка еще и магией: экзотическими благовониями, химикалиями… Но если ты почувствуешь этот запах, значит, ты уже подошла к ним ближе, чем следует! Держись от них подальше. Китти честно пообещала, что так и сделает. Когда в отдел кожаных изделий заходили покупатели, она убегала в самый дальний угол и оттуда смотрела на них во все глаза. Советы отца помогли мало. Все, кто заходил в магазин, выглядели хорошо одетыми и носили трости, а что до запахов, вонь кожи перешибала все. Однако вскоре Китти научилась отличать волшебников по другим признакам: по некой особой жесткости в глазах, холодному и властному виду – и прежде всего по тому, как вдруг напрягался ее отец. Когда он разговаривал с волшебниками, он всегда выглядел неуклюжим и пиджак у него морщился от волнения, а галстук нервно съезжал набок. Когда волшебники ему что-то говорили, он все время кивал и кланялся, кланялся и кивал. Эти признаки были почти незаметны, но Китти их хватало. Они расстраивали и даже угнетали ее, хотя она сама не знала отчего. Мать Китти принимала посетителей в бюро «Перьев Палмера» – старого, почтенного заведения, прячущегося среди многочисленных переплетных мастерских и переписчицких контор южного Лондона. Бюро поставляло магам специальные гусиные перья, необходимые для их заклинаний. Писать гусиными перьями тяжело, медленно, и вдобавок они ставят кляксы. Так что чем дальше, тем меньше волшебники ими пользовались. Служащие «Перьев Палмера» сами писали шариковыми ручками. Эта работа позволяла матери Китти регулярно встречаться с волшебниками, поскольку время от времени кто-нибудь из них лично заглядывал в контору, чтобы взглянуть на новую партию перьев. Мать Китти находила их общество чрезвычайно захватывающим. – Она та-ак роскошно выглядела! – говаривала матушка. – Можете себе представить: одеяние из тончайшей ало-золотой тафты! Должно быть, из самой Византии доставили. А как она властно держится! Стоит ей щелкнуть пальцами – и все прыгают, как кузнечики, стараясь ей угодить. – По-моему, это выглядит довольно хамски, – замечала Китти. – Ну что ты, милочка, ты просто еще слишком мала! – отвечала мать. – Нет, она замечательная женщина. И вот в один прекрасный день, когда Китти было десять лет, она вернулась домой из школы и обнаружила, что мать сидит на кухне, вся в слезах. – Мамочка! Что случилось? – Да ничего. Хотя что это я? Ну да, обидно немного. Китти, боюсь… Боюсь, я потеряла работу. О господи, что же мы скажем твоему отцу? Китти усадила мать за стол, заварила ей чаю, принесла печенье. Мать долго всхлипывала, хлюпала и охала, но наконец кое-как рассказала следующее. Старый мистер Палмер ушел на покой. Его заведение перекупили трое волшебников, которым не нравится держать у себя простолюдинов. Поэтому они привели с собой новых работников, а половину старого персонала, в том числе и мать Китти, выставили на улицу. – Но они не могут так поступить! – возмутилась Китти. – Могут, детка. Это их право. Они защищают страну, они сделали нас самой могущественной нацией в мире. Поэтому у них масса привилегий. Мать промокнула глаза и отхлебнула еще чаю. – Но все равно, немного обидно. После стольких лет… Обидно, не обидно, а это был последний день, что мать Китти работала у Палмера. Месяца полтора спустя ее подруга, миссис Гирнек, которую тоже уволили, нашла ей место уборщицы в типографии, и жизнь вновь вошла в привычную колею. Однако Китти ничего не забыла. Родители Китти с жадностью читали газету «Таймс», в которой ежедневно публиковались известия о последних победах армии. По всей видимости, в течение многих лет все шло как по маслу: владения империи росли с каждым годом и богатства всего мира рекой текли в столицу. Однако за успех приходилось платить. Газета то и дело советовала читателям остерегаться шпионов и вредителей, засланных враждебными государствами. Эти шпионы могут спокойно жить по соседству с вами и строить свои грязные планы на погибель нации. – Смотри в оба, Китти! – наставляла ее матушка. – На таких девчушек, как ты, внимания никто не обращает. Как знать, глядишь, чего и заметишь. – Ну да, – мрачно замечал отец, – особенно тут у нас, в Белеме! Район, где жила Китти, был известен своей издавна сложившейся чешской общиной. На главной улице стояло несколько трактирчиков, в которых подавали борщ. На окнах трактирчиков висели плотные тюлевые занавески, на подоконниках стояли расписные горшки с цветами. На улицах перед трактирчиками загорелые пожилые джентльмены с длинными висячими усами играли в шахматы и в кегли, и многие местные фирмы принадлежали внукам эмигрантов, перебравшихся в Англию еще во времена Глэдстоуна. Несмотря на то что райончик был процветающий (там находилось несколько весьма почтенных типографий, включая знаменитую фирму «Гирнек и сыновья»), его европейский дух регулярно привлекал к нему внимание ночной полиции. Взрослея, Китти мало-помалу привыкала видеть, как среди бела дня наезжают патрули полисменов в серой форме, как они взламывают двери и выбрасывают вещи на мостовую. Иногда они увозили с собой в фургонах молодых людей, иногда семейство в полном составе оставалось собирать свое имущество. Китти эти сцены всегда выводили из равновесия, невзирая на папочкины разъяснения. – Ну ты же понимаешь, – говорил он, – полиции необходимо держать подозрительных в узде. Всякому должно быть ясно, что власти не дремлют. Поверь мне, Китти: раз уж полиция так поступает, значит, это неспроста! – Но, папа, это же друзья мистера Гирнека! Отец только кряхтел в ответ: – Ну что ж, возможно, ему следовало бы тщательнее выбирать себе приятелей, а? С мистером Гирнеком отец Китти всегда держался вежливо: в конце концов, это ведь его жена нашла матери Китти новую работу! Гирнеки были семьей почтенной, и немало волшебников пользовались их услугами. Их типография занимала большой участок земли рядом с домом Китти, и многие жители района там работали. Тем не менее богачами Гирнеки никогда не выглядели: жили они в большом, бестолково выстроенном и изрядно запущенном доме немного в стороне от улицы. Перед домом был сад, заросший травой и лавровыми кустами. Со временем Китти неплохо изучила все закоулки этого сада, благодаря своей дружбе с Якобом, младшим из сыновей Гирнеков. Китти была высокой для своих лет и с каждым годом становилась все выше. Ее стройную фигурку было нелегко разглядеть под мешковатым школьным жакетом и широкими брюками. И она была сильнее, чем казалась. Многим пацанам довелось пожалеть о шуточках в ее адрес: Китти не любила тратить слов там, где можно было обойтись хорошим тумаком. Волосы у нее были темно-каштановые, почти черные, и прямые, только на концах беспорядочно вились. Китти стриглась короче большинства девчонок – чуть выше плеч. У Китти были темные глаза и густые черные брови. Ее лицо всегда открыто выражало все ее мысли, а поскольку мысли у нее сменялись стремительно, ее брови и губы пребывали в непрестанном движении. – У тебя лицо никогда не бывает одним и тем же, – сказал как-то раз Якоб. – Эй, это комплимент! – поспешно добавил он, заметив, что Китти нахмурилась. Они несколько лет учились в одном классе, пытаясь выудить хоть что-нибудь ценное из того бестолкового багажа знаний, которым нагружали детей-простолюдинов. Особо приветствовались занятия ремеслами, поскольку будущее ждало их на фабриках, на заводах и в мастерских. Их учили гончарному, слесарному делу, резьбе по дереву и началам математики. Обучали их также черчению, вязанию, вышиванию и кулинарии. Тех, кто, подобно Китти, имел склонность к словесности, обучали также чтению и письму, с условием, что со временем они используют это умение во благо – например, посвятив себя профессии секретаря. Одним из важнейших предметов была история: им ежедневно рассказывали о возникновении и развитии достославной Британской империи. Уроки истории Китти всегда нравились: на них немало говорилось о магии и далеких странах. Однако она чувствовала, что им многого не говорят. Время от времени она поднимала руку. – Да, Китти? Что еще? Тон наставников зачастую выдавал легкое утомление, хотя они, разумеется, изо всех сил старались его скрывать. – Простите, сэр, не могли бы вы подробнее рассказать о том правительстве, которое сверг мистер Глэдстоун? Вы говорите, тогда уже был парламент. И сейчас у нас тоже парламент. Чем же так плох был старый? – Ну, Китти, если бы ты слушала как следует, ты бы знала, что об этом я уже говорил. Старый Парламент был не столько плох, сколько слаб. В нем заседали обычные люди, такие же, как мы с тобой, не обладающие никакими магическими способностями. Можешь себе представить? Разумеется, это означало, что им то и дело досаждали другие, более сильные страны, а они не могли ничего сделать, чтобы положить этому конец. А между тем самой опасной нацией в те дни была – какая? Ну-ка, ну-ка… Якоб! – Не знаю, сэр. – Говори громче, мальчик, не бубни себе под нос! Ну, Якоб, уж тебе-то стыдно не знать таких вещей. Разумеется, Священная Римская империя. Твои предки! Чешский император из своего замка в Праге правил практически всей Европой. Он был такой жирный, что восседал на троне на колесиках, отделанном золотом, и по замку его возил белый вол. А когда император желал покинуть замок, его приходилось спускать на специальной стальной лебедке. У него был целый птичник попугаев-ара, и каждый вечер он отстреливал одного из них себе на ужин. Да, дети, вижу, что вам противно, – и это понятно. Вот такой-то человек и правил в те дни Европой, а наш Старый Парламент ничего не мог с ним поделать! Потому что в подчинении у императора было ужасное сборище магов, злых и продажных. А их предводитель, Ганс Майринк, говорят, был вампиром! Их солдатня… Да, Китти? Что еще? – Но сэр, если Старый Парламент был настолько беспомощен, отчего же тогда жирный император не захватил Британию? Ведь он этого не сделал, верно, сэр? И почему… – Китти, я ведь не волшебник, я могу отвечать только на один вопрос за раз! Британии просто повезло, только и всего. Прага всегда была медлительна. Император тратил слишком много времени на то, чтобы пить пиво и предаваться ужасному обжорству. Но можете мне поверить: в конце концов он обратил бы свой злобный взгляд и на Лондон. На наше счастье, в те времена в Лондоне все же было несколько волшебников, и несчастные, лишенные могущества министры время от времени советовались с ними. Одним из этих волшебников и был мистер Глэдстоун. Он увидел, в какой опасной ситуации мы находимся, и решил нанести упреждающий удар. Все помнят, что он сделал, дети? Да, Сильвестр? – Он убедил министров передать всю власть ему, сэр. Однажды вечером он пришел к ним и поговорил с ними так убедительно, что его тут же избрали премьер-министром. – Молодец, Сильвестр, хороший мальчик. Ты получаешь звездочку. Да, это была так называемая «ночь долгого совета». После длительных дебатов в парламенте красноречие Глэдстоуна взяло верх, и министры, все как один, отказались от власти в его пользу. На следующий год он, для того чтобы защитить нашу страну, выступил в поход против Праги и сверг императора. Да, Абигейл? – А попугайчиков он выпустил на свободу, сэр? – Ну конечно, я в этом уверен. Глэдстоун был очень добрый. Он был весьма рассудительным человеком, умеренным во всех своих вкусах и привычках, и каждый день, кроме воскресенья, носил одну и ту же накрахмаленную рубашку, а по воскресеньям его матушка ее стирала. После этого мощь Лондона возросла, а сила Праги пошла на убыль. И, как мог бы догадаться Якоб, если бы он думал головой, а не сидел мешком за своей партой, именно тогда многие граждане Чехии, в том числе и его семья, эмигрировали в Британию. В их числе были и многие из лучших пражских волшебников. Они помогли нам создать наше современное государство. А теперь, может быть… – Но вы же вроде бы говорили, что все чешские маги были злые и продажные, сэр! – Ну как ты думаешь, Китти, – наверное, злых волшебников всех перебили, а? А эти просто заблуждались. Они увидели, что были не правы, и раскаялись в своих поступках. А, уже звонок! Пора завтракать! Нет-нет, Китти, хватит на сегодня вопросов. Все встали, задвинули стулья под парты, и выходим. Потише, прошу вас! После подобных дискуссий в школе Якоб зачастую делался мрачен, но его дурного настроения редко хватало надолго. Он был парень жизнерадостный и энергичный; худощавый, темноволосый, с открытой и нахальной физиономией. Он любил подвижные игры, и они с Китти с самого раннего детства много времени проводили вместе, носясь по саду его родителей. Гоняли мяч, учились стрелять из лука, пытались играть в крикет – и, главное, старались держаться подальше от его многочисленного и шумного семейства. Номинально главой семьи считался мистер Гирнек, но на деле он, как и все остальные, подчинялся своей супруге, миссис Гирнек. Стремительный сгусток материнской заботы, широкоплечая, пышногрудая, она носилась по дому, точно галеон на всех парусах, гонимый прихотливым ветром, то заливаясь раскатистым хохотом, то обрушивая чешские ругательства на головы своих четверых непутевых сынков. Старшие братья Якоба, Карел, Роберт и Альфред, унаследовали импозантное телосложение матушки, и, когда они приближались к Китти, девочка замолкала и старалась отойти в сторонку, устрашенная их ростом, силой и мощными, гулкими голосами. А мистер Гирнек был такой же, как Якоб: маленький, худощавый, но при этом с морщинистым лицом, которое всегда напоминало Китти увядшее яблоко. Он курил изогнутую рябиновую трубочку, от которой по всему дому и саду расплывались клубы сладкого дыма. Якоб ужасно гордился своим отцом. – Он блестящий мастер! – говорил он Китти, когда они сидели под деревом, отдыхая после игры в пятнашки. – С пергаментом и кожей он буквально чудеса творит – никто такого не умеет! Видела бы ты крошечные книжечки с заклинаниями, над которыми он работает в последнее время! Он оправил их в золотую филигрань в старинном пражском стиле, но при этом уменьшил ее до микроскопических размеров. Он делает крошечные фигурки животных или цветы, а потом вправляет в них малюсенькие кусочки слоновой кости или драгоценные камни. Никто, кроме папы, такого не может. – Должно быть, эти книжечки будут стоить целое состояние, – заметила Китти. Якоб выплюнул стебелек травы, который он жевал. – Ты, наверно, шутишь, – сказал он потускневшим голосом. – Волшебники платят ему гораздо меньше, чем стоит его работа. Ему никогда не платили по справедливости. Он едва сводит концы с концами. Вон, погляди! Он кивнул на дом – с разъезжающейся черепицей на крыше, с покосившимися, чумазыми ставнями, с облупившейся дверью веранды. – Думаешь, мы заслуживаем того, чтобы жить в таком доме? Не свисти! – Ну, он все-таки побольше моего будет, – заметила Китти. – Типография Гирнека – вторая по величине во всем Лондоне, – возразил Якоб. – Только у Ярослава типография больше нашей. И к тому же они шлепают самые простые книжки: обычные кожаные обложки, ежегодные альманахи, указатели – ничего особенного. А у нас – тонкая работа, настоящее ремесло! Вот почему так много волшебников приходят к нам, когда им надо переплести свои лучшие книги: им нравится эксклюзив и роскошь. Вон, на той неделе папа закончил обложку с пентаклем, выложенным крохотными бриллиантами. Нелепо, конечно, но ничего не попишешь: заказчица так хотела. – Но почему же волшебники не платят твоему папе как следует? Неужели они не боятся, что он станет работать хуже, начнет все делать спустя рукава? – Мой папа для этого слишком гордый. Но на самом деле ему просто некуда деваться. Ему приходится быть паинькой, иначе нас прикроют, а типографию отдадут кому-нибудь другому. Ты не забывай: мы ведь чехи, подозрительные чужестранцы. Нам нельзя доверять – и это несмотря на то, что Гирнеки живут в Лондоне уже полтора столетия. – Как?! – возмутилась Китти. – Но это же смешно! Естественно, вам доверяют – иначе бы вас в два счета вышвырнули из страны! – Нас просто терпят, потому что нуждаются в нашем умении. Но теперь, из-за всех этих передряг на материке, за нами следят в оба, на случай, если мы вдруг вступим в заговор со шпионами. На папиной фабрике, например, постоянно работает поисковый шар; и за Карелом с Робертом все время наблюдают. За последние два года к нам четырежды являлась полиция. Последний раз весь дом вверх дном перевернули. Бабушка принимала ванну, так ее так прямо и вытащили на улицу в ее старой жестяной ванне. – Ужас какой! Китти подкинула крикетный мячик высоко в воздух и поймала его, протянув руку. – Ну да. Вот тебе твои волшебники. Мы их ненавидим, конечно, но что мы можем-то? Эй, в чем дело? Ты чего губу закусила? Случилось что-то? Китти поспешно перестала кусать губу. – Да нет, я вот просто подумала: вы волшебников ненавидите, но при этом вся ваша семья их поддерживает – и твой папа на них работает, и братья твои работают в его типографии. Все, что бы вы ни делали, так или иначе идет им на пользу. И при этом они так мерзко с вами обращаются. По-моему, это неправильно. Почему бы твоей семье не заняться чем-нибудь другим? Якоб печально усмехнулся: – Знаешь, как говорит мой папа: безопаснее всего плыть за хвостом акулы. Мы делаем для волшебников всякие красивые штуковины, они и рады. А пока они нами довольны, они нас не трогают. Ну, почти не трогают. А если мы им не угодим, что будет? Они нас просто сожрут, наверняка. Ну вот, снова ты хмуришься. Китти осталась недовольна его рассуждениями. – Если вы не любите волшебников, вам не следует с ними сотрудничать! – твердо сказала она. – Это неправильно с точки зрения морали. – Чего-о? И Якоб пнул ее в ногу – он рассердился по-настоящему. – Не надо ля-ля! Что, твои родители с ними не сотрудничают, что ли? Все с ними сотрудничают! Другого выхода просто нет. Если ты откажешься на них работать, явится ночью полиция – или кто-нибудь еще похуже – и поминай как звали! Просто нет другого выхода. Или все-таки есть? Есть или нет? – Н-нет, наверное… – Вот то-то и оно, что нету. Хочешь жить – работай на них. И все. 5 Катастрофа стряслась, когда Китти было тринадцать лет. Лето было в разгаре. В школе начались каникулы. Убогие домишки стояли, залитые солнцем; щебетали птицы, комнаты были пронизаны светом. Отец мурлыкал, стоя у зеркала и поправляя свой галстук. Мать оставила ей на завтрак в холодильнике замороженную булочку. Якоб заглянул к Китти с утра пораньше. Она открыла дверь – и он приветствовал ее взмахом шляпы. – Крикет! – выпалил он. – Сегодня идеальный день для крикета. Пошли в парк. Все сейчас на работе, никто нас не прогонит. Парк находился к западу от Белема, в стороне от фабрик и магазинов. Ближе к Белему он представлял собой обычную пустошь, заваленную кирпичом и обрывками ржавой колючей проволоки и поросшую бурьяном. Якоб с Китти, как и другие ребятишки, постоянно там играли. Но если пройти подальше и перейти старый металлический мост через железную дорогу, парк мало-помалу становился все приятнее: раскидистые буки, тенистые аллеи и пруды с дикими утками, рассеянные по ровной зеленой травке. За парком проходило широкое шоссе, а дальше стоял ряд высоких особняков за глухими заборами, говорящий о том, что тут живут волшебники. Простолюдинов в приятной части парка не жаловали. На детских площадках рассказывали страшные истории про детей, которые забрели туда на свой страх и риск, – и больше их никто никогда не видел. Китти не особенно верила в эти байки. Они с Яковом пару раз переходили металлический мост и добирались до самых прудов. Один раз хорошо одетый джентльмен с длинной черной бородой принялся орать на них с той стороны пруда. Якоб ответил ему красноречивым жестом. Сам джентльмен на это никак не отреагировал, но его спутник, которого ребята прежде не заметили – очень низенький человечек неприметной внешности, – помчался к ним вокруг пруда с удивительным проворством. Китти с Якобом еле успели унести ноги. Но обычно, когда они смотрели через железную дорогу, запретная часть парка была пуста. Просто обидно было, что такое славное место пустует, тем более в такой славный денек, когда все волшебники на работе. И Китти с Якобом побежали туда. Их подошвы гулко стучали по гудроновой поверхности моста. – Никого нету, – сказал Якоб, – Я же тебе говорил! – Точно? – Китти прикрыла глаза ладонью и принялась вглядываться в кольцо буков, которые трудно было рассмотреть из-за яркого солнца, бившего в глаза. – А вон там, под деревом, вроде бы есть кто-то. Только я разглядеть не могу. – Где? Нет, это просто тени. Ну, если трусишь, пошли тогда к стенке. Там нас не будет видно из домов через дорогу. Якоб пересек дорогу и побежал по густой зеленой травке, ловко подбрасывая мяч плоской стороной биты. Китти пошла следом, но более осторожно. Высокая кирпичная стена отделяла парк от шоссе, с противоположной стороны которого возвышались особняки волшебников. У стены ты действительно чувствовал себя в большей безопасности, потому что середина просторного газона просматривалась насквозь из черных окон верхних этажей особняков и ощущение было на редкость неуютное. Но для того, чтобы оказаться у стены, придется пересечь весь парк, и до железного моста оттуда слишком далеко. Китти это казалось неразумным. Однако денек такой славный, а вокруг ни души! И Китти побежала следом за Якобом, чувствуя, как ветерок ласкает ее тело, и радуясь высокому голубому небу над головой. Якоб остановился в нескольких метрах от стены, у посеребренного фонтанчика для питья. Он подкинул мяч в воздух и запульнул его на недосягаемую высоту. – Здесь самое подходящее место, – сказал он, дожидаясь возвращения мяча. – Это будут воротца. Чур, я первый отбиваю! – Ну, ты же обещал! – А бита чья? А мячик? Невзирая на протесты Китти, право собственности возобладало, и Якоб занял позицию перед фонтанчиком. Китти отошла немного назад и потерла мячик о шорты, как делают боулеры. Потом обернулась и, прищурившись, окинула Якоба оценивающим взглядом. Он постучал битой по траве, глупо ухмыльнулся и оскорбительно повертел задницей. Китти начала разбегаться, сперва медленно, потом набирая скорость, зажав в руке мяч. Якоб все постукивал по траве. Китти замахнулась и выпустила мяч с демонической скоростью. Мяч отскочил от асфальтовой дорожки и полетел к фонтанчику. Якоб взмахнул битой. Удар был безупречный. Мяч просвистел у Китти над головой, взмыл высоко-высоко, превратился в крохотную точку в небе… И наконец упал на землю где-то далеко-далеко, в середине парка. Якоб исполнил победный танец. Китти посмотрела на него исподлобья. Тяжко вздохнула и отправилась на поиски мяча. За десять минут Китти успела подать пять мячей и пять раз прогуляться на тот конец парка. Солнце жарило как сумасшедшее. Она запыхалась, вспотела и рассердилась. В последний раз она вернулась, волоча ноги, демонстративно швырнула мячик на траву и плюхнулась рядом. – Что, притомилась? – заботливо спросил Якоб. – Ну, в последний раз я едва не промахнулся. Китти только саркастически хмыкнула в ответ. Якоб протянул ей биту: – Ладно, теперь твоя очередь. – Погоди минутку. Они немного посидели молча, глядя, как колышутся листья на деревьях, и слушая шум изредка проносившихся по шоссе машин. Через парк с криками пролетела большая стая ворон и уселась на дуб где-то в стороне. – Хорошо, что моей бабушки тут нет, – сказал Якоб. – Ей бы это не понравилось. – Что? – Вон те вороны. – А что такого? Китти всегда немного побаивалась бабушку Якоба: крохотное, высохшее создание с маленькими черными глазками и немыслимо морщинистым личиком. Бабушка никогда не вставала со своего кресла в теплом углу кухни, и от нее крепко пахло паприкой и квашеной капустой. Если верить Якобу, ей было уже сто два года. Якоб щелчком сбил жука с травинки. – Она бы сказала, что это духи. Слуги волшебников. Она утверждает, будто это одно из их излюбленных обличий. Она всего этого наслушалась от своей матушки, которая родилась еще в Праге. Она терпеть не может, когда окна на ночь оставляют открытыми, какая бы жара ни стояла. И Якоб проблеял старческим дребезжащим голосом: – «Закрой окошко, малый! Демонов напустишь!» Она вечно твердит о таких вещах. Китти нахмурилась: – А ты что, не веришь в демонов? – Верю, конечно! А то иначе откуда бы волшебники брали свою силу? В книгах заклинаний, которые они отдают в печать или в переплет, только об этом и говорится. В этом и состоит магия. Маги продают свои души, а демоны им за это помогают – ну, если они правильно прочтут все заклинания. А если нет, то демоны убивают их насмерть. И кто после этого захочет быть магом? Лично я бы не захотел ни за какие коврижки. Китти некоторое время молча лежала на спине, глядя на облака. Потом ей в голову пришла одна мысль. – Погоди-ка, но тогда, если я правильно понимаю… – начала она. – Если твой папа, а до него – его папа всегда работали над книгами заклинаний для волшебников, значит, они прочли кучу заклинаний, верно? А это значит… – Ну да, я вижу, к чему ты клонишь. Да, должно быть, они и впрямь повидали немало всякого – по крайней мере, достаточно, чтобы им хватало ума держаться от всего этого подальше. К тому же там многое написано на непонятных языках, и для заклинаний не только слова требуются – я так понимаю, если хочешь подчинить себе демонов, еще и чертить что-то надо, зелья варить и учиться всяким ужасам. Нет, порядочный человек во все это соваться не захочет. Мой папа просто закрывает на все глаза и знай себе книжки печатает. Он вздохнул. – Ты ж пойми, люди всегда предполагали, что моя семья тоже замешана во все это. Когда волшебники в Праге лишились власти, одного из дядюшек моего деда толпа загнала на верхушку башни и выбросила из окна. Он упал на крышу и умер. Вскоре после этого дедушка переселился в Англию и начал тут свое дело заново. Для него так было безопаснее. Как бы то ни было… Он сел и потянулся. – Я сильно сомневаюсь, что эти вороны – демоны. Зачем бы демонам сидеть на дереве? Пошли, теперь твоя очередь! – И он бросил ей биту. – Спорим, я тебя сделаю с первой же подачи? И так оно и вышло, к огромному разочарованию Китти. И со второй подачи было то же самое, и с третьей тоже. По парку шел металлический звон от ударов крикетного мяча о фонтанчик. К небесам возносились торжествующие вопли Якоба. Наконец Китти швырнула биту на землю. – Это нечестно! – воскликнула она. – Ты утяжелил мячик, или еще что-нибудь! – Просто уметь надо, и все! Моя очередь! – Ничего подобного, у меня еще одна подача! – Ну ладно. Якоб бросил мяч из-под руки, с показной небрежностью. Китти замахнулась битой изо всех сил – и, к своему величайшему удивлению, попала по мячу так четко, что едва руку себе не вывихнула. – Ура! Есть! Вот поймай-ка, если сумеешь! Она торжествующе запрыгала, ожидая, что Якоб сейчас бросится разыскивать мячик, – но он застыл на месте в неуверенной позе, глядя в небо куда-то над ее головой. Китти обернулась и тоже посмотрела в ту сторону. Оказалось, она запульнула мячик не вперед, а вверх, куда-то себе за плечо, и теперь он невозмутимо падал все вниз и вниз, за стену, за пределы парка, на дорогу. Потом раздался ужасающий звон разбитого стекла, визг тормозов, резкий металлический грохот. Китти взглянула на Якоба. Якоб взглянул на Китти. И они бросились бежать. Они мчались без оглядки через газон, к мосту. Они бежали бок о бок, опустив головы, работая локтями, как на беговой дорожке. Китти все еще сжимала в руках биту. Бита мешала ей бежать. Сообразив это, девочка ахнула и отшвырнула ее в сторону. Якоб вскрикнул и резко затормозил. – Дура ты! На ней же моя фамилия!.. Он бросился назад. Китти замедлила бег, оглянулась, чтобы увидеть, как он подберет биту… И, оглянувшись, она увидела позади, не так уж далеко, открытую калитку в стене, ведущую на дорогу. В проеме калитки появилась фигура в черном. Она стояла и осматривала парк. Якоб подобрал биту и догонял Китти. – Скорей! – пропыхтела девочка, когда он поравнялся с ней. – Там кто-то стоит… Она умолкла – ей не хватало дыхания, чтобы говорить. – Уже близко! Якоб пробежал вдоль берега пруда. Стайка диких уток, перепугавшись, загалдела и взмыла в воздух. Они миновали рощицу буков и оказались на тропинке, ведущей наверх, к мосту. – Нам бы только на тот берег… там мы в безопасности… Спрячемся в яме… Недалеко уже… Китти с трудом подавляла желание обернуться. Она уже представляла себе, как черная фигура бежит по траве следом за ними. У нее мурашки по спине ползали от этой мысли. Но они бегут слишком быстро, он их ни за что не поймает… Все будет хорошо, они сумеют скрыться. Якоб взбежал на мост, Китти следом. Их ноги топали по мосту, точно отбойные молотки, отдаваясь гулом вибрирующего металла. Вот они уже на середине моста, осталось совсем немного… И тут в конце моста возникло из ниоткуда нечто. Якоб с Китти оба вскрикнули и с разбегу остановились, замерли на месте, налетев друг на друга, отчаянно, инстинктивно пытаясь избежать столкновения с тварью. Тварь была ростом с человека и держалась так, как будто и была человеком: она стояла на двух длинных ногах, протянув навстречу детям руки с цепкими пальцами. Но это был не человек. Больше всего существо смахивало на мартышку, только очень большую и сильно растянутую в высоту. Все его тело поросло бледно-зеленым мехом, за исключением головы и морды, где мех был темно-зеленым, почти черным. Злобные глаза сверкали желтизной. Существо склонило голову набок и ухмыльнулось, разминая длиннющие руки. За спиной у него, точно хлыст, извивался тонкий ребристый хвост, со свистом рассекая воздух. На какой-то момент Якоб с Китти остолбенели, не в силах ни шевельнуться, ни произнести хоть звук. Потом Китти вскричала: – Назад, назад, назад! А Якоб, ошеломленный, все стоял как вкопанный. Китти схватила его за воротник рубашки и потянула назад. И сама обернулась. У противоположного конца моста, преграждая собой другой выход, стоял, руки в карманы, с галстуком, аккуратно заправленным под молескиновый жилет, джентльмен в черном костюме. И джентльмен этот ничуточки не запыхался. Китти так и застыла, вцепившись в воротник Якоба. Она просто не могла разжать руку. Она смотрела в одну сторону, Якоб в другую. Она почувствовала, как Якоб тоже протянул руку и вцепился в ткань ее футболки. И ни звука – только их частое дыхание да хвост чудовища со свистом рассекает воздух. В небе, громко каркнув, пролетела ворона. Китти слышала, как кровь стучит у нее в ушах. Джентльмен не спешил заговорить с ними. Он был довольно низенький, но при этом крепкий и плечистый. В центре его круглого лица торчал на удивление длинный и острый нос, который, даже в эти мгновения унизительного ужаса, напомнил Китти стрелку солнечных часов. Лицо незнакомца было совершенно лишено какого бы то ни было выражения. Стоящий рядом Якоб дрожал как лист. Китти поняла, что он рта не откроет. – Пожалуйста, сэр, – хрипло начала она. – Ч-что вы хотели? Последовала длительная пауза. Такое впечатление, что джентльмену было противно с ней разговаривать. А когда он наконец заговорил, его голос звучал чрезвычайно мягко, и это было очень страшно. – Несколько лет тому назад, – сказал он, – я купил свой «роллс-ройс» на аукционе. Он, конечно, сильно нуждался в ремонте, но, несмотря на это, обошелся мне в значительную сумму. С тех пор я потратил на него гораздо больше денег: поменял кузов, колеса, мотор и, главное, поставил оригинальное ветровое стекло из тонированного хрусталя. В результате моя машина сделалась, наверное, самым лучшим «роллс-ройсом» во всем Лондоне. Можно сказать, это было мое хобби, маленькое развлечение посреди тяжких трудов. Только вчера, после многомесячных поисков, я сумел раздобыть подлинный фарфоровый номерной знак и прикрепил его к капоту. И вот наконец моя машина приобрела завершенный облик. Сегодня я выехал на ней прокатиться. И что же произошло? На меня ни с того ни с сего напали двое щенков-простолюдинов! Вы разбили мне ветровое стекло, из-за вас я утратил контроль над собой; я врезался в фонарный столб, разбил кузов, колеса и мотор, а мой фарфоровый номер разлетелся на дюжину осколков. Моя машина уничтожена. Восстановить ее невозможно… Он умолк, чтобы перевести дыхание, облизнул губы толстым розовым языком. – И ты спрашиваешь, что я хотел? Ну, прежде всего, мне любопытно послушать, что вы скажете. Китти оглянулась по сторонам, пытаясь срочно что-нибудь придумать. – Э-э-э… Ну, для начала, наверное, «извините»? – «Извините»?! – Да, сэр. Понимаете, это вышло случайно, мы совсем не… – Это после всего, что вы натворили? После причиненного вами ущерба? Двое зловредных маленьких простолюдинов… У Китти на глазах выступили слезы. – Это неправда! – с отчаянием сказала она. – Мы не нарочно разбили вашу машину. Мы просто играли! Мы даже не видели, кто там едет по дороге! – Играли? В этом частном парке? – Он не частный. Ну, может, и частный, но это неправильно! Китти понимала, что этого говорить не следует, но, помимо своей воли, почти кричала. – Тут ведь никого не было, никто тут не гулял, верно? Мы никому не мешали! Почему же нам сюда нельзя? – Китти, заткнись! – прохрипел Якоб. – Немиадес, – сказал джентльмен, обращаясь к обезьяноподобной твари на противоположном конце моста, – не будешь ли ты так любезен подойти на пару шагов поближе? У меня тут есть дело, хотелось бы, чтобы ты с ним разобрался. Китти услышала негромкое клацанье когтей, почувствовала, как съежился Якоб. – Сэр, – тихо сказала она, – нам очень жаль, что с вашей машиной так вышло. Честное слово. – Тогда почему же, – осведомился маг, – вы оба бросились бежать, вместо того чтобы остаться и принять на себя ответственность? – Пожалуйста, сэр… – тихо-тихо пролепетала девочка. – Мы испугались… – Ах, как остроумно! Немиадес… Думаю, Черная Молотилка тут будет в самый раз, а? Китти услышала потрескиванье гигантских пальцев и задумчивый голос: – А на какой скорости? Эти двое меньше среднего веса. – Думаю, на достаточно суровой, как тебе кажется? Машина была очень дорогая. Займись-ка. И волшебник, похоже, счел свою роль в этом деле завершенной. Он развернулся, не вынимая рук из карманов, и, прихрамывая, направился обратно к калитке. Быть может, они сумеют смыться… Китти дернула Якоба за воротник: – Бежим! Лицо у него сделалось мертвенно-бледным. Китти еле разобрала его слова: – Нет смысла. Мы не сможем… Он выпустил ее футболку и стоял, безвольно уронив руки. Цокот когтей. – Повернись ко мне лицом, дитя. На миг Китти пришло в голову, что можно бросить Якоба и убежать одной. Сбежать с моста, скрыться в парке… Но она тут же устыдилась этой мысли и себя самой за эту мысль. Она повернулась и уставилась в лицо твари. – Вот так лучше. Для Молотилки предпочтительно поддерживать зрительный контакт. На обезьяньей роже не было заметно особой злобы – разве что легкая скука. Китти, справившись со страхом, умоляюще подняла руку: – Пожалуйста, не обижайте нас! Желтые глаза расширились, черные губы грустно выпятились. – Боюсь, это невозможно. Я получил приказ, а именно: подвергнуть вас двоих наказанию с использованием Черной Молотилки, – и я не могу не выполнить его, не подвергнувшись большой опасности. Неужели вы хотите, чтобы меня подвергли Испепеляющему Пламени? – По правде говоря, я бы предпочла именно это… Демон дернул хвостом из стороны в сторону, как рассерженная кошка, после чего согнул ногу и почесал внутреннюю сторону противоположного колена длинным когтем. – Несомненно. Ну что ж, ситуация неприятная для нас всех, не будем же ее затягивать. И поднял руку. Китти обхватила Якоба за талию. Сквозь тело и ткань она чувствовала, как колотится его сердце. В точке перед растопыренными пальцами демона возникло расширяющееся кольцо серого дыма, которое устремилось к ним. Китти услышала, как завизжал Якоб. Она еще успела увидеть красно-оранжевое пламя, бьющееся в центре дымного кольца, а потом ей в лицо ударило жаром и все потемнело. 6 – Китти… Китти! – А? – Проснись! Пора уже! Китти подняла голову, поморгала, вздрогнула – и очнулась. На нее нахлынул шум театрального антракта. В зрительном зале зажегся свет, перед сценой опустился большой фиолетовый занавес. Публика распалась на множество отдельных краснолицых людей, медленно пробирающихся между рядами. Волны звука накатывали и бились о виски, как прибой о скалу. Девушка встряхнула головой, чтобы прийти в себя, и взглянула на Стенли, который перегнулся через спинку кресла соседнего ряда и смотрел на нее иронически. – Ой! – сказала она смущенно. – Да-да, я готова. – Сумка. Сумку не забудь. – Когда такое было, чтобы я что-то забывала? – А когда такое было, чтобы ты заснула посреди бела дня? Тяжело дыша, Китти отбросила со лба длинную прядь волос, нагнулась за сумочкой и тут же встала, чтобы пропустить мужчину, который протискивался к выходу. Потом пошла следом за ним. На миг она перехватила взгляд Фреда, но в его тусклых глазах, как всегда, трудно было что-то прочесть. Однако же Китти померещилась легкая насмешка. Девушка поджала губы и выбралась в проход. Проходы в партере были набиты битком: кто торопился в буфет, кто в туалет, кто – к стоящей у стены мороженщице. Продвигаться в любом направлении было непросто: все это напомнило Китти рынок скота, где стадо медленно гонят по лабиринту из бетонных столбов и металлических прутьев. Девушка глубоко вздохнула и нырнула в людское стадо, то бормоча извинения, то ловко работая локтями. Она пробиралась между спинами и животами в сторону двустворчатых дверей. На полпути к дверям кто-то похлопал ее по плечу. Обернувшись, она увидела ухмыляющуюся физиономию Стенли. – Что, видно, не нравится тебе спектакль? – Нет, конечно. Чушь собачья. – Ну, все же была там пара приятных моментов. – Для тебя – разумеется. Стенли присвистнул от притворного удивления. – Ну, зато я не дрых на работе! – Работа, – отрезала Китти, – только начинается! Со стиснутыми зубами и растрепанными волосами она вывалилась наконец в боковой коридор, огибавший зрительный зал. Теперь она злилась на себя – и за то, что заснула, и за то, что так легко поддалась на насмешки Стенли. Он ведь всегда высматривает любые признаки слабости и пытается этим воспользоваться, чтобы подчинять себе других людей; а этот случай даст ему дополнительное оружие. Китти раздраженно встряхнула головой. Забудь об этом, сейчас не время. Она просочилась в фойе. Оттуда многие зрители выходили на улицу, выпить чего-нибудь холодненького и полюбоваться летним вечером. Китти присоединилась к ним. Небо было темно-синим, сумерки потихоньку густели. Дома напротив были увешаны яркими флажками и стягами в честь предстоящего государственного праздника. Слышался звон стаканов, людской смех. Трое молодых людей прошли сквозь веселящуюся толпу молча, не теряя бдительности. Дойдя до угла, Китти взглянула на часы. – У нас пятнадцать минут. – Тут есть несколько волшебников, – сказал Стенли. – Видишь старуху, что хлещет джин, – вон ту, в зеленом? У нее в сумке что-то есть. И аура мощная. Можно спереть. – Нет. Будем придерживаться плана. Давай, Фред. Фред кивнул. Достал из кармана своей кожаной куртки сигарету и зажигалку. Прошел вперед еще немного, встал на углу, так, чтобы видеть переулок, и, закуривая, окинул его взглядом. Очевидно, удовлетворенный увиденным, он, не оборачиваясь, скрылся в переулке. Китти со Стенли двинулись следом. В переулке находились магазины, бары и рестораны. Довольно много народу прогуливалось по тротуарам, дыша свежим воздухом. На следующем углу Фред достал еще одну сигарету и приостановился, чтобы ее зажечь, одновременно внимательно оглядевшись по сторонам. На этот раз его глаза сузились и он вразвалочку зашагал обратно, туда, откуда пришел. Китти со Стенли деловито разглядывали витрины – счастливая парочка, держащаяся за руки. Мимо прошел Фред. – Сюда направляется демон, – сказал он вполголоса. – Спрячь сумку подальше. Прошла минута. Китти со Стенли мило ворковали, обсуждая роскошные персидские ковры. Фред изучал букеты в соседней витрине. Китти краем глаза наблюдала за улицей. Из-за угла показался невысокий пожилой джентльмен, седой, прилично одетый, насвистывающий военный марш. Он пересек переулок и скрылся за противоположным углом. Китти искоса взглянула на Фреда. Тот незаметно качнул головой. Китти со Стенли остались стоять у витрины. Из-за угла появилась леди средних лет, в большой шляпке, украшенной цветами. Она брела медленно, словно размышляя о несовершенстве мира. На углу она помедлила, тяжело вздохнула и повернула в их сторону. Когда леди проходила мимо, Китти ощутила запах ее духов – сильный, довольно вульгарный аромат. Наконец ее шаги затихли в отдалении. – Порядок, – сказал Фред. Он вернулся на угол, снова произвел разведку, кивнул и исчез за ним. Китти со Стенли отлепились от витрины и пошли следом, расцепив руки так поспешно, словно внезапно обнаружили друг у друга чуму. Сумочка, которую Китти до того прятала под курткой, снова очутилась у нее в руке. Следующий переулок, в который они свернули, был уже предыдущего, и прохожих поблизости не было. По левую руку, за черным железным забором, лежал темный и пустой внутренний двор магазина, что торговал коврами. Фред стоял, прислонясь к забору, и смотрел по сторонам. – В том конце только что промелькнул поисковый шар, – сказал он. – Но тут все чисто. Твоя очередь, Стен. Ворота, ведущие во двор, были заперты на висячий замок. Стенли подошел поближе и внимательно осмотрел его. Потом откуда-то из недр своего костюма достал стальные клещи. Зажал, повернул, и цепочка лопнула. Они вошли во двор, Стенли – впереди. Он пристально вглядывался в землю под ногами. – Что-нибудь видишь? – спросила Китти. – Тут – ничего. На двери какая-то дымка – видимо, охранное заклинание. Надо ее сторониться. Но окно вполне безопасно. – Хорошо. Китти подобралась к окну, заглянула внутрь. Судя по тому немногому, что она сумела разглядеть, за окном находился склад, заваленный коврами, каждый из которых был скатан и тщательно завернут в холстину. – Ну? – прошипела она. – Видите что-нибудь? – Разумеется, – усмехнулся Стенли. – То же, что и ты. Вот почему ужасно глупо, что ты всем командуешь. Без нас ты ведь совершенно беспомощна. Все равно как слепая. Нет, никаких ловушек там нет. – И демонов тоже, – добавил Фред. – Хорошо. Китти натянула на руки черные перчатки. Сжала кулак и ткнула им в нижнюю половину окна. Треск, короткий звон осколков о подоконник. Китти просунула руку внутрь, открыла задвижку, подняла раму. Легко перескочила через подоконник, беззвучно приземлилась, стрельнула глазами из стороны в сторону – и, не дожидаясь остальных, пошла вперед между пирамидами холщовых рулонов, вдыхая густой, пыльный запах невидимых ковров. Вскоре она очутилась у полуотворенной двери. Из сумочки появился фонарик. Луч света обежал просторный, богато обставленный кабинет. Столы, кресла, картины на стенах. В углу – низкий и темный сейф. – Потише! – Стенли схватил Китти за локоть. – Над полом между столами на высоте фута тянется тоненькая светящаяся ниточка. Сторожевое заклятие. Смотри, не задень! Китти сердито стряхнула его руку. – Я и не собиралась врываться туда очертя голову. Я же не дура! Стенли пожал плечами. – Конечно, конечно. Китти прошла между столами, высоко поднимая ноги, чтобы не задеть невидимую нить, подошла к сейфу, открыла сумочку, достала из нее белый шарик и положила на пол. Потом осторожно отступила. Очутившись у двери, она произнесла активирующее заклятие. Шарик с легким хлопком взорвался вовнутрь. Возникшим порывом ветра сорвало картины со стены, ковер с пола и дверь сейфа с петель. Китти спокойно переступила через невидимую нить, опустилась на колени рядом с сейфом и принялась деловито загружать его содержимое в сумочку. Стенли подпрыгивал от нетерпения. – Ну, чего там есть? – Стаканы с мулерами, пара шаров с элементалями… документы… И деньги. Много денег. – Здорово! Давай быстрее, пять минут осталось. – Знаю. Китти закрыла сумочку и не спеша покинула кабинет. Фред со Стенли уже вылезли из окна и нетерпеливо топтались снаружи. Китти пересекла склад, выпрыгнула во двор и зашагала к воротам. Мгновением позже она обернулась, словно по наитию, – и увидела, как Фред что-то бросил в окно склада. Китти остановилась как вкопанная. – Что там за чертовщина? – Некогда болтать, Китти, – сказали Фред со Стенли, торопливо обгоняя ее. – Пьеса начинается. – Вы что сделали? Они уже выходили на тротуар. Стенли подмигнул: – Жезл Инферно. Маленький прощальный подарочек. Шагавший рядом Фред хихикнул: – Эй, это не по плану! Это всего лишь ограбление! Она уже чувствовала в воздухе запах дыма. Они свернули за угол и оказались перед витриной магазина. – Ну, мы же не могли забрать с собой ковры, верно? Зачем же их оставлять? Чтобы их продавали волшебникам? Прихлебателей жалеть нельзя, Китти. Они это заслужили. – Нас поймать могут… – Не поймают. Расслабься. И вообще, что такое ограбление? На первые полосы газет с этим не попадешь. Вот ограбление с поджогом – другое дело. Китти шагала рядом с ними, бледная от ярости, стискивая ручки сумочки. Дело вовсе не в том, что Стенли стремится придать делу максимальную огласку. Он просто снова бросает вызов ее авторитету. И на этот раз дело куда серьезнее, чем прежде. Это был ее план, она все продумала и рассчитала – а он намеренно поступил ей наперекор. Нужно что-то предпринять, причем немедленно. Рано или поздно он их всех погубит. В театре «Метрополитен» звенел звонок, и остатки публики втягивались в двери театра. Китти, Стенли и Фред, не замедляя шага, присоединились к ним и через несколько секунд оказались на своих местах в партере. Оркестр уже разыгрывался перед началом акта, на сцене поднимали противопожарный занавес. Китти, все еще дрожа от ярости, поставила сумочку себе под ноги. Стенли повернул голову и усмехнулся. – Можешь мне поверить! – шепнул он. – Теперь мы точно попадем на первые полосы газет. Завтра утром мы станем главной из новостей! Симпкин 7 В полумиле к северу от темных вод Темзы торговцы всего мира ежедневно собирались в районе Сити, чтобы заключать сделки, покупать и продавать. Повсюду, насколько хватал глаз, тянулись ряды прилавков, жмущихся под карнизами старинных домов, точно цыплята под крылом у наседки. Богатству и роскоши не было конца: золото из южной Африки, самородки с Урала, полинезийский жемчуг, россыпи балтийского янтаря, разноцветные драгоценные камни, радужные шелка из Азии и тысячи иных чудес. Однако ценнее всего были магические артефакты, награбленные в древних империях и привезенные в Лондон на продажу. В сердце Сити, на перекрестке Корнхилл и Поултри-стрит, в уши так и лезли крики навязчивых торговцев. Сюда, в центр Сити, допускались только волшебники, и вход на ярмарку охраняли полицейские в серых формах. Все прилавки были завалены товарами, претендовавшими на уникальность. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы обнаружить тут зачарованные флейты и лиры из Греции, урны с погребальной землей из царских гробниц Ура и Нимрода, хрупкие золотые вещицы из Ташкента, Самарканда и иных городов Великого шелкового пути, племенные тотемы из Северной Америки, полинезийские маски и статуи, странные черепа с кристаллами, вделанными в рот, каменные кинжалы, запятнанные кровью множества жертвоприношений, добытые в разрушенных храмах Теночтитлана. Именно сюда раз в неделю, по понедельникам, под вечер, торжественно являлся достопочтенный волшебник Шолто Пинн, дабы взглянуть на своих конкурентов и приобрести кое-какие безделушки, если что-нибудь вдруг приглянется. Стояла середина июня, солнце только-только спряталось за крышами. Сама рыночная площадь, зажатая между домами, уже утонула в голубой тени, однако стены домов еще хранили достаточно тепла, чтобы прогулка мистера Пинна была приятной. На нем был белый льняной пиджак и такие же брюки, а на голове – соломенная шляпа. Он небрежно помахивал тростью слоновой кости. В другой руке мистер Пинн держал огромный желтый платок, которым время от времени протирал затылок. Костюм мистера Пинна был безупречен до самых носков его начищенных туфель. И это несмотря на грязь на тротуарах, заваленных останками тысяч торопливых ланчей: огрызками яблок, банановой кожурой, обертками от горячих бутербродов, ореховыми скорлупками, устричными ракушками, косточками и хрящиками. Мистера Пинна это не волновало: всюду, где он проходил, невидимая рука разметала мусор. Проходя вдоль рядов, он озирал прилавки по обе стороны от себя сквозь толстый стеклянный монокль. На лице его сохранялось привычное выражение пренебрежительной скуки – защита от приставаний торговцев, которые его хорошо знали. – Сеньор Пинн! Вот, у меня есть забальзамированная рука таинственного происхождения! Ее нашли в Сахаре – подозреваю, это мощи некоего святого. Я всем отказывал, все вас дожидался… – Постойте минутку, месье! Взгляните на эту странную обсидиановую коробочку. – Взгляните на этот клочок пергамента: эти рунические символы… – Мистер Пинн, сэр, не слушайте этих бандитов! Ваш изысканный вкус вам подскажет… – …Эта изысканная статуя… – …Эти драконьи зубы… – …Эта тыквенная бутыль… Мистер Пинн вежливо улыбался, осматривал товары, пропускал мимо ушей крики торговцев и мало-помалу продвигался вперед. Он никогда не покупал много – основную часть товаров доставляли ему напрямую от его агентов, работающих по всей империи. Но все равно, никогда ведь не знаешь наперед, что тебе попадется. Взглянуть всегда стоит. В конце ряда стоял прилавок, заваленный стеклом и керамикой. Большая часть вещей представляла собой явные современные подделки, однако крошечный сине-зеленый горшочек с запечатанной крышкой привлек внимание мистера Пинна. Он небрежно обратился к продавцу: – Вон та вещица – что это? За прилавком стояла молодая женщина в яркой головной повязке. – Это, сэр, фаянсовый горшочек из Омбоса в Египте. Его нашли в глубокой гробнице, под тяжелым камнем, рядом со скелетом высокого крылатого мужчины. Мистер Пинн приподнял бровь. – В самом деле? А удивительный скелет у вас сохранился? – Увы, нет. Кости растащила взбудораженная толпа. – Как удачно получилось… А как насчет горшочка – его открывали? – Нет, сэр. Полагаю, в нем содержится джинн – или, возможно, Моровое Заклятие. Купите, откройте и проверьте сами. Мистер Пинн взял горшочек и покрутил его в своих толстых белых пальцах. – Хм… Он кажется довольно тяжелым для своих размеров, – пробормотал он. – Быть может, спрессованное заклинание… Да, этот предмет представляет кое-какой интерес. Назовите вашу цену. – Для вас, сэр, – сто фунтов. Мистер Пинн от души расхохотался. – Я действительно богат, дорогая моя. Но это еще не значит, что меня можно дурачить. Он щелкнул пальцами. Зазвенела посуда, зашелестела ткань: невидимое существо проворно взобралось по одному из шестов, поддерживающих навес, пробежало по парусине и спрыгнуло на плечи женщине. Продавщица завизжала. Мистер Пинн даже не поднял глаз от горшочка, который держал в руке. – Торг всегда уместен, дорогая моя, но начинать следует все же с разумной цены. Итак, почему бы вам не назвать другую цифру? Мой помощник, мистер Симпкин, охотно подтвердит, если указанная вами сумма будет приемлемой. Несколько минут спустя женщина, посиневшая и задыхающаяся от незримых пальцев, стискивающих ей шею, в конце концов назвала цену, за которую горшочек был приобретен изначально. Мистер Пинн бросил на прилавок несколько монет и удалился в превосходном расположении духа, унося свою добычу в кармане пиджака. Покинув рынок, он зашагал по Поултри-стрит, туда, где ждала его машина. Всех, кто преграждал ему путь, незримая рука мимоходом отодвигала в сторону. Мистер Пинн погрузил свое грузное тело в машину и сделал шоферу знак ехать. Потом, устроившись поудобнее на сиденье, обратился в пустоту: – Симпкин! – Да, хозяин? – Сегодня я не стану работать допоздна. Завтра День Глэдстоуна и мистер Дюваль дает обед в честь нашего Основателя. К сожалению, я буду вынужден присутствовать на этом нуднейшем мероприятии. – Хорошо, хозяин. Вскоре после обеда прибыли несколько ящиков из Персеполиса. Прикажете распаковать? – Распаковывай. Все менее важное и ценное рассортируй и снабди ярлыками. Предметы, помеченные красным пламенем, не разворачивай – этот штамп означает, что вещь чрезвычайно ценная. Там еще должен быть ящик с брусками сандалового дерева – с ним поосторожнее. Там внутри спрятана коробка с мумией младенца времен Саргона. Персидская таможня чрезвычайно бдительна, и моему агенту приходится изобретать все новые способы пересылать контрабанду. Все ясно? – Ясно, хозяин. Повинуюсь со всем усердием. Машина остановилась перед золочеными столбиками и сияющими витринами «Магических принадлежностей Пинна». Дверь черного хода открылась и закрылась, но сам мистер Пинн остался в машине. Машина поехала дальше, влившись в поток транспорта на Пиккадилли. Вскоре после этого в замке центрального входа в магазин загремел ключ. Дверь приотворилась и мягко закрылась снова. Несколько минут спустя вокруг здания на четвертом и пятом планах возникла густая сеть голубых предупреждающих узлов. Она стянулась над крышей дома и запечаталась. Магазин «Магические принадлежности Пинна» закрылся на ночь. Время шло к ночи. Поток машин на Пиккадилли поредел, и прохожих мимо магазина проходило все меньше. Фолиот Симпкин взял хвостом палку с крючком и опустил на окна деревянные ставни. Одна из ставень тихонько скрипнула. Симпкин огорченно цокнул языком и сделался видимым. Он оказался маленьким, склизко-зеленым, кривоногим и озабоченным. Сбегал к прилавку, нашарил там пузырек с маслом и задрал хвост, чтобы смазать петлю. Потом подмел пол, опорожнил мусорные корзины, поправил стоящие вдоль витрин манекены и, наконец, убедившись, что все в порядке, выволок из кладовки несколько больших ящиков. Прежде чем взяться за работу, Симпкин лишний раз тщательно проверил магическую систему сигнализации. А то пару лет тому назад одному зловредному джинну удалось незамеченным проникнуть в магазин, из-за чего погибло множество ценных предметов. Симпкину очень повезло, что хозяин его пощадил. Он не заслужил такого снисхождения. Но все равно влетело ему изрядно – у него до сих пор вся сущность содрогалась при одном воспоминании об этом. Так что Симпкин чрезвычайно заботился о том, чтобы такое не повторилось. Однако все узлы были на месте и предостерегающе вибрировали всякий раз, как Симпкин приближался к стенам. Все было в порядке. Симпкин вскрыл первый из ящиков и принялся вынимать шерсть и опилки, набитые туда для амортизации. Первый предмет, на который он наткнулся, был невелик и завернут в просмоленную марлю. Симпкин привычно развернул марлю и с сомнением уставился на вещицу. Это было нечто вроде куколки, изготовленной из кости, соломы и ракушек. Симпкин взял длинное гусиное перо и нацарапал: «Бассейн Средиземного моря, ок. 4000 лет. Представляет интерес исключительно как диковинка. Стоимость невелика». Потом положил куколку на прилавок и принялся копаться дальше. Время шло. Симпкин добрался до предпоследнего ящика. Это был тот самый, с сандаловыми брусками, и он бережно разбирал их в поисках спрятанной мумии, когда до него донесся странный рокот. Что бы это могло быть? Шум машин? Да нет, не похоже: рокот возникал и стихал чересчур резко. Быть может, отдаленные раскаты грома? Шумы делались все сильнее. Это тревожило фолиота. Симпкин отложил перо и прислушался, слегка склонив набок свою круглую башку. Странный, отрывистый треск… и глухие удары. Откуда же они доносятся? Одно ясно: это где-то за пределами магазина. Но где? Симпкин вскочил на ноги, осторожно подошел к ближайшему окну и ненадолго приподнял ставню. За голубыми сигнальными узлами виднелась темная пустынная улица Пиккадилли. В зданиях напротив свет почти нигде не горел, и машин было мало. Короче, ничего такого, что могло бы производить эти странные звуки, Симпкин не увидел. Он прислушался снова… Звуки сделались сильнее. На самом деле казалось, будто они доносятся откуда-то сзади, из глубины здания. Симпкин опустил ставню, нервно подергивая хвостом. Отошел к прилавку и достал оттуда длинную суковатую дубинку. Вооружившись таким образом, он подошел к двери кладовки и заглянул туда. Вроде бы все было нормально: штабеля ящиков и картонных коробок, полки с артефактами, подготовленными к продаже. Под потолком слабо гудели лампы дневного света. Симпкин, озадаченно хмурясь, вернулся в магазин. Шум сделался значительно громче – явно где-то что-то ломали. Может, предупредить хозяина? Нет, это было бы неразумно. Мистер Пинн терпеть не может, когда его беспокоят без нужды. Лучше его не тревожить. Снова раскатистый треск – и звон бьющегося стекла. Симпкин впервые обратил внимание на правую стену магазина Пинна, за которой находился магазин деликатесов и вин. Очень странно… Симпкин подошел поближе, чтобы посмотреть, что там такое. И тут произошли сразу три вещи. Полстены провалилось внутрь магазина. В пролом вступило нечто огромное. Весь свет в магазине погас. Симпкин, застрявший посреди магазина, ничего не видел – ни на первом плане, ни на остальных четырех, доступных ему. Магазин накрыла волна ледяной тьмы, и в глубине этой волны двигалось нечто. Симпкин услышал шаг, потом жуткий грохот с той стороны, где у мистера Пинна стоял старинный фарфор. Еще шаг – и звук рвущейся, раздираемой ткани, – это могли быть только одеяния, которые Симпкин столь тщательно развесил сегодня утром. Негодование профессионала на время взяло верх над страхом: Симпкин испустил гневный стон и взмахнул дубинкой. И случайно задел ею за прилавок. Шаги затихли. Фолиот почувствовал, как нечто уставилось в его сторону. Симпкин застыл. Вокруг клубилась тьма. Он стрельнул глазами туда-сюда. По памяти он знал, что ближайшее окно находится всего в нескольких метрах от него. Быть может, если он тихонько отступит назад, ему удастся добраться до окна прежде, чем… Нечто шагнуло через комнату в его сторону. Оно ступало тяжко и неумолимо. Симпкин на цыпочках пробирался к окну. Внезапно по магазину разнесся треск. Симпкин застыл и сморщился. Это был любимый шкафчик мистера Пинна! Из красного дерева, эпохи Регентства, с ручками черного дерева и лазуритовыми инкрустациями! Ах, беда-то какая! Симпкин заставил себя сосредоточиться и забыть о шкафчике. До окна осталось всего метра два. Главное, не останавливаться… Он уже почти дошел. Неведомое существо двигалось следом, и пол содрогался от каждого его шага. Внезапный звон и скрежет искореженного металла. Нет, это уже слишком! Он убил целую вечность на то, чтобы разобрать и рассортировать эти серебряные обереги, а тут… Симпкин так возмутился, что снова остановился. А шаги были все ближе, ближе… Фолиот торопливо просеменил оставшееся расстояние, и его пальцы нащупали ставни. Он ощутил, как за ними вибрируют сигнальные узлы. Оставалось только прорваться наружу. Но ведь мистер Пинн велел ему постоянно сидеть в магазине и охранять его! «Жизнью, – сказал, – отвечаешь!» Правда, это не было официальное задание, отданное внутри пентакля. Мистер Пинн уже много лет не загонял его в пентакль. Так что Симпкин вполне может и ослушаться, если захочет… Но что скажет мистер Пинн, если он оставит свой пост? Эта мысль была совершенно невыносимой. Еще один гулкий шаг за спиной. Повеяло землей, червями и глиной. Если бы Симпкин послушался своих инстинктов и бросился бежать, поджав хвост, он бы вполне еще мог спастись. Проломить ставни, порвать сигнальную сеть, вылететь на улицу… Но годы добровольного повиновения мистеру Пинну лишили его инициативы. Он забыл, как делать что-то по своей собственной воле. Так что теперь Симпкин мог только стоять, дрожать и издавать все более пронзительные хриплые вопли. А воздух вокруг него наполнился могильным холодом и присутствием кого-то незримого. Симпкин вжался в стену. Над головой у него разбилось что-то стеклянное. Симпкин почувствовал, как осколки посыпались на пол. Банки с благовониями! Совершенно бесценные! Симпкин издал гневный крик и в последний момент вспомнил про дубинку, зажатую в руке. Он вслепую замахнулся изо всех сил и ударил по клубящейся тьме, которая нависла над ним, чтобы принять его в свои объятия. Натаниэль 8 К тому времени, как наступил рассвет Дня Основателя, на Пиккадилли давно уже трудились следователи из департамента внутренних дел. Невзирая на постановления касательно праздника, предписывающие гражданам носить праздничные яркие одежды, все служащие были одеты в строгие темно-серые костюмы. Издали они, неутомимо ползающие по развалинам магазина, походили на муравьев, кишащих в разворошенном муравейнике. Всюду, куда ни глянь, трудились мужчины и женщины, наклоняющиеся к полу, выпрямляющиеся, пинцетами собирающие фрагменты обломков в полиэтиленовые пакеты или изучающие крохотные пятнышки на стенах. Они что-то записывали в блокноты, что-то зарисовывали на полосках пергамента. И что еще удивительнее – по крайней мере так казалось толпе, собравшейся за пределами запретной территории, обнесенной желтыми флажками, – время от времени они отдавали приказы или подавали знаки куда-то в пустоту. Эти приказы сопровождались то неожиданными порывами ветра, то легкими шорохами, которые говорили о стремительных и уверенных передвижениях. Эти ощущения неприятно будоражили воображение зевак, и те внезапно вспоминали о других делах и удалялись восвояси. Натаниэль стоял на груде строительного мусора, оставшейся от «Магических принадлежностей Пинна», и смотрел, как приходят и уходят простолюдины. По правде говоря, он понимал их любопытство. Пиккадилли была перевернута вверх дном. Все магазины и заведения от Греба до Пинна были разорены, их содержимое переворошено, товары валялись на мостовой, выброшенные через взломанные двери и разбитые витрины. Испорченные и растоптанные продукты, книги, костюмы, артефакты печально валялись вперемешку со стеклом, щепками и щебнем. Внутри зданий все выглядело еще ужаснее. Каждое из здешних заведений существовало несколько веков, пользовалось популярностью – и ни одно из них не подлежало восстановлению. Полки и прилавки, стойки и шкафчики были разбиты в щепки, ценные товары стерты в порошок и смешаны с грязью. Зрелище было удручающее – и весьма странное. Создавалось такое впечатление, будто нечто прошлось сквозь стены, отделявшие один магазин от другого, более или менее придерживаясь одного направления. Стоя на одном конце пострадавшего квартала, можно было увидеть насквозь все пять разоренных магазинов и рабочих, копавшихся в обломках на противоположном конце квартала. Кроме того, пострадали только первые этажи зданий. Все, что выше, осталось нетронутым. Натаниэль задумчиво постукивал себя по зубам шариковой ручкой. Странно. Это было совсем не похоже ни на одно из нападений Сопротивления, которые ему довелось повидать. Во-первых, неизмеримо больше разрушений. Во-вторых, неясна их точная причина. В пустой раме ближайшего окна показалась молодая женщина. – Эй, Мэндрейк! – Да, Фенхель? – С вами хочет поговорить Тэллоу. Он тут, внутри. Юноша слегка нахмурился, однако повернулся и, ступая как можно осторожнее, чтобы не слишком запачкать кирпичной пылью свои великолепные кожаные ботинки, спустился с груды мусора внутрь разгромленного здания. Невысокий коренастый человек в темном костюме и широкополой шляпе стоял на том месте, где когда-то находился центр торгового зала. Натаниэль подошел к нему: – Вы меня звали, мистер Тэллоу? Министр энергично взмахнул рукой, указывая на окружающее безобразие. – Как вы полагаете, что тут произошло? – Понятия не имею, сэр, – чрезвычайно остроумно ответил Натаниэль. – Однако это чрезвычайно любопытно. – Мне плевать, любопытно это или нет! – рявкнул министр. – Я вам не за то плачу, чтобы вы развлекались! Мне нужен ясный и точный ответ. Как вы считаете, что все это означает? – Пока не могу сказать, сэр. – А мне что с того? Все это не стоит и ломаного фартинга! Люди потребуют объяснений, Мэндрейк, и нам необходимо предоставить эти объяснения. – Да, сэр. Быть может, если вы позволите мне продолжить поиски, я смогу… – Вы мне одно скажите, – перебил его Тэллоу, – как вы думаете, что за существо все это натворило? Натаниэль вздохнул. От него не укрылось отчаяние, звучавшее в голосе министра. На Тэллоу явно давили сверху: такая наглая вылазка, да еще и в самый День Основателя, наверняка пришлась начальству не по вкусу. – Демон, сэр, – ответил он. – Подобные разрушения мог бы оставить после себя африт. Или марид. Мистер Тэллоу устало провел рукой по лицу. – Нет, никого из этих существ здесь не было. Наши парни отправили в квартал поисковые шары, когда злодей был еще здесь. Незадолго до того, как исчезнуть, шары доложили, что никаких следов демонической деятельности не заметно. – Простите, мистер Тэллоу, но это не может быть правдой. Люди на такое не способны. Министр выругался. – Это вы так говорите, Мэндрейк! Но, если по совести, – много ли вам удалось разузнать о том, как именно действует Сопротивление? Ответ: немного. Тон его не предвещал ничего хорошего. – Но что заставляет вас думать, что это было именно Сопротивление, сэр? Натаниэль заставил себя сохранять внешнее хладнокровие. Он видел, к чему идет дело: Тэллоу собирался свалить большую часть вины на плечи своего помощника. – Эта атака сильно отличается от всех их действий, с которыми нам приходилось сталкиваться до сих пор, – продолжал он. – Масштаб принципиально иной. – Пока мы не отыщем доказательств противного, наиболее вероятные подозреваемые – они, Мэндрейк. Они – единственные, кто занимается подобным бессмысленным вредительством. – Да, но они используют только стаканы с мулерами и прочие тому подобные мелкие артефакты. Они не могли бы разорить целый квартал, тем более без применения демонической магии. – Быть может, у них свои методы, Мэндрейк. А теперь изложите мне еще раз события минувшей ночи. – Да, сэр. С удовольствием. Пустая трата времени. Кипя в душе, Натаниэль на несколько секунд заглянул в свой веленевый блокнот. – Итак, сэр: около полуночи свидетели, проживающие на противоположной стороне Пиккадилли, вызвали ночную полицию, сообщив, что из «Роскоши» Греба, расположенной на углу, доносятся тревожные звуки. Полиция прибыла, обнаружила огромный пролом в боковой стене магазина и мостовую, залитую лучшим шампанским мистера Греба и засыпанную его лучшей икрой. Такая жалость, сэр, столько добра пропало зря! К тому времени жуткий грохот доносился уже из «Царства шелков» Дашелла через два дома от Греба. Полицейские заглянули внутрь сквозь витрину, однако внутри не горела ни одна лампа и источника шума не было видно. Возможно, стоит отметить, сэр, – добавил юноша, оторвав взгляд от блокнота, – что сегодня все электрическое освещение в зданиях функционирует отменно. Министр раздраженно махнул рукой и пнул останки куколки из кости и ракушек, которая валялась на полу вместе с прочим мусором. – И что это означает? – Что источник причиненных разрушений, чем бы он ни был, обладал способностью затмевать весь свет. Просто еще один странный момент, сэр. Как бы то ни было, офицер ночной полиции отправил внутрь своих людей. Шесть человек, сэр. Отменно натасканных, решительных ночных полицейских. Они вошли в магазин Дашелла сквозь витрину, один за другим. Они направились туда, откуда доносился треск и грохот. Внезапно все затихло… Потом внутри магазина сверкнуло шесть голубых вспышек. Одна за другой. Ни шума, ничего. И снова стало темно. Офицер ждал, но его люди так и не вернулись. Немного погодя он снова услышал треск, на этот раз со стороны магазина Пинна. К этому времени – около двадцати пяти минут второго – прибыли волшебники из службы безопасности, которые замкнули весь квартал в кольцо магических уз. Затем, как вы уже упоминали, сэр, внутрь были направлены поисковые шары. Они немедленно исчезли… Вскоре после этого, в час сорок пять, нечто прорвало кольцо уз в задней части здания. Что это было, мы не знаем, потому что караулившие там демоны тоже исчезли. Юноша закрыл блокнот. – И это все, что нам известно, сэр. Погибло шесть полисменов, пропало восемь демонов из службы безопасности… ах да, и еще помощник мистера Пинна. – Он взглянул в сторону дальнего угла здания, где дотлевала кучка углей. – А экономический ущерб, разумеется, неизмеримо больше. Много ли мистер Тэллоу вынес из этого повествования, неизвестно: он только что-то сердито буркнул и отвернулся. Сквозь груды мусора пробирался волшебник в черном костюме с изможденным, землистого цвета лицом. В руках у волшебника была золотая клеточка, в которой сидел бес. Время от времени бес яростно сотрясал прутья клетки, вцепившись в них когтями. Когда волшебник проходил мимо, мистер Тэллоу обратился к нему: – Ффукс, от госпожи Уайтвелл никаких известий пока не поступало? – Поступали, сэр. Она требует прислать результаты, и чем быстрее, тем лучше. Ее собственные слова, сэр. – Понятно. Указывает ли состояние беса на то, что в соседнем магазине остался яд или какая-нибудь зараза? – Нет, сэр. Бес проворен, как ласка, и вдвое злее. Никакой опасности нет. – Хорошо. Спасибо, Ффукс. Проходя мимо Натаниэля, Ффукс успел шепнуть ему: – Ну, Мэндрейк, над этим делом вам придется попотеть! Судя по тому, что я слышал, премьер от него не в восторге. Он ухмыльнулся и ушел. Грохот клетки с бесом затих в отдалении. Натаниэль сделал каменное лицо, заложил за ухо прядь волос и пошел следом за Тэллоу, который пробирался через заваленный мусором торговый зал. – Мэндрейк, сейчас мы с вами осмотрим останки полисменов. Вы завтракали? – Нет, сэр. – Оно и к лучшему. Нам надо в соседний магазин, в «Деликатесы» Кута. Тэллоу вздохнул: – Какую превосходную икру я там, бывало, покупал! Они подошли к капитальной стене, отделявшей один магазин от другого. В стене зиял изрядный пролом. У пролома министр остановился. – Ну-ка, Мэндрейк, – сказал он. – Воспользуйтесь своим интеллектом, о котором мы так много слышали, и скажите мне, какие выводы можно сделать на основании этой дыры. Натаниэль, помимо своей воли, всегда наслаждался подобными испытаниями. Он поправил манжеты и задумчиво поджал губы. – Она может дать некоторое представление о форме и размерах пришельца, – начал юноша. – Потолок здесь имеет высоту в четыре метра, а дыра – только три, так что существо, которое ее сделало, вряд ли крупнее трех метров. Ширина отверстия – полтора метра, так что, на основании соотношения высоты и ширины, я бы сказал, что существо это может иметь форму человека, хотя, разумеется, куда крупнее. Однако куда интереснее то, каким образом было проделано это отверстие. Тут он сделал паузу и потер подбородок, надеясь, что выглядит достаточно умным. – Пока что все достаточно очевидно. Продолжайте. Натаниэль, однако, не думал, что мистер Тэллоу сам успел произвести соответствующие расчеты. – Так вот, сэр, если бы злодей использовал Взрыв или какую-то еще аналогичную магию, кирпичи, преграждавшие ему путь, испарились бы либо разлетелись на мелкие части. Однако все кирпичи остались целы – разумеется, они побились, растрескались и обкололись по краям, однако же немалая их часть по-прежнему сцементирована в единое целое. Я бы сказал, сэр, что существо, ворвавшееся сюда, попросту проломило стену, прошло ее насквозь, как будто ее не было. Он ожидал какой-нибудь реакции, но министр только кивнул, сохраняя на лице выражение нестерпимой скуки. – Ну, итак?.. – Итак, сэр… Мальчишка скрипнул зубами. Он понимал, что шеф просто заставляет его думать вместо себя, и его это бесило. – Итак… Маловероятно, что это был африт или марид. Они бы проложили себе путь с помощью Взрыва. Можно сказать, что мы имеем дело не с одним из обычных демонов. Вот тебе! Больше Тэллоу от него не добьется ни слова. Однако министр, похоже, пока что удовлетворился и этим. – Именно так я и думал, Мэндрейк. Именно так я и думал. Однако столь многое еще остается неясным… Вот, кстати, еще один нерешенный вопрос. И он шагнул через пролом в стене в следующий магазин. Юноша, надувшись, последовал за ним. Джулиус Тэллоу – просто осел. Он выглядит самодовольным, но при этом похож на неопытного пловца, заплывшего на глубину: дрыгается изо всех сил, лишь бы удержаться на плаву. И что бы ни случилось, тонуть вместе с ним Натаниэль был не намерен. В «Деликатесах» Кута висел в воздухе своеобразный запах, резкий и неприятный. Натаниэль сунул руку в карман за своим широким носовым платком, прикрыл им лицо и осторожно вступил в полутемное помещение. Бочонки с оливками и маринованными анчоусами были опрокинуты, и содержимое их разлилось по полу. Их пряный аромат неприятно сочетался с чем-то другим, более густым и острым. Нечто вроде гари… У Натаниэля слегка защипало в глазах. Он закашлялся, зажимая рот платком. – Вот они, лучшие люди Дюваля! Голос Тэллоу был полон сарказма. По полу магазина там и сям были разбросаны шесть конусовидных кучек угольно-черного пепла и костей. В ближайшей из кучек отчетливо виднелась пара острых собачьих клыков и конец длинной тонкой кости – очевидно, большая берцовая кость полисмена. А большая часть тела полностью обратилась в пепел. Мальчишка прикусил губу и сглотнул. – Вам придется привыкнуть к таким вещам, если собираетесь служить в департаменте внутренних дел, – благодушно заметил волшебник. – Если вам дурно, Джон, не стесняйтесь, можете выйти наружу. Парень сверкнул глазами: – Нет, благодарю вас. Со мной все в порядке. Это весьма… – Любопытно, не так ли? Обратились в чистый уголь – или почти обратились, разница невелика. Только пара косточек да зубов осталась. И тем не менее каждая из этих кучек может поведать нам свою отдельную историю. Вон, взгляните, например, на ту, что у двери. Она более растянутая, чем остальные. Вероятно, он двигался быстрее других, спасался бегством, быть может. И тем не менее, очевидно, он оказался недостаточно проворен. Натаниэль промолчал. Бессердечность министра казалась ему куда отвратительнее этих останков – они, в конце концов, выглядели довольно аккуратными. – Итак, Мэндрейк? – осведомился Тэллоу. – Какие будут соображения? Юноша глубоко, мрачно вздохнул и торопливо пролистал свою тщательно упакованную память. – Это не Взрыв, – начал он, – не Миазмы, не Чума – все они оставляют куда более грязные следы. Возможно, это было Инферно… – Вы так думаете, Мэндрейк? Почему? – Я хотел сказать, сэр, это могло быть Инферно, однако никаких повреждений, помимо самих останков, не заметно. Только они и сгорели, остальное осталось цело. – Ах, вот как. Тогда что же? Мальчишка взглянул на шефа. – Честно говоря, сэр, понятия не имею. А вы как думаете? Неизвестно, нашелся бы мистер Тэллоу, что ответить, или нет. Мальчишка в этом сильно сомневался. Однако министра избавил от необходимости отвечать призрачный звон незримого колокольчика, который донесся словно бы из воздуха перед ним. Звон извещал о прибытии слуги. Мистер Тэллоу произнес приказ, и демон полностью материализовался. По неизвестным причинам он носил облик маленькой зеленой мартышки, которая сидела по-турецки на светящемся облаке. Мистер Тэллоу смерил его взглядом. – Докладывай! – Мы, как вы и приказывали, осмотрели развалины и все этажи зданий на всех планах в самом мелком масштабе. Однако никаких следов магической деятельности обнаружено не было, не считая следующих. Во-первых, слабое свечение границы уз, воздвигнутых службой безопасности по периметру места происшествия. Во-вторых, остаточные следы присутствия трех полуафритов, которые были посланы внутрь зданий. Судя по всему, их сущность была уничтожена в заведении мистера Пинна. В-третьих, многочисленные ауры артефактов из «Магических принадлежностей Пинна». Большинство из них остались валяться на дороге, однако ряд мелких, но ценных предметов, пока вы не смотрели, присвоил ваш помощник, мистер Ффукс. Вот к чему сводятся результаты наших изысканий. Мартышка непринужденно вильнула хвостом. – Нужны ли вам на этом этапе еще какие-то сведения, хозяин? Волшебник махнул рукой: – Нет, Немиадес, пока все. Можешь идти. Мартышка кивнула, задрала хвост вертикально вверх, вцепилась в него всеми четырьмя лапами, как будто то был канат, проворно полезла по нему и исчезла из виду. Министр и его помощник немного помолчали. Наконец мистер Тэллоу произнес: – Как видите, Мэндрейк, ситуация весьма загадочная. Это не может быть делом рук магов: любой мало-мальски серьезный демон оставил бы следы своего пребывания. Например, ауры афритов сохраняются в течение нескольких дней. И тем не менее никаких следов не осталось, ни единого! Так что, пока не удастся обнаружить доказательств иного, остается предположить, что изменники из Сопротивления нашли некий способ причинять вред без помощи магии. Что ж, нам остается только работать не покладая рук, пока они не нанесли нового удара! – Да, сэр. – М-да… Ну что ж, думаю, на сегодня вы повидали достаточно. Отправляйтесь к себе и займитесь исследованиями. Поразмыслите над этой проблемой. Мистер Тэллоу искоса взглянул на Натаниэля и многозначительно добавил: – В конце концов, ведь официально именно вы отвечаете за это дело, поскольку оно связано с Сопротивлением. Юноша напряженно поклонился. – Да, сэр. Министр махнул рукой: – Можете быть свободны. Да, кстати, не могли бы вы по дороге попросить мистера Ффукса заглянуть на минутку ко мне? По губам Натаниэля промелькнула мимолетная улыбка. – Разумеется, сэр. С удовольствием! 9 В тот вечер Натаниэль возвращался домой мрачнее тучи. Денек выдался хуже некуда. Начальство разных уровней непрерывно бомбардировало его запросами, что говорило о том, насколько взбудоражены старшие министры. Каковы последние новости о возмутительном происшествии на Пиккадилли? Арестованы ли какие-либо подозреваемые? Стоит ли вводить по этому поводу комендантский час, учитывая, что сегодня национальный праздник? Кто именно отвечает за ведение расследования? Когда, наконец, полиции будет придано больше сил, чтобы раз и навсегда покончить с изменниками в нашем обществе? Натаниэль трудился не поднимая головы и все время чувствовал косые взгляды коллег и хихиканье Дженкинса у себя за спиной. Доверять нельзя было никому: любой из них будет только рад, если он оступится. Натаниэль был один, без союзников, и не имел даже надежного слуги, на которого можно было бы положиться. Два фолиота, например, оказались абсолютно бесполезными. Он сегодня отпустил их восвояси, даже не всыпав заслуженных Иголок – так был расстроен. «Что мне нужно, – размышлял он, когда уходил из конторы, даже не оглянувшись на прощание, – так это хороший слуга. Настоящий слуга. Наделенный подлинным могуществом. Кто-то, кто наверняка станет повиноваться мне. Кто-то вроде Немиадеса Тэллоу или Шубита моей наставницы». Но это было проще сказать, чем сделать. У любого из волшебников состоял в личном услужении как минимум один, а то и несколько демонов. И природа этих рабов была верным признаком статуса волшебника. Великие маги, такие как Джессика Уайтвелл, повелевали могущественными джиннами, которые являлись по первому зову. Самому премьер-министру служил не кто иной, как сине-зеленый африт, – хотя словесные узы, необходимые для того, чтобы подчинить себе это существо, были созданы не в одиночку, а с помощью нескольких подручных. Для повседневного использования большинство волшебников применяли фолиотов, а также более или менее могущественных бесов, которые, как правило, сопровождали своих хозяев на втором плане. Натаниэлю давно не терпелось завести собственного слугу. Для начала он призвал к себе какого-то гоблина, явившегося в желтых клубах серного дыма. Гоблин служил ему верой и правдой, но его ужимки и гримасы вскоре извели Натаниэля настолько, что молодой волшебник прогнал его с глаз долой. Потом он попробовал завести себе фолиота. Тот держался куда скромнее, но оказался при этом немыслимо лжив и любой приказ Натаниэля норовил перетолковать по-своему. Натаниэлю приходилось даже простейшие приказы оформлять в замысловатых юридических формулировках, так, чтобы эта тварь ни к чему не могла придраться. Когда он поймал себя на том, что потратил пятнадцать минут, чтобы отдать приказ слуге наполнить ванну, терпению Натаниэля пришел конец: он обдал фолиота огненным Трепетом и прогнал прочь. Последовало еще несколько попыток. В поисках идеального слуги Натаниэль бесстрашно призывал все более могущественных демонов. Сил и умения ему хватало – не хватало опыта, чтобы предвидеть личные особенности вызываемых демонов заранее, до того как становилось слишком поздно. В одной из переплетенных в белую кожу книг своей наставницы он отыскал джинна по имени Кастор, которого в последний раз вызывали во времена итальянского Возрождения. Джинн явился на зов, держался любезно, действовал добросовестно и, как с удовольствием отметил Натаниэль, выглядел куда элегантнее неуклюжих бесов его коллег по работе. Но у Кастора обнаружился один-единственный недостаток: он был болезненно обидчив. В один прекрасный день в персидском консульстве устроили важный официальный прием. Это был удобный случай для всех продемонстрировать своих слуг, а следовательно, и свои способности. Поначалу все шло отлично. Кастор парил за плечом Натаниэля в облике пухлого розовощекого херувима и более того – нарядился в хитончик под цвет галстука своего хозяина. Однако его жеманный облик вызвал отвращение у других бесов, и те принялись мимоходом нашептывать ему всяческие оскорбления. Кастор не стерпел, рванулся к ближайшему блюду, схватил с него шампур с кебабами и, даже не дав себе труда оборвать с него лук и помидоры, метнул его, точно дротик, в своего главного обидчика. Воцарился ад кромешный. В свалку кинулись еще несколько бесов, и на втором плане образовалась куча-мала из мелькающих конечностей, вилок, ножей и искаженных рож с выпученными глазами. У волшебников ушло немало времени на то, чтобы разнять потасовку. По счастью, Натаниэль сумел в тот же миг отпустить Кастора и, невзирая на проведенное расследование, выяснить, чей именно демон затеял драку, так и не удалось. Натаниэль с удовольствием наказал бы Кастора за эту выходку, но призывать его снова было бы слишком опасно. Пришлось вернуться к менее гордым рабам. И тем не менее, сколько Натаниэль ни пытался, никто из тех, кого он призывал, не обладал необходимым сочетанием инициативности, мощи и послушания. По правде говоря, он не раз с удивлением ловил себя на том, что почти жалеет о своем первом слуге… Однако он твердо решил Бартимеуса больше не призывать. Уайтхолл был полон толп взбудораженных простолюдинов – они тянулись к реке, смотреть традиционный морской парад и салют. Натаниэль скривился: весь день, пока он корпел над столом, в открытое окно доносилась музыка многочисленных духовых оркестров и шум праздничной толпы, что мешало ему сосредоточиться. Но ничего не поделаешь, это было официально одобренное безобразие, и разогнать его не представлялось возможным. В День Основателя простому люду полагалось праздновать. Волшебники, которые не были обязаны глотать всю пропаганду не разжевывая, работали как обычно. И теперь вокруг, куда ни глянь, виднелись раскрасневшиеся, лоснящиеся лица, счастливые улыбки. Простолюдины уже много часов с великой охотой потребляли халявную еду и выпивку, которые раздавали со специальных лотков, расставленных по всей столице, и наслаждались халявными зрелищами, организованными министерством развлечений. Все парки в центре Лондона кишели чудесами: канатоходцы, огнеглотатели из Пенджаба, ряды клеток – часть с экзотическими животными, часть – с угрюмыми мятежниками, взятыми в плен во время североамериканских кампаний; горы сокровищ, собранных со всей империи; военные шествия; качели и карусели. В толпе виднелось несколько парней из ночной полиции, но даже они изо всех сил старались участвовать во всеобщем веселье. Кое-кто держал в руках ярко-розовые шары сахарной ваты, а один, натужно осклабясь, позировал с обнимку с пожилой леди, пока супруг леди фотографировал их своей «мыльницей». Толпа выглядела вполне беззаботной, что радовало: стало быть, события на Пиккадилли их не особо встревожили. Когда Натаниэль переходил Вестминстерский мост, солнце стояло еще высоко и воды Темзы внизу сверкали. Юноша прищурился. Через контактные линзы он видел, как вместе с чайками над рекой кружат демоны, оглядывающие толпу в поисках возможных нарушителей спокойствия. Натаниэль закусил губу, яростно пнул скомканную целлофановую обертку от бутерброда. Именно такие дни Сопротивление обычно избирало для своих мелких пакостей: максимум огласки, наибольший урон авторитету правительства… Возможно ли, чтобы инцидент на Пиккадилли тоже был делом их рук? Нет, Натаниэль этого признать не мог. Это не имело ничего общего с их прошлыми выходками – слишком жестоким и куда более разрушительным по масштабу было это преступление. И это не было делом рук человеческих, что бы там ни говорил этот идиот Тэллоу. Натаниэль достиг южного берега и свернул налево, прочь от толпы, в фешенебельный квартал, куда простому народу вход был закрыт. У причалов лениво покачивались оставленные без присмотра прогулочные яхты волшебников. Самой длинной и элегантной среди них был «Огненная буря» госпожи Уайтвелл. На углу квартала Натаниэль вздрогнул от внезапного гудка за спиной. Обернувшись, юноша увидел, что у тротуара, не глуша мотора, остановился лимузин госпожи Уайтвелл. За рулем маячил крепко сбитый шофер. Из заднего окна выглянуло угловатое лицо наставницы. Она поманила Натаниэля к себе. – Ну наконец-то! Я отправила за вами беса, но вы уже ушли. Садитесь. Мы едем в Ричмонд. – Премьер-министр?.. – Желает встретиться с нами лично. Поживей! Натаниэль трусцой подбежал к машине. Сердце у него отчаянно колотилось. Такое внезапное приглашение на аудиенцию ничего доброго не сулило. Не успел он захлопнуть дверцу, как госпожа Уайтвелл сделала шоферу знак трогаться. Машина внезапно рванула вперед по набережной Темзы, и застигнутый врасплох Натаниэль неловко плюхнулся на сиденье. Но тут же уселся как следует, чувствуя внимательный взгляд наставницы. – Полагаю, вы понимаете, по какой причине нас вызывают? – сухо осведомилась она. – Да, мэм. Из-за утреннего инцидента на Пиккадилли? – Естественно. Мистер Деверокс желает знать, что мы предприняли. Обратите внимание, Джон, я говорю «мы». Поскольку я – одна из старших министров, отвечающая за внутренние дела, это происшествие сулит определенные неприятности и мне лично. Мои враги попытаются использовать его в своих целях. Что мне отвечать им, когда меня спросят об этом преступлении? Вы успели кого-нибудь арестовать? Натаниэль прочистил горло. – Нет, мэм. – Кто в нем виновен? – Мы… Нам пока точно не известно, мэм. – Да ну? Я уже говорила с мистером Тэллоу. Он вполне недвусмысленно обвинял во всем Сопротивление. – А-а… А он… кхм… А мистер Тэллоу тоже едет в Ричмонд, мэм? – Нет, он не едет. Я взяла вас, потому что мистер Деверокс испытывает к вам расположение, – это может оказаться полезным для нас. Мистер Тэллоу не настолько презентабелен. Я нахожу его чересчур самоуверенным и развязным и недостаточно компетентным. Ха! Он не способен даже как следует произнести заклятие – о чем свидетельствует цвет его кожи. Она фыркнула своим бледным, тонким носом. – Вы, Джон, юноша неглупый, – продолжала она. – Вы понимаете, что если премьер-министр разгневается на меня, то я разгневаюсь на своих подчиненных. Поэтому мистер Тэллоу озабочен. Он трепещет, ложась в постель. Он понимает, что во сне к человеку может явиться кое-что пострашнее кошмаров. Пока что основная сила моего гнева обрушится на него, но и вам не стоит расслабляться. Как вы ни молоды, вас тоже можно обвинить во многом. Вот и мистер Тэллоу уже норовит свалить всю ответственность на вас. Натаниэль промолчал. Госпожа Уайтвелл некоторое время наблюдала за ним, но наконец отвернулась и уставилась на реку, по которой, под пение фанфар, уже спускалась в сторону моря небольшая флотилия мелких военных судов. Были там и «окованные» – суда для дальних плаваний, с деревянным корпусом, обшитым металлическими листами, – и небольшие патрульные боты, предназначенные в основном для каботажного плавания вдоль европейских побережий. Но все они, как одно, шли под всеми парусами, с развернутыми вымпелами и флагами. Толпа на набережных ликовала, ленты серпантина взмывали высоко в небо и дождем падали в реку. К тому моменту мистер Руперт Деверокс пробыл в должности премьер-министра почти двадцать лет. Его магические способности были весьма посредственными, зато он был выдающимся политиком и держался у власти за счет того, что искусно стравливал своих коллег. Его несколько раз намеревались свергнуть, но его эффективной шпионской сети почти каждый раз удавалось отловить заговорщиков прежде, чем они успевали что-нибудь предпринять. Мистер Деверокс с самого начала понимал: власть его во многом основывается на том, чтобы сохранять дистанцию между собой и своими подчиненными в Лондоне. А потому он перенес свой двор в Ричмонд, расположенный милях в десяти от центра столицы. Старшие министры еженедельно посещали его для консультаций, сверхъестественные посланцы переносили туда-сюда доклады и приказы, так что премьер-министр был в курсе всех событий. И в то же время он имел возможность удовлетворять свою склонность к роскошной жизни, чему уединенное, уютное расположение ричмондской резиденции способствовало как нельзя более. Помимо всех прочих удовольствий, мистер Деверокс питал подлинную страсть к театру. В течение нескольких лет он поддерживал знакомство с ведущим драматургом своего времени, Квентином Мейкписом, джентльменом, исполненным бесконечного энтузиазма. Мейкпис регулярно посещал Ричмонд и давал частные представления для премьер-министра. По мере того как мистер Деверокс старел и силы его убывали, он все реже выезжал из Ричмонда. А если он и выбирался в Лондон – устроить ли смотр войскам, отбывающим на континент, или побывать на театральной премьере, – его неизменно сопровождал отряд телохранителей, набранных из волшебников девятого уровня, и батальон хорл на втором плане. Особенно большие предосторожности принимались со времен заговора Лавлейса, когда мистер Деверокс едва не погиб. Его паранойя разрасталась, точно сорняки на компостной куче, оплетая и заражая всех, кто ему служил. Ни один из его министров не чувствовал себя в безопасности: они страшились и за свою должность, и за свою жизнь. Вымощенное щебенкой шоссе миновало несколько деревень, разбогатевших под покровительством мистера Деверокса, и наконец привело их в сам Ричмонд – скопление благоустроенных коттеджей, разбросанных по ровному лугу среди дубов и каштанов. На том краю луга виднелась высокая кирпичная стена с узорчатыми чугунными воротами, защищенная множеством заклятий. За воротами начиналась короткая тисовая аллея, которая вела во двор кирпичного замка Ричмонд-Хауз. Лимузин развернулся и замер у парадного крыльца. Четверо лакеев в алых ливреях выбежали на крыльцо, чтобы помочь приехавшим выйти из машины. Несмотря на то что на дворе был ясный день, над входом горели яркие фонари и высокие окна первого этажа весело светились. Где-то вдали нежно и печально заиграл струнный квартет. Однако госпожа Уайтвелл не спешила подать лакеям знак отворить дверцы машины. – Там будут все министры, – сказала она. – Мне нет нужды учить вас, как себя вести. Несомненно, мистер Дюваль будет сегодня особенно враждебен. Он сочтет сегодняшний инцидент прекрасной возможностью добиться серьезных преимуществ. Нам обоим следует быть начеку. – Да, мэм. – Не подведите меня, Джон! Она постучала в окошко. Слуга бросился к машине и распахнул дверцу. Госпожа Уайтвелл и Натаниэль вместе поднялись по невысоким каменным ступеням и вступили в холл замка. Здесь музыка звучала громче, лениво струясь среди тяжелых портьер и восточной мебели. Временами она накатывала волной и тотчас вновь затихала. Казалось, источник звука где-то рядом, однако музыкантов было не видать. Впрочем, Натаниэль и не рассчитывал их увидеть. Сколько раз он ни бывал в Ричмонде, тут всегда играла такая музыка. Она словно бы следовала за тобой, куда бы ты ни шел, постоянно подчеркивая прелесть замка и его окрестностей. Лакей провел их через анфиладу роскошных покоев, и вот наконец они миновали высокую белую арку и вступили в длинный, просторный, озаренный солнцем зал. Очевидно, то была оранжерея, пристроенная к дому. По обе стороны тянулись бурые клумбы, аккуратные, пустые и чинные, усаженные замысловато подстриженными розовыми кустами. Там и сям незримые садовники разравнивали землю граблями. Воздух в оранжерее был теплый и неподвижный, под потолком сонно покачивался веер. Внизу, на низеньких тахтах и кушетках, расставленных полукругом, восседали премьер-министр и его свита. Они прихлебывали кофе из крошечных византийских чашечек и слушали жалобы чрезвычайно толстого мужчины в белом костюме. Когда Натаниэль его увидел, у него засосало под ложечкой: это был Шолто Пинн, в одночасье лишившийся своего магазина. – На мой взгляд, это мерзко и возмутительно, – говорил мистер Пинн. – Вопиющее оскорбление. Я понес такие убытки… Ближайшая ко входу кушетка была пуста. Госпожа Уайтвелл опустилась на нее, и Натаниэль, слегка поколебавшись, последовал ее примеру. Он проворно обвел взглядом тех, кто находился в комнате. Во-первых, Пинн. Обычно Натаниэль относился к торговцу с подозрением и неприязнью, поскольку тот был близким другом изменника Лавлейса. Но вина Пинна так и не была доказана, а в данный момент явно именно он был стороной пострадавшей. Пинн продолжал изливать свои жалобы: – …Что не уверен, сумею ли я когда-нибудь снова встать на ноги. Вся моя коллекция уникальных реликвий погублена! Все, что осталось, – это фаянсовый горшочек с какой-то бесполезной засохшей массой! Я едва способен… Сам Руперт Деверокс развалился на диване с высокой спинкой. Премьер-министр был среднего роста и телосложения. Когда-то он был хорош собой, но теперь, из-за многочисленных и разнообразных излишеств, слегка расплылся в талии, и щеки у него обвисли. Пока он слушал Пинна, на лице у него непрестанно сменяли друг друга выражение скуки и досады. Мистер Генри Дюваль, шеф полиции, сидел поблизости, скрестив руки на груди и положив на колени свое серое кепи. Он ходил в форме «Серых Спин», элитного подразделения ночной полиции, которой он командовал: белая рубашка с оборками, серая, под цвет городского смога, отутюженная куртка с ярко-красными пуговицами и серые брюки, заправленные в высокие черные сапоги. На плечах, точно когтистые лапы, сидели блестящие латунные эполеты. В этом костюме шеф полиции, и без того массивный, казался еще крупнее – даже сейчас, когда он сидел и молчал, казалось, будто он заполняет собой все помещение. Кроме него, присутствовали еще три министра. Скромный мужчина средних лет, с жидкими белокурыми волосами, сидел, изучая свои ногти, – то был Карл Мортенсен, министр обороны. Рядом с ним, зевая напоказ, сидела Хелен Малбинди, весьма скрытная и вкрадчивая дама, министр информации. Министр иностранных дел, Мармадьюк Фрай, славившийся своим неумеренным аппетитом, даже не пытался делать вид, будто слушает мистера Пинна, – вместо этого он громко отдавал распоряжения почтительному лакею. – Шесть картофельных крокетов и стручковую фасоль, нарезанную вдоль… – …Сорок пять лет собирал я свою коллекцию! Каждый из вас не раз прибегал к моим услугам… – …И еще один омлетец с тресковой икрой, сдобренный черным перчиком – но в меру. На том же диване, что мистер Деверокс, но отделенный от него внушительной грудой персидских подушек, восседал невысокий рыжеволосый джентльмен. На нем был изумрудно-зеленый жилет, черные штаны в обтяжку с блестками, и на лице его играла широкая улыбка. Судя по всему, он от души наслаждался, внимая этой беседе. Натаниэль на миг задержал на нем свой взгляд. Квентин Мейкпис был автором двадцати с лишним пьес. Все они имели большой успех, а последняя, «Лебеди Аравии», побила рекорды кассовых сборов повсюду в империи. Его присутствие было несколько неуместным, но не сказать, чтобы неожиданным. Все знали, что Мейкпис – ближайшее доверенное лицо премьер-министра, и прочие министры терпели его присутствие, относясь к нему с осмотрительной любезностью. Мистер Деверокс заметил, как вошла госпожа Уайтвелл, и поднял руку, приветствуя ее. Теперь он скромно кашлянул. Мистер Пинн тотчас прекратил свои излияния. – Благодарю вас, Шолто, – сказал премьер-министр. – Мы вас прекрасно поняли. Мы глубоко сочувствуем вашему горю. Быть может, как раз сейчас мы узнаем хотя бы часть ответов на ваши вопросы. Сюда прибыла Джессика Уайтвелл вместе с юным Мэндрейком, которого все вы наверняка хорошо помните. Мистер Дюваль иронически хмыкнул: – Ну конечно, кто же не знает великого Джона Мэндрейка? Мы с большим интересом наблюдаем за его карьерой, а в особенности за его усилиями в борьбе с этим назойливым Сопротивлением. Надеюсь, он наконец-то принес новости о том, каких успехов ему удалось достичь. Все обернулись к Натаниэлю. Он отвесил короткий, сдержанный поклон, как того требовали правила этикета. – Добрый вечер, леди и джентльмены. Кхм… Никаких достоверных сведений я пока сообщить не могу. Ведется тщательное расследование, и в скором времени… – Я так и знал! – воскликнул шеф полиции, возмущенно брякнув всеми регалиями, что болтались у него на груди. – Слышали, Шолто? «Никаких достоверных сведений»! Это безнадежно. Мистер Пинн воззрился на Натаниэля сквозь свой монокль. – В самом деле. Это большое разочарование. – Давно пора отстранить департамент внутренних дел от этого расследования! – продолжал Дюваль. – Мы, полиция, управимся с ним куда лучше. Сопротивление пора стереть в порошок! – Вот-вот! – согласился мистер Фрай, на миг оглянувшись в их сторону, – и снова принялся терзать лакея: – А на десерт – клубничный рулет… – Это правда, – сурово подтвердила Хелен Малбинди. – Я и сама понесла некоторые убытки – у меня не так давно похитили ценную коллекцию африканских масок. – Ряд моих помощников, – добавил Карл Мортенсен, – тоже подверглись ограблению. А сегодня ночью подожгли склад торговца, поставляющего мне персидские ковры. Мистер Мейкпис невозмутимо улыбнулся из своего уголка: – По правде говоря, большая часть этих преступлений чрезвычайно мелкомасштабна, не правда ли? Они не причиняют нам подлинного ущерба. Члены Сопротивления – изрядные глупцы: все эти взрывы только отталкивают простолюдинов – народ их попросту боится. – Мелкомасштабна? – возопил мистер Дюваль. – Да как вы можете так говорить? Разорена одна из самых престижных улиц Лондона! Наши враги со всего мира разнесут по домам хорошие новости: Британская империя настолько слаба, что не способна предотвратить нападения у себя дома! Я заранее предвижу, как порадуются этому известию в дебрях Северной Америки! Да еще в самый День Глэдстоуна! – Кстати, этот праздник – смехотворная нелепость, – заметил Мортенсен. – Пустая трата средств. Не понимаю, зачем мы чтим память этого старого дурака. – Не думаю, что вы решились бы повторить это ему в лицо, Мортенсен! – хохотнул мистер Мейкпис. – Джентльмены, прошу вас! – встрепенулся премьер-министр. – Не будем ссориться. Генри прав. День Основателя – дело серьезное и требует тщательной организации. Мы делаем все, чтобы пустить населению пыль в глаза пустой роскошью. Казна тратит миллионы на организацию забав и дармовой кормежки. Мы даже задержали отправку в Америку четвертой флотилии ради того, чтобы лишний раз разнообразить зрелище. И все, что может испортить эффект – и к тому же наносит ущерб мистеру Пинну, – необходимо немедленно ликвидировать. В настоящее время расследование подобных преступлений входит в обязанности департамента внутренних дел. Джессика, не будете ли вы так любезны представить свой доклад… Госпожа Уайтвелл указала на Натаниэля: – Мистер Мэндрейк расследует это дело вместе с мистером Тэллоу. Он пока не успел доложить мне о достигнутых результатах. Я предлагаю выслушать его вместе. Премьер-министр благосклонно улыбнулся Натаниэлю: – Что ж, рассказывайте, Джон. Натаниэль сглотнул. Его наставница предоставила ему выкручиваться самостоятельно. Ну что ж, ладно. – Говорить о том, что именно вызвало произошедшие сегодня разрушения, еще слишком рано… – начал он. Шолто Пинн выронил свой монокль, и тот закачался на шнурке. – Разрушения?! – взревел он, – Да это самый настоящий теракт! Это катастрофа! Как вы смеете, молодой человек! Однако Натаниэль упрямо продолжал: – Еще слишком рано, сэр, – повторил он, – утверждать, что это действительно дело рук Сопротивления. Вполне возможно, что Сопротивление тут вовсе ни при чем. Это могли быть иностранные агенты или же выходка какого-нибудь доморощенного ренегата. В деле имеется ряд странных моментов… Мистер Дюваль вскинул волосатую руку. – Да это просто смешно! Разумеется, это очередной теракт Сопротивления, и ничто иное! Дело обладает всеми признаками их обычных преступлений. – Нет, сэр. Натаниэль заставил себя встретиться взглядом с шефом полиции. Он не собирался больше заискивать и отступать перед ним. – Все вылазки Сопротивления – это мелкие происшествия, зачастую связанные с магическими атаками низшего уровня: стаканы с мулерами, шары с элементалями и тому подобное. Они всегда имеют политический подтекст – они направлены против магов или предприятий, которые поставляют нам какие-либо товары, – и отдают авантюризмом. Все они проводятся по принципу «укусить и сбежать». Инцидент на Пиккадилли выглядит совершенно иначе. Он ужасен по своим последствиям и длился около двух часов. Здания были разрушены изнутри – наружные их стены по большей части остались нетронутыми. Короче говоря, я полагаю, что мы имеем дело с магическим вмешательством весьма высокого уровня. Тут заговорила госпожа Уайтвелл: – Однако никаких следов бесов или джиннов не найдено. – Это так, мэм. Мы методично прочесали все место преступления, ища каких-либо улик, однако ничего не нашли. Не было обнаружено никаких обычных следов магии, что, по всей видимости, указывает на отсутствие каких-либо демонов; однако следов человеческого вмешательства также замечено не было. Все, кто присутствовал при инциденте, были убиты некой мощной магией, однако нам до сих пор не удалось идентифицировать ее источник. Откровенно говоря, мистер Тэллоу весьма добросовестен, однако его методы не рассчитаны на нестандартные ситуации. И в случае, если наш загадочный противник вздумает нанести новый удар, боюсь, мы окажемся не в силах его предотвратить, если не изменим свою тактику. – Просто необходимо дать больше полномочий Серым Спинам, вот и все, – сказал мистер Дюваль. – При всем моем уважении, – возразил Натаниэль, – шестерых ваших волков сегодня ночью оказалось недостаточно. На несколько секунд воцарилась тишина. Мистер Дюваль смерил Натаниэля взглядом своих маленьких черных глазок. Нос у шефа полиции был короткий, но необычайно широкий; синий от щетины подбородок выпирал, точно нож бульдозера. Мистер Дюваль ничего не сказал, но взгляд его был весьма красноречив. – Ну что ж, по крайней мере, сказано откровенно, – произнес наконец мистер Деверокс. – И что же предлагаете вы, Джон? Вот оно! Надо воспользоваться шансом! Они все только и ждут, чтобы он оступился… – Думаю, есть все причины предполагать, что вчерашнее происшествие может повториться, – сказал Натаниэль. – Атака была направлена против Пиккадилли – одного из наиболее привлекательных для туристов районов Лондона. Быть может, неведомый противник стремится нас опозорить, посеять смятение среди зарубежных гостей, пошатнуть авторитет нашего государства. Как бы то ни было, следует выпустить на улицы столицы патрули могущественных джиннов. Я бы расставил эти патрули вблизи всех популярных торговых районов, а также у достопримечательностей, музеев и картинных галерей – везде, где часто бывают туристы. И тогда, если что-нибудь случится, мы сможем отреагировать незамедлительно. Министры откликнулись неодобрительным фырканьем и принялись наперебой возражать. Это предложение попросту смехотворно: улицы и так патрулируются следящими шарами, да и полисменов на улицах предостаточно; для управления могущественными джиннами потребуется слишком много энергии… Помалкивал лишь премьер-министр – да еще мистер Мейкпис. Драматург сидел и явно веселился от души, наблюдая за министрами. Наконец мистер Деверокс призвал всех к тишине. – Мне кажется, что у нас недостаточно улик. Это преступление – дело рук Сопротивления? Может быть, да, может быть, нет. Стоит ли вводить дополнительные патрули? Кто знает? Как бы то ни было, я принял решение. Мэндрейк, в прошлом вы доказали, что способны на многое. Докажите это еще раз. Организуйте это наблюдение сами и выследите преступника. И Сопротивление тоже не упускайте из виду. Если департамент внутренних дел не справится с заданием, – тут он многозначительно взглянул на Натаниэля и госпожу Уайтвелл, – нам придется передать это дело другим организациям. А пока что отправляйтесь к себе и постарайтесь отобрать своих демонов как можно тщательнее. Что же касается остальных – сегодня День Основателя, и нам положено праздновать. Идемте обедать! Госпожа Уайтвелл молчала до тех пор, пока деревня Ричмонд не скрылась позади. – Вы нажили себе могущественного врага в лице Дюваля, – сказала она наконец. – Да и остальным вы, похоже, не по душе. Но на данный момент это наименьшая из ваших проблем. Она смотрела в окно на темные деревья и поля, мало-помалу тонущие в сумерках. – Я в вас верю, Джон, – продолжала она. – Эта ваша идея вполне может оказаться плодотворной. Поговорите с Тэллоу, расшевелите свой департамент, разошлите демонов. Она поправила длинной тонкой рукой прическу. – Сама я, к сожалению, этой проблемой заняться не смогу. У меня слишком много дел в связи с подготовкой к американским кампаниям. Но если – если! – вам все-таки удастся обнаружить этого злодея, если вы сумеете обелить департамент внутренних дел, вы будете хорошо вознаграждены… Она не стала договаривать, что произойдет в противном случае. Все и без того было ясно. Натаниэль чувствовал, что надо что-то ответить. – Да, мэм, – сказал он севшим голосом. – Спасибо. Госпожа Уайтвелл медленно кивнула. Она взглянула на Натаниэля – и, невзирая на все его восхищение наставницей, невзирая на все уважение, которое он к ней питал, невзирая на то, что он столько лет прожил в ее доме, юноша внезапно ощутил, что она смотрит на него совершенно равнодушно, словно бы откуда-то издалека. Так парящий в воздухе ястреб мог бы взглянуть на тощего кролика, прикидывая, стоит ли на него охотиться. Натаниэль внезапно остро ощутил, как он молод и уязвим, как он беззащитен перед ее могуществом. – Времени у нас мало, – сказала наставница. – Надеюсь, у вас есть под рукой толковый демон? Бартимеус 10 Разумеется, я, как всегда, попытался воспротивиться. Я использовал всю свою энергию для того, чтобы противостоять призыву, однако заклятие оказалось чересчур мощным: каждый его слог был точно гарпун, вонзающийся в мою сущность, стягивающий ее воедино, влекущий меня вовне. В течение трех кратких секунд мягкое тяготение Иного Места помогало мне сопротивляться – а потом, внезапно, его поддержка исчезла, и я оторвался от него, точно ребенок от груди матери. Моя сущность в долю мгновения собралась воедино, растянулась до бесконечности и секундой позже вырвалась в мир, в знакомую и ненавистную темницу пентакля. Где, следуя законам, возникшим в незапамятные времена, я тут же воплотился. Передо мной открывался богатый выбор. Чем мне стать? Призыв был чрезвычайно мощным – неведомый волшебник явно опытен, так что вряд ли его смутит ревущий ураган или скелет с глазницами, затянутыми паутиной. Так что я избрал деликатную, утонченную внешность, дабы изумить его своей неповторимой изощренностью. Идея была действительно оригинальной, хотя не мне бы говорить. В воздухе повис огромный пузырь, переливающийся всеми цветами радуги. В воздухе распространился тончайший аромат благородного дерева и неуловимый, эфирный звук арф и скрипок. Внутри пузыря восседала прекрасная дева [11 - Деву я создал по образцу некой весталки, с которой встречался в Риме. То была женщина на редкость независимого нрава. По ночам Юлия частенько удирала от Священного Огня и пробиралась в Большой Цирк, чтобы сделать свои ставки в соревнованиях колесниц. Очков она, разумеется, не носила – я снабдил ее очками ради того, чтобы она выглядела посерьезнее, – добавил ей gravitas, так сказать. Считайте это художественной вольностью.], в круглых очочках на точеном носике. Дева невозмутимо огляделась по сторонам. И возмущенно взвыла. – Ты! – Погоди, Бартимеус… – Ты!!! Эфирная музыка оборвалась с мерзким чваком; вместо нежных ароматов потянуло тухлятиной. Личико прекрасной девы побагровело, глаза выпучились, точно пара вареных яиц, стекло в очочках пошло трещинами. Дивный ротик, подобный розовому бутону, оскалился острыми желтыми клыками, которые скрежетали от злости. В радужном пузыре заплясали языки пламени, и сам пузырь угрожающе вспух, словно вот-вот лопнет. Он завертелся так стремительно, что воздух загудел. – Послушай минуточку… – Мы же договаривались! Мы оба принесли клятву! – Ну, строго говоря, это не совсем так… – Ах вот как?! Что, забыл уже? Времени-то ведь немного прошло, а? Там, в Ином Месте, я, конечно, сбился со счета, но ты практически не изменился. Ты все еще мальчишка! Парень вытянулся во весь рост. – Я теперь высокопоставленный член правительства… – Ты даже еще не начал бриться! Сколько же лет прошло – два, три? – Два года восемь месяцев. – Ага, это, стало быть, тебе всего четырнадцать. И ты уже вызвал меня снова! – Да, но погоди минутку. Я ведь тогда так и не принес клятвы. Я просто отпустил тебя, и все. Я не говорил… – …Что больше не станешь меня вызывать? Но это отчетливо подразумевалось! Я должен был забыть твое имя, а ты – мое! Уговор дороже денег! А теперь… Лицо прекрасной девы во вращающемся пузыре стремительно возвращалось вспять по ступеням эволюции: покатый лоб ушел назад и порос шерстью, на клыкастой морде загорелись красные звериные глазки. Круглые очочки были тут как-то не к месту, поэтому когтистая лапа сгребла их и засунула в пасть, где острые зубы перетерли их в порошок. Мальчишка поднял руку. – Ты, главное, не суетись, выслушай меня сначала. – Ах, выслушать? Почему это я должен тебя слушать, когда у меня еще с того раза вся сущность ноет? Должен тебе сказать, я предполагал, что мне понадобится куда больше, чем два года… – Два года и восемь месяцев! – …Чем два вшивых человеческих года, чтобы оправиться от общения с тобой! Нет, я, конечно, знал, что рано или поздно какой-нибудь придурок в остроконечной шляпе вызовет меня снова, но я не думал, что это будет тот же самый придурок, что и в прошлый раз! – У меня нет остроконечной шляпы! – надулся мальчишка. – И тем не менее ты придурок! Я знаю твое истинное имя, а ты вытаскиваешь меня обратно в этот мир помимо моей воли! Ну что ж, прекрасно: я растрезвоню его во всеуслышание, пока не смогу убраться отсюда! – Нет! Ты же поклялся… – С моей клятвой покончено! Она утратила силу, развеялась, расточилась, пошла прахом, попала не по адресу! Ты не подумал, что не ты один можешь так поступить, а, малый? От девичьего личика не осталось и следа. Свирепый зверь скалился на него изнутри пузыря, словно пытаясь вырваться наружу. – Помолчи хоть минуту, дай объяснить! Я тебе услугу оказываю! – Да ну? Услугу? Бесценная, должно быть, услуга! Это надо слышать! – В таком случае, помолчи хоть полсекунды и дай мне сказать. – Ладно! Чудесно! Я весь внимание. – Хорошо. – Я буду нем как могила. Кстати, ты в курсе, что это твоя могила? – В таком случае… – И посмотрим, сумеешь ли ты выдумать хоть какое-нибудь оправдание, которое стоило бы услышать, потому как я в этом сильно сомневаюсь… – Заткнись, будь так любезен!!! Волшебник внезапно вскинул руку, и я ощутил давление на внешнюю сторону пузыря. Я временно прекратил орать. Он перевел дух, пригладил волосы и поправил манжеты, хотя никакой нужды в этом не было. – Так вот, – начал он. – Я действительно стал на два года старше, как ты верно угадал. Но я еще и стал на два года опытнее. И должен предупредить тебя, что, если ты не будешь вести себя как следует, я не стану использовать Направленное Ущемление. Нет. Ты когда-нибудь испытывал Выворачивание Кожи? А Раздирание Сущности? Испытывал, конечно. С такими личностями, как ты, это единственное средство [12 - Увы, он был прав. Мне в свое время приходилось испытывать как то, так и другое. Выворачивание Кожи особенно мучительно. Шевелиться при этом трудно, а говорить почти невозможно. А мягкую мебель после этого можно сразу выкидывать.]. Вот то-то. Не испытывай же мое терпение. – Это все мы уже проходили, – ответил я. – Только не забывай: ты знаешь мое имя, но и я знаю твое. Попытаешься меня наказать – я отвечу тебе тем же. Так что никто не выиграет. Обоим придется плохо. Парень вздохнул и кивнул: – Это верно. Видимо, нам обоим следует успокоиться. Он скрестил руки на груди и несколько секунд мрачно созерцал мой пузырь [13 - Который теперь висел абсолютно неподвижно примерно в метре над полом. Поверхность пузыря сделалась непрозрачной, и сидящего внутри чудовища стало не видно.]. Я, в свою очередь, мрачно наблюдал за ним. Лицо его выглядело все таким же бледным и изможденным – по крайней мере, та часть лица, которая была мне видна, потому что минимум половина его была завешена настоящей гривой. Могу поклясться, он не знался с ножницами с тех самых пор, как я видел его в последний раз; жуткие патлы ниспадали ему на плечи черной сальной Ниагарой. Что же касается остального, мальчишка, несомненно, сделался малость покрепче, но не столько вырос, сколько вытянулся, точно сорняк, и притом весьма нескладно. Как будто какой-то великан ухватил его за голову и за ноги, рванул разок, а потом плюнул и бросил: торс узкий, как веретено, руки-ноги длинные и словно растут не оттуда, а стопы и кисти больше подошли бы горилле. Его костюм только подчеркивал нескладность фигуры: щегольской пиджак, такой тесный, как будто его нарисовали прямо на голом теле, дурацкое длиннющее черное пальто, ботинки с кинжально-острыми носами, а из нагрудного кармана торчит носовой платок с кружевами, размером с небольшой тент. Сразу было видно, что самому мальчишке кажется, будто выглядит он сногсшибательно. Тут было над чем поязвить, но я решил оставить это на будущее. Я быстро оглядел комнату – это оказалось какое-то специальное помещение для вызывания духов, вероятно, в правительственном здании. Пол был выстелен чем-то вроде искусственного дерева, абсолютно гладким, без сучков и щелей, явно идеально подходящим для создания пентаклей. В углу стоял шкаф со стеклянными дверцами, где хранились мелки, линейки, циркули, свечи и бумага. В соседнем шкафу стояли баночки и бутылочки с несколькими десятками благовоний. И больше в комнате не было ничего. Стены были выкрашены в белый цвет. Квадратное окно в одной из стен смотрело в темное ночное небо. Комнату освещала унылая гроздь голых лампочек, свисающих с потолка. Единственная дверь была железной и запиралась изнутри на засов. Мальчишка наконец закончил размышлять, снова поправил манжеты и нахмурил лоб. Лицо его слегка скривилось – то ли он старался выглядеть повнушительнее, то ли страдал несварением желудка, что именно – сказать трудно. – Бартимеус, – торжественно сказал он, – слушай внимательно. Поверь мне, я глубоко сожалею о том, что пришлось снова тебя вызвать, но выбора у меня не было. Здешние обстоятельства изменились, и возобновление знакомства пойдет на пользу нам обоим. Он сделал паузу – похоже, решил, что я захочу вставить конструктивное замечание. Фигушки. Пузырь остался непрозрачным и неподвижным. – В целом, – продолжал он, – ситуация проста. Правительство, частью которого я ныне являюсь [14 - Тут он снова пригладил волосы. Эта манера вечно прихорашиваться кого-то мне смутно напоминала, только я никак не мог припомнить, кого именно.], планирует этой зимой высадить в американских колониях большое войско. Война, по всей вероятности, дорого обойдется обеим сторонам, но, поскольку колонии упрямо отказываются повиноваться воле Лондона, избежать кровопролития, увы, не удастся. Мятежники хорошо организованы, и у них имеются свои волшебники, некоторые из них даже весьма могущественны. Чтобы одолеть их, мы высылаем большой отряд магов-воинов в сопровождении джиннов и меньших демонов. Тут я подал голос. Посреди пузыря раскрылся рот. – Проиграете вы эту войну! Ты в Америке бывал? А я там жил двести лет – с перерывами, правда. Там такая глушь – конца-краю не видать. Мятежники отступят, втянут вас в бесконечную партизанскую войну и рано или поздно обескровят. – Нет, мы не проиграем, но выиграть будет трудно, в этом ты прав. Немало людей и джиннов погибнет там. – Людей-то уж точно. – И джиннов всегда гибнет не меньше. Разве не так? Ты в свое время побывал во многих битвах. Ты знаешь, как это бывает. Так что я действительно оказываю тебе услугу. Старший архивариус прошерстил летописи и составил список всех демонов, которые могут пригодиться в американской кампании. Твое имя там тоже есть. Большая кампания? Списки демонов? Ой, что-то не верится! Но я не стал возражать вслух, надеясь вытянуть из него побольше сведений. Пузырь дернулся движением, отдаленно напоминающим пожатие плеч. – Ну и ладно, – сказал пузырь. – Америка мне всегда нравилась. Она уж всяко лучше, чем этот лондонский свинарник, который ты зовешь своей родиной. Никакого тебе мерзкого столпотворения – только небо да травы, да горы на горизонте… И чтобы подчеркнуть, как мне нравится Америка, изнутри пузыря проступила морда счастливого бизона. Мальчишка улыбнулся – той самой знакомой улыбочкой, которую я так ненавидел два года тому назад. – А-а! Видно, ты давненько не бывал в Америке, верно? Бизон взглянул на него косо. – А что? – Да ничего, только теперь там тоже всюду города, особенно вдоль Восточного побережья. Один или два даже не уступают размерами Лондону. В том-то и загвоздка. Дальше на запад действительно простирается глушь, о которой ты говоришь, но глушь нас не интересует. Сражаться тебе придется в городах. Бизон с напускным безразличием разглядывал свое копыто. – А мне-то какая разница? – В самом деле? Может, ты все же предпочтешь остаться здесь и работать на меня? Я могу устроить так, чтобы тебя вычеркнули из списков тех, кто подлежит призыву. А на меня работать придется не так долго, всего несколько недель. Всего лишь караульная служба. – Стоять в карауле? – возмутился я. – Беса себе вызови. – А у американцев, между прочим, африты имеются. Это зашло уже слишком далеко. – Знаешь что, – сказал я, – я и сам о себе могу позаботиться. Битву при Аль-Арише и осаду Праги я пережил и без твоей опеки. Посмотрим правде в глаза: у тебя большие проблемы, иначе бы ты ни за что не решился призвать меня снова. Особенно учитывая то, что мне известно, – верно, Наш? На миг мне показалось, что мальчишка вот-вот взорвется, однако же он вовремя взял себя в руки. Только устало выдохнул воздух. – Ладно, – сказал он. – Признаю: я вызвал тебя не только затем, чтобы оказать тебе услугу. Бизон закатил глаза: – Поразительно! – У меня тут проблемы, – продолжал мальчишка. – Мне нужно срочно добиться результатов. Если этого не произойдет, – он крепко стиснул зубы, – я… меня, возможно, просто уничтожат. Поверь мне, я охотно вызвал бы де… джинна с лучшими манерами, чем у тебя, но мне просто некогда разыскивать такого. – Ну, вот это больше похоже на правду, – ответил я. – А вся эта история про Америку – полная лажа, верно? Ты просто пытался заранее заручиться моей благодарностью. Ну, не повезло тебе. Я не купился. Я знаю твое истинное имя и намерен им воспользоваться. Если у тебя есть хоть капелька мозгов, ты меня отпустишь, и немедленно. Наш разговор окончен. И чтобы это подчеркнуть, бизон задрал морду к небу и принялся надменно вращаться в пузыре. Парень запрыгал от возбуждения. – Бартимеус, послушай!.. – Нет и нет! Сколько ни умоляй, этот бизон тебя слушать не станет. – Я и не собирался тебя умолять! Его гнев наконец вырвался наружу. Ух ты, как мы дуемся! – Слушай меня! – рявкнул он. – Если мне никто не поможет, мне конец. Тебя это, наверно, не волнует… Бизон оглянулся через плечо и сделал удивленные глаза. – Ну надо же, какое могущество! Ты читаешь мои мысли! – …Так, может быть, взволнует другое. Американская кампания – это не выдумка. Да, никакого списка не существует, это правда, но если ты мне не поможешь и я погибну, перед смертью я позабочусь о том, чтобы твое имя было рекомендовано для призыва в войска. А тогда уж ты сможешь твердить мое истинное имя хоть до посинения – никакого толку тебе с этого не будет. Мне от этого не будет ни холодно ни жарко. Так что выбор у тебя один, – заключил он, снова скрещивая руки на груди. – Либо немного постоять на карауле, либо отправляться на войну. Решать тебе. – В самом деле? – переспросил я. Парень тяжело дышал, его патлы снова завесили ему пол-лица. – Да. Предашь меня – пеняй на себя. Бизон развернулся и уставился на него тяжелым пристальным взглядом. По правде говоря, немного постоять на карауле, разумеется, несравнимо лучше, чем отправляться на войну: битвы, увы, отличаются непредсказуемостью. И как ни злил меня этот юнец, я всегда находил его все-таки чуточку приятнее большинства хозяев. Остался ли он таким и поныне – сказать пока трудно. Времени прошло немного, возможно, он еще не совсем испорчен. Я расстегнул переднюю стенку пузыря и высунулся наружу, упершись копытом в подбородок. – Ну, похоже, ты снова выиграл, – негромко сказал я. – Похоже, выбора у меня нет. Парень пожал плечами: – Ну да, особого выбора у тебя нет. – В таком случае, – продолжал я, – ты обязан, как минимум, ввести меня в курс дела. Я вижу, ты изрядно продвинулся по службе. И кем же ты стал? – Я работаю на департамент внутренних дел. – Внутренних дел? Это где Андервуд работал, что ли? Бизон вскинул брови: – Ага, значит, кто-то все же пошел по стопам своего бывшего наставника… Мальчишка закусил губу. – Неправда. Это не имеет никакого отношения к моему бывшему наставнику. – Возможно, кто-то все еще чувствует себя виноватым в его смерти… [15 - Дело в том, что два года тому назад Натаниэль путем ряда краж и обманов стал (в некоторой степени) причиной кончины своего наставника. Тогда это изрядно мучило его совесть. Мне было интересно посмотреть, избавился он от этих угрызений или нет.] Парень покраснел. – Чушь! Это чистое совпадение. Моя новая наставница порекомендовала мне поступить на службу именно туда. – Ах да, конечно! Милейшая госпожа Уайтвелл. Восхитительное создание [16 - Это так называемая ирония. На самом деле госпожа Уайтвелл – экземпляр на редкость неприятный. Длинная, тощая, как скелет, руки и ноги – как сухие палки. Я все удивлялся, как она не загорается, когда закидывает ногу за ногу.]. Я пристально разглядывал его, все более вдохновляясь своей новой задачей. – А костюмы тебе тоже она подбирает? Что это за портки в обтяжечку – никак, с циркача снял? Да сквозь них можно прочитать этикетку на твоих трусах! А эти твои манжеты… – Это очень дорогая рубашка! – ощетинился парень. – Миланского шелка. А широкие манжеты сейчас в моде. – Больше всего они смахивают на кружевные вантузы. Странно, что тебя не сносит сквозняком. На твоем месте я бы их обрезал и пошил себе из них второй костюм. Вышло бы не хуже твоего нынешнего наряда. А то еще можно было бы пошить чудный чепчик… Заметно было, что эти выпады в адрес его костюма задевали его куда сильнее, чем упоминание об Андервуде. Все-таки его приоритеты сильно изменились за эти два года. Он пытался как-то взять себя в руки, то и дело поправлял манжеты и приглаживал волосы. – Посмотри на себя! – продолжал я. – Как много новых мелких привычек! Держу пари, ты подражаешь этим своим ненаглядным волшебникам. Он поспешно отдернул руку от волос. – Ничего подобного! – Ты, небось, и в носу ковыряешь точь-в-точь как госпожа Уайтвелл – ты ведь так стараешься во всем походить на нее! Неприятно, конечно, снова возвращаться в этот мир, но все же славно было видеть, как мальчишку снова корежит от ярости! Я дал ему немного попрыгать от злости в своем пентакле. – Ты ведь не забыл, – весело сказал я наконец, – что, когда вызываешь меня, приятные беседы прилагаются? В нагрузку, так сказать. Парень застонал, закрыв лицо руками. – Может, я бы лучше умер? Мне слегка полегчало. По крайней мере, основные принципы наших взаимоотношений остались прежними. – Ладно, – сказал я. – Давай рассказывай об этой караульной службе. Ты говоришь, там все просто? Парень встряхнулся: – Да. – И тем не менее твоя работа и сама твоя жизнь зависят от этого? – Именно так. – Но ничего мало-мальски опасного или сложного там нет? – Нет. Ну… – он сделал паузу. – Почти нет. Бизон сердито стукнул копытом. – Давай выкладывай все начистоту! Мальчишка вздохнул. – В Лондоне завелась какая-то нечисть, весьма опасная. Это не марид, не африт и не джинн. Никаких магических следов оно после себя не оставило. Сегодня ночью оно снесло пол-Пиккадилли. Разрушены в том числе «Магические принадлежности Пинна». – Да ну? А что стало с Симпкином? – С фолиотом? Погиб он. – Ц-ц-ц! Жалость какая! [17 - Я сказал это от чистого сердца. Я лишился возможности отомстить.] Мальчишка пожал плечами: – Я отчасти несу ответственность за безопасность в столице, и теперь всю вину норовят свалить на меня. Премьер-министр в ярости, а наставница отказывается меня защищать. – А ты что, удивлен? Я же тебя предупреждал насчет Уайтвелл. Парень сделался мрачным. – Она еще пожалеет о своем вероломстве, Бартимеус! Как бы то ни было, мы тратим время зря. Мне нужно, чтобы ты стоял на страже и выслеживал агрессора. Я прикажу и другим волшебникам, чтобы выслали своих джиннов. Что ты на это скажешь? – Давай заканчивать побыстрее, – ответил я. – Что ты мне поручаешь и каковы твои условия? Он гневно уставился на меня из-за своих роскошных патлов. – Я предлагаю контракт, подобный тому, что был в прошлый раз. Ты соглашаешься служить мне, не разглашая моего истинного имени. Если ты будешь усердно выполнять мои приказания и сведешь к минимуму оскорбительные замечания, длительность твоей службы будет относительно краткой. – Я хочу знать точный срок. Чтобы не зависеть от твоих капризов. – Хорошо. Полтора месяца. Для тебя это один миг. – А мои точные обязанности? – Общая многоцелевая защита твоего хозяина (то есть меня). Охрана определенных мест в Лондоне. Преследование и определение неведомого злодея, наделенного значительной мощью. Вопросы есть? – Охрана – это ладно. А вот пункт насчет защиты чересчур растяжимый. Почему бы нам его не вычеркнуть? – Потому что тогда я не смогу положиться на то, что ты будешь заботиться о моей безопасности. Ни один волшебник не пренебрежет этим [18 - Ну, тут он ошибался: был один волшебник, который махнул рукой на все условия насчет защиты и попросту доверился мне. Это, разумеется, был Птолемей. Но он был личностью уникальной. Второго такого, как он, не было, нет и не будет.]. Иначе ты пырнешь меня ножом в спину при первом же случае. Ну так что, ты согласен? – Согласен. – Тогда приготовься принять свое поручение! Он вскинул руки и выпятил подбородок. Смотрелось это не настолько впечатляюще, как ему хотелось бы, поскольку волосы все время лезли ему в глаза. Выглядел он в точности как четырнадцатилетний щенок, каким и был. – Погоди. Давай помогу. А то уже поздно, тебе баиньки пора. На носу у бизона вновь очутились очки, которые не так давно носила прекрасная дева. – Как насчет вот этого… – И я завел унылым, официальным тоном: – «Обязуюсь вновь служить тебе в течение полутора месяцев, не более или не менее. Под страхом наказания обещаю в течение этого времени не разглашать твоего имени…» – Моего истинного имени! – Ну ладно – «твоего истинного имени никому из людей, что мне встретятся». Пойдет? – Нет, Бартимеус, этого недостаточно. Не то чтобы я тебе не доверяю, просто для полноты картины. Предлагаю такой вариант: «в течение этого времени не разглашать его ни человеку, ни бесу, ни джинну, ни другому разумному духу, ни в этом мире, ни в ином, ни на одном из планов; не произносить ни единого слога этого имени таким образом, чтобы кто-то мог подслушать хотя бы эхо, не шептать его ни в бутылке, ни в пещере, ни в ином тайном месте, где следы имени могут быть обнаружены с помощью магических средств; не записывать его ни на одном из известных языков и не переводить имя на другие языки таким образом, чтобы его значение могло быть разгадано». Ну что ж, это честно. Я угрюмо повторил слова клятвы. Целых полтора месяца! Ну что ж, по крайней мере, он упустил из виду хотя бы одну зацепку, которую я оставил: как только названный срок истечет, я смогу называть его имя, сколько мне будет угодно. А уж я молчать не стану, если у меня появится хоть малейший шанс проболтаться! – Хорошо, – сказал я. – Договорились. Расскажи-ка поподробнее об этом вашем неведомом злодее. Часть 2 Китти 11 На следующее утро после Дня Основателя погода заметно испортилась. Небо над Лондоном заволокли унылые серые облака, и заморосил мелкий дождь. Все пешеходы, кроме тех, кто торопился по делам, немедленно исчезли с улиц, и члены Сопротивления, которые в другое время шатались бы по улицам, выискивая новые объекты для своих акций, собрались у себя на базе. Местом встреч им служил небольшой, но процветающий магазинчик в глубине Саутуорка. Магазинчик торговал красками, кистями и прочими подобными товарами и пользовался популярностью у простолюдинов, наделенных художественной жилкой. В нескольких сотнях метров к северу, за рядом заброшенных складов, катила свои воды широкая Темза, а дальше начинался центр Лондона, где кишели волшебники. Однако сам Саутуорк был сравнительно бедным районом, заселенным мелкими ремесленниками и торговцами, и волшебники здесь показывались редко. Что вполне устраивало обитателей магазинчика. Китти стояла за стеклянным прилавком, сортируя стопки бумаги по формату и весу. Сбоку от нее на прилавке красовалась куча пергаментных свитков, перевязанных веревкой, маленькая подставочка с мастихинами и шесть больших стеклянных банок, ощетинившихся кистями из конского волоса. С другой стороны – пожалуй, чересчур близко, – красовалась задница Стенли. Он сидел на прилавке, скрестив ноги по-турецки, с головой уйдя в утреннюю газету. – Слышь, во всем обвиняют нас, – сказал он. – В чем? – спросила Китти, хотя и так прекрасно знала, в чем именно. – В том безобразии, что случилось в городе. Стенли сложил газету пополам и аккуратно опустил ее на колени. – Цитирую: «Комментируя возмутительное преступление, совершенное на Пиккадилли, представитель департамента внутренних дел, м-р Джон Мэндрейк, призвал всех законопослушных граждан удвоить бдительность. Изменники, ответственные за бойню, все еще на свободе и бродят по Лондону. Подозрение пало на ту самую группу, что ранее совершила серию нападений в Вестминстере, Челси и на Шафтсбери-авеню». Шафтсбери-авеню… Ведь это же про нас, Фред! Фред в ответ буркнул что-то неразборчивое. Он сидел в плетеном кресле между двух мольбертов, откинувшись назад, так, что кресло балансировало на двух ножках, упираясь спинкой в стену. Он уже почти час сидел так, глядя в никуда. – «Предполагается, – читал дальше Стенли, – что так называемое “Сопротивление” состоит из недовольных юнцов, чрезвычайно опасных, фанатичных и питающих болезненную тягу к насилию…» Эй, Фред, уж не твоя ли мамаша это писала? Похоже, они тебя знают как облупленного! «…Ни в коем случае не приближаться к ним… Пожалуйста, сообщите в ночную полицию… трам-пам-пам… мистер Мэндрейк организует особые ночные патрули… комендантский час после девяти вечера ради общественной безопасности…» – ну, в общем, все как обычно. Он бросил газету на прилавок. – По-моему, это свинство. О нашем последнем деле почти не упомянули. Весь шум оттянула на себя эта история на Пиккадилли. Совершенно никакого толку. Надо предпринять еще что-нибудь. Он взглянул на Китти, которая деловито отсчитывала листы бумаги. – А ты как считаешь, босс? Надо бы использовать часть того добра, что лежит у нас в кладовке: в «Ковент-Гарден» наведаться или еще куда-нибудь. Расшевелить их как следует, чтоб забегали. Китти подняла глаза, мрачно взглянула на Стенли исподлобья. – А к чему, собственно? За нас уже потрудился кто-то другой. – Кто-то потрудился, да… Интересно, кто это был? Стенли приподнял кепку и точным движением почесал в затылке. – Лично я бы обвинил во всем чехов. И он краешком глаза взглянул на Китти. Снова он ее дразнит, проверяет на прочность ее авторитет, выискивает слабые места… Китти зевнула. Кишка у него тонка! – Может быть, – сказала она. – А может, венгры или американцы… или другой кто-нибудь, их же сотни. Конкурентов у нас хватает. Кто бы это ни был, они устроили погром в общественном месте, а это не наш метод, как тебе прекрасно известно. Стенли застонал: – Ну ты что, все еще дуешься из-за того пожара у ковровщика? 3-зануда. Если бы не это, про нас бы вообще ни слова не сказали. – Люди пострадали, Стенли. Простые люди. – Не люди, а прихвостни магов! Прибежали спасать хозяйские ковры! – Помолчал бы ты лучше!.. Китти осеклась на полуслове: дверь отворилась. Отряхивая капли с зонтика, вошла женщина средних лет, темноволосая, с лицом, на котором уже появились первые морщины. – Привет, Энн, – сказала Китти. – Всем привет! Новоприбывшая огляделась и почувствовала напряжение, царящее в магазинчике. – Что, это плохая погода так действует? Экие вы все невеселые! Случилось что-нибудь? – Да нет, ничего. Все в порядке. – Китти попыталась беззаботно улыбнуться. Спорить дальше не имело смысла, все равно это ни к чему не приведет. – Ну что, как ты вчера поработала? – О, добыча богатая! – сказала Энн. Она повесила свой зонтик на мольберт и подошла к прилавку, взъерошив мимоходом волосы Фреда. Сложена она была довольно нескладно и ходила слегка вперевалочку, но глаза у нее были быстрые и блестящие, как у сороки. – Все волшебники выползли на набережную, полюбоваться морским парадом. И при этом почти никто из них не следил за своими карманами, даже удивительно. Энн подняла руку и сделала хватающее движение. – Помимо всего прочего, раздобыла пару камушков с мощными аурами. Шеф наверняка заинтересуется. Он может показать их мистеру Хопкинсу. – Они у тебя с собой? – оживился Стенли. Энн показала ему язык. – Нет, я по дороге зашла в конюшни и заныкала их в кладовке. Неужели ты думаешь, что я притащила бы их сюда? Сходи-ка лучше завари мне чайку, глупый мальчишка. Стенли спрыгнул со стойки и скрылся в подсобке магазина. – Но я подозреваю, что на ближайшее время это будет последний товар, который нам удалось раздобыть, – продолжала Энн. – Кто бы ни устроил этот бардак на Пиккадилли, шуму вышло очень много. Как будто в осиное гнездо булыжником кинули. Вы видели, что сегодня ночью в небе творилось? Демоны так и кишат. – Кишат, – подтвердил Фред. – Опять этот Мэндрейк, – сказала Китти. – В газете написано. Энн мрачно кивнула: – Ох и въедливый же он! Молодой да ранний… – Погоди! Китти кивнула на дверь. С улицы вошел худощавый мужчина с бородой. Он долго копался в карандашах и блокнотах. Китти с Энн деловито расставляли товар на полках, и даже Фред встал и чем-то занялся. Наконец мужчина купил все, что хотел, и вышел. Китти взглянула на Энн – та покачала головой: – С ним все в порядке. – Когда Шеф возвращается? – спросил Фред, бросив на пол ящик, который тащил. – Надеюсь, что скоро, – ответила Энн. – Они с Хопкинсом затеяли что-то серьезное. – Это хорошо. А то варимся тут в собственном соку. Вернулся Стенли, принес поднос, уставленный чашками. Вместе с ним вошел крепко сбитый молодой человек с волосами цвета пакли и с рукой на перевязи. Он улыбнулся Энн, похлопал по спине Китти и взял с подноса чашку с чаем. Энн увидела перевязь и нахмурилась. – Где? – лаконично спросила она. – Подрался. Молодой человек отхлебнул чаю. – Вчера вечером, за пабом «Черная собака». Группа простолюдинов, занимающих так называемую «активную гражданскую позицию». Попытался заинтересовать их настоящей борьбой. Они все перетрусили и отказались наотрез. Я малость разозлился и сказал им все, что я о них думаю. Дерьмо! – Он скривился. – Ладно, фигня. – Идиот ты, Ник, – сказала Китти. – Так ты никого вовлечь не сумеешь. Ник набычился: – Ты бы слышала, что они несли! Они боятся до колик! – Трусы! – булькнул Стенли, прихлебывая чай. – Чего же они боятся? – спросила Энн. – Да всего на свете: и демонов, и волшебников, и шпионов, и шаров, и магии – любой, – и полиции, и репрессий… Безнадежно! – Ну, это неудивительно, – заметила Китти. – Они же не обладают нашими преимуществами! Ник покачал головой: – А откуда это известно? Они ведь даже не решаются проверить! Я слегка намекнул на то, чем мы занимаемся, – про магазин ковров упомянул, к примеру, – а они все сразу приутихли, уставились в свои кружки с пивом и на вопросы не отвечают. Самоотверженности им не хватает! И он сердито брякнул чашкой о прилавок. – Поскорей бы Шеф вернулся, – сказал Фред. – Он бы нам сказал, что делать. Китти снова дала волю гневу: – Разумеется, никто не захочет, чтобы его вовлекали в такие дела, как история с магазином! Грязная, опасная работа, и вдобавок от нее куда больше вреда простолюдинам, чем волшебникам. В том-то все и дело, Ник: надо им показать, что мы не просто взрывы устраиваем. Показать, что мы ведем их к… – Ой, посмотрите вы на нее! – фыркнул Стенли. – Китти размякла! – Слушай, ты, мелкий гад… Энн дважды стукнула своей чашкой о стеклянный прилавок, так сильно, что чашка треснула. Взгляд ее был обращен в сторону входной двери. Молодежь, не торопясь и не оглядываясь в ту сторону, куда смотрела она, рассредоточилась по магазину. Китти встала за прилавок, Ник вернулся в подсобку, Фред снова подхватил ящик. Входная дверь магазинчика открылась, и внутрь проскользнул худощавый молодой человек в плаще-дождевике, застегнутом на все пуговицы. Молодой человек сбросил капюшон плаща, открыв копну темных волос. И, застенчиво улыбаясь, подошел к прилавку, где Китти изучала пробитые чеки. – Здравствуйте, – сказала Китти. – Чем могу служить? – Доброе утро, мисс. – Молодой человек почесал нос. – Я работаю на министерство госбезопасности. Нельзя ли задать вам пару вопросов? Китти положила чеки в ящик и устремила на молодого человека внимательный, открытый взгляд: – Валяйте! Тот улыбнулся шире. – Спасибо. Вы, наверное, уже читали о недавних неприятных инцидентах. Знаете, взрыв и другие теракты… Газета лежала на прилавке рядом с Китти. – Да, – согласилась Китти. – Читала. – В результате этих злодеяний, помимо ущерба, нанесенного собственности наших благородных руководителей, пострадало немало достойных простых людей, – сказал молодой человек. – Необходимо обнаружить преступников прежде, чем они успеют нанести новый удар. – Разумеется, – закивала Китти. – Мы просим добропорядочных граждан следить за всем, что может оказаться подозрительным: если вдруг в вашем районе появятся чужие, если вдруг что-то странное происходит и так далее. Вам, мисс, не случалось замечать чего-то подобного? Китти призадумалась. – Трудно сказать. Чужаков кругом всегда полно. Тут ведь порт рядом. Иностранные моряки, торговцы… За всеми не уследишь. – А не замечали ли вы чего-то необычного, такого, что сразу приходит на ум? Китти погрузилась в глубокие раздумья. – Боюсь, что нет. Улыбка молодого человека сделалась разочарованной. – Ну, если вдруг что-то заметите, обращайтесь к нам. Осведомителям у нас платят очень неплохо. – Ну конечно, конечно! Молодой человек еще раз пристально вгляделся в ее лицо – и отвернулся. Мгновением позже он выскользнул на улицу и направился к следующему магазину. Китти обратила внимание, что он забыл накинуть свой капюшон, несмотря на то что дождь припустил как из ведра. Из подсобок и закутков один за другим появились остальные. Китти вопросительно взглянула на Энн и Фреда. Они оба были бледны, на лбу у них блестел пот. – Я так понимаю, это был не человек, – сухо сказала Китти. Фред молча кивнул. Энн сказала: – Это была тварь с головой жука, вся черная, как уголь, и с багровыми жвалами и усами. Усищи она растопырила и почти касалась ими тебя. Бр-р! И как ты сама не видишь? – Это к числу моих талантов не относится, – коротко ответила Китти. – Они стягивают кольцо, – пробормотал Ник. Глаза у него расширились, и говорил он как будто сам с собой. – Нужно срочно предпринимать какие-то решительные действия, иначе они до нас доберутся. Достаточно одного неверного шага… – Думаю, у Хопкинса уже есть какой-то план, – сказала Энн, стараясь их успокоить. – Он добьется прорыва. Вот увидите. – Надеюсь, – буркнул Стенли. Он выругался себе под нос. – Жалко, что я не способен видеть так, как ты, Энни! Энн поджала губы. – Не очень-то это приятный дар. Ну ладно, демон там или не демон, а я хочу определить, что за штуку я сперла. Кто хочет пойти к тайнику? Да, я знаю, на улице льет, но ведь это всего пара кварталов отсюда… Она огляделась. – Багровые усы… – Фреда передернуло. – Видели бы вы их! Усеянные бурыми волосками… – Мы спаслись чудом! – сказал Стенли. – Если вдруг эта тварь подслушала наш разговор… – Достаточно одного неверного шага. Один неверный шаг, и нас всех… – Слушай, Ник, заткнись! Китти хлопнула крышкой прилавка и решительно направилась к выходу. Она понимала, что испытывает то же самое чувство, что и все остальные: клаустрофобию существа, загнанного в угол. В такой день, как сегодня, когда непрерывно хлещет дождь, все они были вынуждены беспомощно ютиться под крышей, а это усиливало вечно терзающее их ощущение страха и одиночества. Они были отрезаны от многолюдного города, где всегда можно раствориться в толпе, и остались наедине со злобным, коварным и могущественным врагом. Это ощущение не было новым для Китти. Ей никогда не удавалось полностью избавиться от него, все эти три долгих года. Со времени того случая в парке, когда ее мир вывернулся наизнанку. 12 Прошло, должно быть, около часа, прежде чем некий джентльмен, гулявший с собакой, обнаружил на мосту бесчувственные тела и связался с властями. Вскоре приехала «скорая», и Китти с Якобом увезли с глаз долой. Очнулась Китти уже в машине. Далеко-далеко включилось маленькое светящееся окошечко, и в течение некоторого времени девочка наблюдала, как оно медленно приближается по дуге сквозь тьму. В окошечке двигались какие-то фигурки, но разглядеть их Китти не могла. Уши как будто заткнули пробкой. Свет мало-помалу становился ярче и наконец внезапно вернулся к ней полностью – глаза у нее раскрылись, – и одновременно с этим, больно резанув уши, вернулись звуки. Над ней склонилось женское лицо. – Постарайся не шевелиться. С тобой все будет в порядке. – Что?.. Где?.. – Постарайся не разговаривать. Внезапно к ней вернулась память, а вместе с ней и пережитый ужас. – Это чудовище! Обезьяна! Китти попыталась вскочить и обнаружила, что ее руки пристегнуты к носилкам. – Пожалуйста, не надо, дорогая моя. С тобой все будет в порядке. Китти снова выпрямилась, напрягшись всем телом: – А Якоб?.. – Твой приятель? Он тоже здесь. – С ним все в порядке? – Просто постарайся отдохнуть. И то ли от убаюкивающего движения машины, то ли от накопившейся усталости, но Китти и в самом деле вскоре уснула, а проснулась уже в больнице, где обнаружила, что санитарки срезают с нее одежду. Вся передняя часть ее футболки и шортов обуглилась и рассыпалась от малейшего прикосновения, точно клочки сгоревшей газеты. Китти переодели в легкую белую рубашку, и на время она очутилась в центре внимания: доктора кружили возле нее, как осы над вареньем, проверяли пульс, дыхание и температуру. А потом внезапно все куда-то делись и Китти осталась лежать одна в пустой палате. Прошло довольно много времени, прежде чем к ней заглянула медсестра. – Мы сообщили твоим родителям, – сказала она. – Они сейчас приедут и заберут тебя домой. Китти смотрела на нее непонимающим взглядом. Женщина задержалась, чтобы объяснить: – Ты вполне цела и невредима. По всей видимости, Черная Молотилка пощадила тебя, зацепила только краем. Тебе чрезвычайно повезло. До Китти дошло не сразу. – А с Якобом тоже все в порядке? – Боюсь, ему повезло меньше. Китти охватил ужас. – То есть как? Где Якоб?! – Он в соседней палате. У него врачи. Китти расплакалась. – Но как же так? Он же стоял рядом со мной! С ним тоже все должно быть в порядке! – Я тебе сейчас принесу поесть, дорогая. Тебе станет лучше. Может, попробуешь что-нибудь почитать, чтобы отвлечься? Вон на столике журналы. Китти не стала читать журналов. Когда медсестра ушла, она соскользнула с койки и, пошатываясь, встала на ноги. Пол был деревянный и прохладный. Шаг за шагом, потихоньку обретая уверенность в своих силах, девочка пересекла тихую палату, миновав теплые квадраты солнечного света, падавшего из высокого, сводчатого окна, и вышла в коридор. Напротив была еще одна дверь, и окошечко в ней было задернуто изнутри занавеской. Китти поспешно оглянулась по сторонам, беззвучно, словно призрак, перебежала коридор и ухватилась за ручку двери. Она прислушалась – но за дверью все было тихо. Китти повернула ручку и вошла. За дверью оказалась палата, небольшая, но светлая, в ней стояла одна койка, окно смотрело на крыши южного Лондона. Косые лучи солнца падали на койку косым ромбом, деля ее ровно пополам. Верхняя часть койки оставалась в тени, как и лицо человека, который на ней спал. Воздух в палате был пропитан обычными больничными запахами – пахло лекарствами, йодом, антисептиками, – но все это перешибал иной запах, запах гари. Китти затворила за собой дверь и на цыпочках подкралась к койке. Она посмотрела на Якоба – и на глаза снова навернулись слезы. Сперва она рассердилась на докторов за то, что ему сбрили все волосы. На фига было брить его наголо? Теперь тыщу лет не отрастет – а ведь миссис Гирнек так гордилась его черными кудрями! Якоб выглядел так странно – особенно сейчас, когда на его лицо падали эти необычные тени… И только тут до Китти дошло, что это были не тени. Там, где кожу Якоба защищали волосы, она сохранила свой обычный смугловатый цвет. А все остальное, от основания шеи до линии волос, было исчерчено вертикальными извилистыми полосами, черно-серыми, цвета пепла и горелого дерева. На лице у него не осталось ни единого участка, сохранившего прежний цвет, разве что чуть-чуть на том месте, где были брови. Брови ему действительно сбрили, и на их месте остались два узких коричневато-розовых полумесяца. Но губы, веки, мочки ушей остались обесцвеченными. Лицо Якоба походило теперь больше на какую-то африканскую маску, на личину для карнавального шествия, чем на лицо живого человека. Грудь Якоба, накрытая больничным одеялом, судорожно вздымалась и опадала. Из губ вырывалось слабое, хриплое дыхание. Китти коснулась руки, лежащей поверх одеяла. Кисти Якоба, которые он вскинул, чтобы защититься от дыма, были тоже исчерчены дымными полосами, как и лицо. Ее прикосновение вызвало отклик: голова повернулась из стороны в сторону, синюшное лицо слегка скривилось. Серые губы разомкнулись и шевельнулись, словно пытаясь что-то сказать. Китти отвела руку, но наклонилась ближе: – Якоб! Его глаза распахнулись – так внезапно, что Китти невольно отшатнулась и больно ударилась об угол прикроватного столика. Она снова наклонилась вперед, хотя тут же поняла, что Якоб без сознания. Его глаза смотрели прямо перед собой, широко раскрытые и незрячие. На фоне черно-серой кожи они казались бледными и прозрачными, как два молочно-белых опала. Тут Китти пришло в голову, что он, возможно, ослеп. Когда пришли доктора, которые привели мистера и миссис Гирнек, а вслед за ними прибежала причитающая мать Китти, они обнаружили, что девочка стоит на коленях у койки, сжимая руки Якоба и уронив голову на одеяло. Ее с большим трудом сумели оторвать от койки и увести прочь. Дома Китти отделалась от встревоженных расспросов родителей и поднялась по лестнице на площадку между первым и вторым этажами. Она долго стояла перед зеркалом, глядя на себя, на свое нормальное, не обесцвеченное лицо. Она видела гладкую кожу, густые черные волосы, губы и брови, веснушки на руках, родинку на крыле носа. Все было как всегда, хотя этого просто не могло, не имело права быть. Машина Закона – или того, что служило таковым, – медленно, со скрипом, но все же пришла в движение. Якоб все еще лежал без сознания на больничной койке, а полиция уже позвонила родителям Китти и сообщила, что к ним приедет следователь, чтобы снять показания. Родителей это чрезвычайно встревожило. Китти сдержанно, без преувеличений и добавлений, рассказала все, что ей было известно, и молодая женщина-полицейский тщательно все это записала. – Мы надеемся, что никаких неприятностей из-за этого не будет, госпожа полицейский, – сказал отец Китти, когда разговор завершился. – Только бы не было никаких неприятностей! – добавила мать. – Это главное. – Будет проведено расследование, – сказала женщина, продолжая писать. – Как вы его найдете? – спросила Китти. – Я не знаю его имени, а имя его… его твари я забыла. – Его можно отыскать по машине. Если машина действительно так сильно пострадала, ее увезли в какую-нибудь мастерскую, чтобы починить. Мы найдем его и узнаем всю правду. – Я уже рассказала всю правду, – сказала Китти. – Только бы не было неприятностей, – повторил отец. – С вами свяжутся, – сказала женщина и захлопнула свой блокнот. Машина, «роллс-ройс» модели «сильвер трастер», нашлась быстро. Была установлена и личность владельца. Это оказался мистер Джулиус Тэллоу, волшебник, служивший в департаменте внутренних дел, под началом мистера Андервуда. Должность он занимал не особо высокую, но у него были хорошие связи и волосатая лапа где-то в верхах. Мистер Тэллоу как ни в чем не бывало признался, что да, это действительно он напустил Черную Молотилку на двух детей, игравших в Уондзуортском парке, – более того, он дал понять, что гордится этим деянием. Он мирно ехал себе мимо, как вдруг на него напали означенные личности. Они разбили ему ветровое стекло каким-то снарядом, в результате чего он утратил контроль над собой, затем подошли к нему, агрессивно размахивая длинными деревянными дубинками. В тех обстоятельствах он действовал исключительно в рамках самозащиты и нанес упреждающий удар, не дав им возможности напасть. Учитывая обстоятельства, он полагает, что действовал достаточно сдержанно. – Но он же нагло врет, – возразила Китти. – Во-первых, мы были достаточно далеко от дороги – а если он утверждает, будто действовал в рамках самозащиты, как он объясняет то, что нас нашли на мосту? Вы его арестовали? Женщина-полицейский, похоже, удивилась: – Но это не так просто! Он же волшебник. Он отрицает ваши обвинения. Дело будет заслушано на Суде Справедливости в следующем месяце. Если ты желаешь и дальше добиваться своего, тебе следует явиться туда и самой предъявить обвинения мистеру Тэллоу. – Ладно, – сказала Китти. – Жду не дождусь. – Никуда она не явится, – сказал отец. – Она и так уже наделала дел. Китти фыркнула, но промолчала. Ее родители испытывали ужас при одной мысли о том, чтобы вступать в конфликт с волшебниками, и крайне не одобряли того, что она осмелилась вторгнуться в запретный парк. После ее благополучного возвращения из больницы родители, казалось, куда больше сердились на нее, чем на Тэллоу, – и это положение дел внушало ей сильное негодование. – Ну, вам решать, – сказала женщина-полицейский. – Протоколы-то я в суд все равно отправлю. Примерно неделю или даже больше о состоянии Якоба почти никаких известий не было. Он по-прежнему лежал в больнице. Посещения были запрещены. Стремясь разузнать хоть что-нибудь, Китти наконец набралась смелости и, впервые со дня инцидента, отправилась к Гирнекам. Она шла по знакомой дорожке боязливо, не зная, как ее примут. Ее тяготило чувство вины. Однако миссис Гирнек приняла ее достаточно вежливо – более того, она прижала Китти к своей обширной груди и крепко обняла, прежде чем впустить девочку в дом. Она провела ее на кухню, где, как всегда, висел густой и острый запах стряпни. Посреди стола – большой доски, положенной на козлы, – стояли миски с недорезанными овощами; вдоль стены тянулся большой дубовый кухонный шкаф с полками, заставленными кричащими расписными блюдами. На темных стенах висела разнообразная кухонная утварь. Бабушка Якоба сидела в своем высоком кресле у большого закопченного очага и помешивала длинной ложкой в кастрюле с супом. Все было как всегда, вплоть до последней знакомой трещинки на потолке. Только Якоба не было. Китти села за стол и взяла предложенную кружку крепкого, душистого чая. Миссис Гирнек, тяжело вздохнув, опустилась напротив, и стул под ней протестующе скрипнул. В течение нескольких минут она сидела молча – само по себе явление необычайное. Китти же чувствовала, что ей не к лицу начинать разговор первой. У печки бабушка Якоба по-прежнему помешивала дымящийся суп. Наконец миссис Гирнек шумно отхлебнула чаю, глотнула и внезапно сказала: – Он сегодня очнулся. – О! Так он… – Он чувствует себя настолько хорошо, насколько можно было ожидать. То есть не очень. – Ну да, но… Но ведь раз он очнулся, это ведь хорошо, да? С ним все будет в порядке? Миссис Гирнек сделала выразительную гримасу. – Ха! Это ж была Черная Молотилка. Лицо у него никогда уж не станет таким, как было. Китти почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. – Что, совсем-совсем? – Слишком сильно его обожгло. Уж тебе ли не знать! Ты ведь это вблизи видела. – Но почему же… – Китти нахмурилась. – Я имею в виду… Со мной-то все в порядке, а ведь меня тоже задело. Нас обоих… – Тебя?! Тебя-то как раз не тронуло! – Миссис Гирнек похлопала себя пальцами по щеке и взглянула на Китти с таким яростным осуждением, что девочка осеклась на полуслове и вжалась в стенку. Миссис Гирнек смерила ее огненным взглядом василиска, а потом снова взялась за свой чай. – Я… Извините, миссис Гирнек… – Ты-то не извиняйся! Это ведь не ты покалечила моего мальчика. – И что, это уже никак нельзя исправить? – спросила Китти. – Ну, в смысле, если доктора ничего поделать не могут, возможно, волшебники что-то сделают? Миссис Гирнек покачала головой: – Нет, последствия остаются навсегда. Да если бы даже и нет, вряд ли бы они согласились нам помочь. – Но они обязаны это сделать! – насупилась Китти. – Как же иначе? То, что сделали мы, вышло случайно. А то, что сделал он, было преднамеренным преступлением. В душе у нее нарастал гнев. – Он хотел нас убить, миссис Гирнек! Суд не может этого не понять! Мы с Якобом им об этом расскажем, через месяц, на слушаниях, – ему ведь к тому времени будет уже лучше, верно? Мы докажем, что ложь Тэллоу шита белыми нитками, и его посадят в Тауэр. И тогда они найдут способ вылечить лицо Якоба. Вот увидите, миссис Гирнек! Даже в запале своей речи Китти чувствовала, какими пустыми кажутся ее слова. Но тем не менее то, что сказала миссис Гирнек, оказалось для нее полной неожиданностью. – Якоба не будет на суде, дорогая. И тебе туда ходить не стоит. Твои родители не хотят, чтобы ты туда ходила, и они совершенно правы. Это неблагоразумно. – Но мы должны туда пойти, надо же объяснить… Миссис Гирнек потянулась через стол и накрыла своей большой розовой ладонью руку Китти. – Как ты думаешь, что станет с фирмой «Гирнек и сыновья», если Якоб ввяжется в суд с волшебником? А? Мистер Гирнек в двадцать четыре часа лишится всего, что у него есть. Они закроют наше предприятие или передадут его Ярославу или еще кому-то из наших конкурентов. А кроме того, – она грустно улыбнулась, – зачем вообще это делать? У нас ведь все равно нет никаких шансов выиграть дело. Конец ознакомительного фрагмента. notes Примечания 1 Семь планов: семь доступных планов налагаются один на другой, и каждый из них открывает определенные аспекты бытия. Первый включает тривиальные материальные объекты (деревья, здания, людей, животных и т. п.), которые видны всем; на остальных шести планах пребывают духи различных разновидностей, которые тихо-мирно занимаются своими делами. Высшие существа (вроде меня) могут использовать свое внутреннее зрение для того, чтобы обозревать все семь планов одновременно, низшим же созданиям приходится обходиться меньшим. Люди относятся к самым низшим существам. Волшебники носят контактные линзы, которые позволяют видеть от двух до трех планов, большинство же людей видят лишь первый план, в результате чего они остаются в неведении относительно творящихся вокруг магических действий. Например, вполне возможно, что прямо сейчас у вас за спиной висит нечто невидимое со множеством щупалец, а вы и знать не знаете. 2 Несомненно, именно там, на безопасном расстоянии от поля битвы, скрывались британские волшебники. Мои хозяева-чехи были точно такие же. На войне волшебники всегда приберегают для себя самую опасную работу – как правило, они отважно обороняют большие запасы еды и вина в нескольких милях от линии фронта. 3 Каждый часовой был мелким джинном, немногим могущественнее обычного фолиота. Прага переживала не лучшие времена: волшебники ощущали нехватку рабов и были вынуждены использовать кого попало, невзирая на качество. Это было заметно хотя бы по той внешности, которую избрали себе мои часовые. Вместо устрашающих, воинственных обличий передо мной предстали: две летучих мыши-оборотня, ласка, лупоглазая ящерица и маленький, довольно унылый лягушонок. 4 И пять голов с треском стукнулись одна о другую. Это было похоже на какую-то народную игрушку. 5 Которые, впрочем, вполне соответствуют истине. 6 И разумеется, никого не находили, о чем свидетельствовали их разочарованные завывания. Пригороды стояли пустые. Как только британская армия пересекла Ла-Манш, чешские власти принялись готовиться к неизбежному нападению на Прагу. Они практически с самого начала спрятали все население в стенах города – которые, кстати сказать, представляли собой подлинное чудо магической инженерной мысли и являлись мощнейшими в Европе. Я уже упоминал о том, что приложил руку к их постройке? 7 В телескопе содержится бес, чье зрение и позволяет людям видеть в темноте. Очень полезные приспособления, хотя порой озорные бесы искажают вид или добавляют в него несуществующие детали собственного изобретения, как-то: струйки золотой пыли, странные видения, похожие на сон, или призрачные образы из прошлого того, кто пользуется телескопом. 8 Конечно, обсуждать хозяев – это все равно что сравнивать прыщи на носу: некоторые из них хуже других, но в целом даже самые лучшие не украшают жизнь. Тот, о ком я говорю, был двенадцатым чешским волшебником, которому я служил. Он был не особенно жестоким, но таким кислым, как будто в его жилах вместо крови струился лимонный сок. Унылый педант с вечно поджатыми губами, одержимый своим долгом перед империей. 9 Надо сказать, в тот момент он и сам изрядно напоминал кота, если вы понимаете, что я имею в виду. 10 Даже от самых вшивеньких афритов стоит держаться подальше, а этот был воистину грозен. На более высоких планах бытия его облик был огромен и устрашающ. Очевидно, появление на первом плане в таком хлипком обличье представляло собой образчик его извращенного остроумия. Мне, однако, было совсем не смешно. 11 Деву я создал по образцу некой весталки, с которой встречался в Риме. То была женщина на редкость независимого нрава. По ночам Юлия частенько удирала от Священного Огня и пробиралась в Большой Цирк, чтобы сделать свои ставки в соревнованиях колесниц. Очков она, разумеется, не носила – я снабдил ее очками ради того, чтобы она выглядела посерьезнее, – добавил ей gravitas, так сказать. Считайте это художественной вольностью. 12 Увы, он был прав. Мне в свое время приходилось испытывать как то, так и другое. Выворачивание Кожи особенно мучительно. Шевелиться при этом трудно, а говорить почти невозможно. А мягкую мебель после этого можно сразу выкидывать. 13 Который теперь висел абсолютно неподвижно примерно в метре над полом. Поверхность пузыря сделалась непрозрачной, и сидящего внутри чудовища стало не видно. 14 Тут он снова пригладил волосы. Эта манера вечно прихорашиваться кого-то мне смутно напоминала, только я никак не мог припомнить, кого именно. 15 Дело в том, что два года тому назад Натаниэль путем ряда краж и обманов стал (в некоторой степени) причиной кончины своего наставника. Тогда это изрядно мучило его совесть. Мне было интересно посмотреть, избавился он от этих угрызений или нет. 16 Это так называемая ирония. На самом деле госпожа Уайтвелл – экземпляр на редкость неприятный. Длинная, тощая, как скелет, руки и ноги – как сухие палки. Я все удивлялся, как она не загорается, когда закидывает ногу за ногу. 17 Я сказал это от чистого сердца. Я лишился возможности отомстить. 18 Ну, тут он ошибался: был один волшебник, который махнул рукой на все условия насчет защиты и попросту доверился мне. Это, разумеется, был Птолемей. Но он был личностью уникальной. Второго такого, как он, не было, нет и не будет. Текст предоставлен ООО «ИТ» Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию:https://tellnovel.com/ru/straud_dzhonatan/glaz-golema