Мертвые повелевают
Висенте Бласко-Ибаньес


«Хаиме Фебреръ поднялся въ девять часовъ утра. Мад? Антонiа, присутствовавшая еще при его крещенiи, ревиительница семейной славы, съ восьми часовъ суетилась въ комнат?, приготовляясь разбудить его. Ей показалось, что недостаточно св?та проходитъ черезъ жалюзи высокаго окна: она открыла деревянныя, источенныя червями створки, лишенныя стеколъ. Зат?мъ подняла занав?ски изъ красной камки, съ золотыми обшивками, словно палатки раскинутыя надъ широкой постелью, старинной, барской, великол?пной, на которой рождались, производили потомство и умирали покол?нiя Фебреровъ…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.





Висенте Бласко Ибаньесъ

Мертвые повел?ваютъ





Часть первая





I


Хаиме Фебреръ поднялся въ девять часовъ утра. Мад? Антонiа, присутствовавшая еще при его крещенiи, ревиительница семейной славы, съ восьми часовъ суетилась въ комнат?, приготовляясь разбудить его. Ей показалось, что недостаточно св?та проходитъ черезъ жалюзи высокаго окна: она открыла деревянныя, источенныя червями створки, лишенныя стеколъ. Зат?мъ подняла занав?ски изъ красной камки, съ золотыми обшивками, словно палатки раскинутыя надъ широкой постелью, старинной, барской, великол?пной, на которой рождались, производили потомство и умирали покол?нiя Фебреровъ.

Ночью, вернувшись изъ казино, Хаиме строго – настрого приказалъ разбудить себя пораньше. Онъ приглашенъ на завтракъ въ Вальдемосу. Отлично! Было прекрасн?йшее весеннее утро; въ саду хоромъ заливались птицы на цв?тущихъ в?твяхъ, колеблемыхъ морскимъ в?тромъ дувшимъ поверхъ ст?ны.

Служанка вышла въ кухню, увидавъ, что сеньоръ наконецъ, р?шился разстаться съ постелью. Хаиме Фебреръ почти не од?тый расхаживалъ по комнат? передъ окномъ, разд?ленномъ надвое тончайшей колонной. Онъ не боялся, что его увидятъ. Напротивъ находился такой же старинный дворецъ, – громадный домъ съ небольшимъ числомъ оконъ. Передъ его окномъ тянулись ст?ны неопред?леннаго цв?та, съ глубокими трещинами и остатками старой окраски. Улица была узкая, и ст?ну, казалось, можно было достать рукой.

Хаиме поздно заснулъ: онъ волновался и нервничалъ, размышляя о важномъ шаг?, который ему предстояло утромъ совершить. Отъ тревожнаго, непродолжительнаго сна голова его отяжел?ла; онъ почувствовалъ властную потребность осв?житься сладостно – прохладной водой. Умываясь въ студенческой, маленькой, простой чашк? для бритья, Фебреръ сд?лалъ печальное лицо. О, нищета!.. He было самыхъ примитивныхъ удобствъ въ этомъ дом?, дом? барской, старинной роскоши, – такой роскоши современные богачи не могли создать. Б?дность, со вс?ми ея огорченiями, подстерегала его въ этихъ залахъ, напоминавшихъ блестящiя декорацiи н?которыхъ театровъ, которыя онъ вид?лъ, путешествуя по Европ?.

Словно постороннiй челов?къ, впервые входящiй въ спальню, съ удивленiемъ разглядывалъ Фебреръ громадную комнату съ ея высокимъ потолкомъ. Его могущественные предки строили для гигантовъ. Каждая комната дворца была величиною съ нов?йшiй домъ. Въ окн? не им?лось стеколъ, какъ и въ остальныхъ окнахъ зданiя, и зимою приходилось держать створки затворенными: св?тъ проникалъ тогда лишь черезъ жалюзи окна, почерн?вшiя отъ времени, покрытыя осколками стекла. He было ковровъ на полу изъ песчанаго, мягкаго майорскаго камня, изр?заннаго какъ дерево прямоугольниками. Потолки сохраняли еще сл?ды блеска старинной штукатурки, то темные, съ искусственными соединенiями, то съ внушительной позолотой, и на ней выступали цв?тныя поля родовыхъ гербовъ. Высочайшiя, просто выб?ленныя известкой ст?ны исчезали въ одн?хъ комнатахъ за рядами картинъ, а въ другихъ – за великол?пными занав?сками яркихъ цв?товъ, не потускн?вшихъ отъ времени. Спальня была украшена восемью шпалерами цв?та зелени высохшаго листа: на нихъ – сады, широкiя аллеи съ осенними деревьями, съ площадкой въ конц?, гд? бродили олени или струились уединенные ключи въ тройныхъ водоемахъ. Надъ дверьми вис?ли старинныя итальянскiя, приторно – слащавыя картины: д?ти, сверкая янтарными т?лами, играли съ курчавыми ягнятами. Арка, отд?лявшая спальню въ точномъ смысл? слова отъ остальной части комнаты, им?ла н?сколько трiумфальный видъ: колонны съ желобками поддерживали р?зную листву, – все изъ бл?днаго, скромнаго золота, словно у алтаря. На стол? восемнадцатаго в?ка красовалось многоцв?тное изображенiе св. Георгiя, топчущаго мавровъ своимъ скакуномъ. Дальше – кровать, импонирующая кровать, памятникъ семейной гордости. Н?сколько старинныхъ креселъ, съ кривыми ручками, съ краснымъ выцв?тшимъ и выл?зшимъ бархатомъ – м?стами видн?лась б?лая рама – стояли въ перемежку съ соломенными стульями и плохенькимъ умывальникомъ. «О, нищета!» – снова подумалъ собственникъ майората. Старый, огромный домъ Фебреровъ, съ его красивыми окнами безъ стеколъ, съ его залами въ шпалерахъ, но безъ ковровъ, съ его почтенною мебелью, перем?шанною съ самыми жалкими предметами, походилъ на принца въ нищет?, еще гордо драпирующагося въ блестящiй плащъ и со славной короной на голов?, но необутаго и безъ б?лья.

Таковъ былъ этотъ дворецъ, величественная, пустая громада, – н?когда хранительница славы и богатствъ его предковъ. Одни были купцами, другiе – воинами, третьи – мореправителями. Гербы Фебреровъ развевались на вымпелахъ и флагахъ бол?е ч?мъ полсотни марсовыхъ судовъ – цв?та майорскаго флота, которыя, получивъ приказанiя въ Пуэрто Пи, отправлялись продавать островное масло въ Александрiю, грузили пряности, шелкъ и благовонiя Востока въ Мало – Азiатскихъ гаваняхъ, торговали съ Венецiей, Пизой и Генуей или, минуя Геркулесовы столбы, пропадали въ туманахъ с?верныхъ морей и возили во Фландрiю и Ганзейскiя республики полуфарфоръ валенсiйскихъ морисковъ, называвшiйся у иностранцевъ майоликой, изъ-за его маiоркскаго происхожденiя. Постоянное плаванiе по морямъ, киш?вшимъ пиратамъ, сд?лало изъ семьи богатыхъ купцовъ племя храбрыхъ солдатъ. Фебреры сражались или заключали союзы съ турецкими, греческими и алжирскими корсарами, эскортируя ихъ флоты по с?вернымъ морямъ, грозя англiйскимъ пиратамъ, и однажды, при вход? въ Босфоръ, ихъ галеры даже напали на генуэзцевъ, монополизировавшихъ торговлю съ Византiей. Потомъ эта династiя морскихъ воиновъ, прекративъ торговое мореплаванiе, платила дань кровью, защищая христiанскiя королевства и католическую в?ру, отрядивъ часть своихъ сыновей въ святую милицiю мальтiйскихъ рыцарей. Младшiе члены дома Фебреровъ, вм?ст? съ водой крещенiя, получали на свои пеленки вышитый б?лый восьмиконечный крестъ, символизировавшiй восемь блаженствъ, Придя въ зр?лый возрастъ, они командовали воинственными галерами Ордена и кончали свои дни богатыми мальтiйскими командорами, пов?стствуя о своихъ подвигахъ д?тямъ своихъ племянницъ. и поручая уходъ за своими недугами и ранами нев?рнымъ рабынямъ, жившимъ съ ними, не смотря на об?тъ ц?ломудрiя. Знаменитые монахи, про?зжая черезъ Майорку, изъ кр?пости Альмудайны д?лали визиты во дворецъ Фебреровъ. Одни были адмиралами королевскаго флота, другiе губернаторами отдаленныхъ областей. Н?которые покоились в?чнымъ сномъ въ собор? Ла Вилетте: вм?ст? съ другими славными майоркинцами; Хаиме вид?лъ ихъ гробницы при пос?щенiи Мальты. Пальмская «Лонха» (биржа), красивое готическое зданiе около моря, въ теченiе в?ковъ было леннымъ влад?нiемъ его предковъ. Фебрерамъ принадлежало все, что выбрасывали на сос?днiй молъ галеры съ высокими башнями, кеньги съ тяжелыми остовами, легкiя фусты, суда съ косыми парусами, плоты и другiя суда т?хъ временъ. И въ громадномъ, колонномъ зал? «Биржи», у соломоновыхъ колоннъ, терявшихся во мрак? сводовъ, его предки принимали, словно короли, восточныхъ мореплавателей, въ широкихъ шароварахъ и ярко – пурпурныхъ колпакахъ, генуэзцевъ и провансальцевъ въ короткихъ плащахъ съ клобуками, храбрыхъ вождей острова въ красныхъ остроконечныхъ каталонскихъ шапкахъ. Венецiанскiе купцы посылали своимъ майоркскимъ друзьямъ мебель краснаго дерева съ изящной р?зьбой изъ слоновой кости и глазури или большiя зеркала съ голубымъ стекломъ и кристальной рамкой. Возвращавшiеся изъ Африки мореплаватели привозили пучки страусовыхъ перьевъ, слоновые клыки. И т? и другiя драгоц?нныя вещи шли на украшенiе залъ дома, благоухающихъ таинственными духами – подаркомъ азiатскихъ товарищей.

Фебреры въ продолженiе в?ковъ были посредниками между востокомъ и западомъ, сд?лали изъ Майорки складъ экзотическихъ продуктовъ, которые ихъ корабли развозили по Испанiи, Францiи и Гоiландiи. Баснословныя богатства текли въ домъ. Иногда Фебреры устраивали займы королямъ. Но не смотря на это минувшей ночью Хаиме, посл?днему изъ рода, проигравшему все, что им?лъ (н?сколько сотъ песетъ) пришлось, чтобы отправиться утромъ въ Вальдемосу, взять деньги у контрабандиста Тони Клапеса, грубаго, но смышленнаго челов?ка, самаго в?рнаго и безкорыстнаго изъ его прiятелей.

Причесываясь, Хаиме посмотр?лъ въ старинное зеркало, расколотое, съ туманнымъ стекломъ. Тридцать шесть л?тъ: не могъ пожаловаться на наружность! Безобразенъ, грандiозно безобразенъ, какъ выражалась женщина, им?вшая н?которое влiянiе на его судьбу. Уродство доставило ему однажды усп?хи въ любви. Миссъ Мэри Гордонъ, б?локурая идеалистка, дочь губернатора англiйскаго архипелага въ Океанiи путешествовавшая по Европ? въ сопровожденiи одной дов?ренной особ?, познакомилась съ нимъ какъ-то л?томъ въ мюнхенскомъ отел? и, очарованная, сд?лала первыя шаги. Испанецъ, по мн?нiю миссъ, былъ живымъ портретомъ Вагнера въ молодости. И, улыбаясь прiятному; воспоминанiю, Фебреръ разсматривалъ свой шарообразный лобъ, придавившiй, казалось, своей тяжестью внушительные, маленькiе, ироническiе глаза, отт?ненные толстыми бровями. Носъ острый, орлиный, – носъ, какъ у вс?хъ Фебреровъ, см?лыхъ хищныхъ птицъ морскихъ пустынь; презрительный, поджатый ротъ; выдающiйся подбородокъ, покрытый н?жной и р?дкой растительностью бороды и усовъ. О, восхитительная миссъ Мэри! Съ годъ продолжалось веселое сгранств?ванiе по Европ?. Она, безумно влюбленная въ него благодаря сходству съ генiемъ, хот?ла выйти за него замужъ и толковала ему о миллiонахъ губернатора, м?шая романтическiе восторги съ практическими наклоннастями своей расы. Но Фебреръ, въ конц? концовъ, сб?жалъ, не дожидаясь, пока англичанка пром?няетъ его на какого-нибудь режиссера оркестра, челов?ка, бол?е похожаго на ея кумира.

Охъ, женщины!.. И Хаиме расправлялъ свое кр?пкое, мужественное т?ло, н?сколько сутулое, благодаря чрезм?рному росту. Уже давно онъ р?шилъ не интересоваться ими. Легкая с?дина въ бэрод?, легкiя морщинки на кож? въ углахъ глазъ говорили объ утомленiи жизнью, несшейся, по его словамъ, «на полныхъ парахъ», Но женщины вce – таки еще шли къ нему на встречу.

Именно любовь должна была спасти его изъ б?дственнаго положенiя.

Окончивъ туалетъ онъ вышелъ изъ спальни. Прошелъ громадн?йшую залу, осв?щенную солнечными лучами, падавшими сквозь отверстiя закрытыхъ оконъ. Полъ былъ въ т?ни, а ст?ны сверкали, словно садъ яркими красками, въ безконечныхъ шпалерахъ съ фигурами вдвое большими обычныхъ. Тутъ красовались ми?ологическiя и библейскiя сцены, вызывающiя дамы, съ полнымъ, розовымъ т?лом сiреди красныхъ и зеленыхъ воиновъ, громадныя колоннады, дворцы въ цв?точныхъ гирляндахъ, турецкiя сабли на – голо, головы на земл?; группы толстобрюхихъ коней, съ поднятой ногой – ц?лый мiръ старыхъ легендъ, въ св?жихъ, пестрыхъ тонахъ, несмотря на многов?ковую давность, окаймленный рамкой яблокъ и лисгвы.

Проходя, Фебреръ ироническимъ взглядомъ окинулъ эти богатства, унасл?дованныя отъ предковъ. Ему ничего не принадлежало. Больше года шпалеръ этой залы и спальни составляли собственность пальмскихъ ростовщиковъ. Ростовщики оставили ихъ вис?ть на прежнемъ м?ст?. Они дожидались какого-нибудь любителя – богача, который заплатилъ бы бол?е щедро, въ ув?ренности, что прiобр?таетъ ихъ отъ самого влад?льца. Хаиме былъ простымъ хранителемъ, и въ случа? недобросов?стнаго наблюденiя за ними ему грозила тюрьма.

Въ средин? залы онъ машинально, въ силу привычки, сд?лалъ небольшой обходъ, но расхохотался, увидавъ, что ничто не преграждаетъ ему дороги. М?сяцъ тому назадъ зд?сь стоялъ итальянскiй столъ изъ драгоц?ннаго мрамора, привезенный знаменитымъ командиромъ дономъ Прiамо Фебреромъ посл? одной каперской экспедицiи. Дальше также дорога была свободна. Громадная серебряная жаровня на серебряной же подставк?, съ ангелочками кругомъ, поддерживавшими это сооруженiе, Ферберъ превратилъ въ деньги, продавъ на в?съ. Жаровня заставила его вспомнить о золотой ц?пи, подарк? императора Карла V одному предку. Н?сколько л?тъ тому назадъ онъ продалъ ц?пь въ Мадрид? также на в?съ, получивъ въ придачу дв? золотыхъ унцiи за артистическую работу и древность. Посл? до него дошли слухи, что ее купили въ Париж? за сто тысячъ франковъ. О, нищета! Кабальеро не могутъ жить въ нын?шнiя времена. Его взглядъ упалъ на громадныя блестящiя шкатулки венецiанской работы, на старинныхъ столахъ, поддерживаемыхъ львами. Казалось, он? сд?ланы для гигантовъ, съ безчисленными, глубокими ящиками, на лицевой сторон? которыхъ, покрытыхъ яркой эмалью, изображены были ми?ологическiя сцены. Четыре великол?пныя вещи для музея: легкое воспоминанiе о быломъ великол?пiи дома. Также не принадлежали. Он? разд?лили участь шпалеръ и ожидали зд?сь себ? покупателя. Фебреръ былъ простымъ консьержемъ собственнаго жилища. Въ свою очередь, принадлежали кредиторамъ итальянскiя и испанскiя картины, украшавшiя ст?ны двухъ сос?днихъ кабинетовъ, старинная мебель съ протертымъ и испорченнымъ шелкомъ, но съ красивой р?зьбой, – однимъ словомъ, все, что сохранилось сколько-нибудь ц?ннаго отъ остатковъ накоплявшагося в?ками насл?дства.

Онъ вошелъ въ прiемную залу, обширную комнату въ центр? зданiя, прохладную, съ высочайшимъ потолкомъ, сообщавшуюся съ л?стницей. Б?лыя ст?ны съ годами приняли желтоватый цв?тъ слоновой кости. Чтобъ увидать черный л?пной потолокъ, требовалось закинуть голову назадъ. Помимо нижнихъ оконъ залу, громадную и строгую, осв?щали окна у карниза. Мебель немногочисленная, монастырская: пом?стительныя кресла съ плетеными сид?ньями и ст?нками, украшенными гвоздями; дубовые столы на изогнутыхъ ножкахъ; темные сундуки съ заржав?вшими замками, на подстилкахъ изъ зеленаго, изъ?деннаго молью сукна. Лишь желтоватая б?лизна ст?нъ выступала, словно р?шетка, между рядами картинъ; – многiя изъ нихъ безъ рамокъ. Были сотни картинъ; вс? плохiя и въ тоже время интересныя, писанныя по заказу, чтобы ув?ков?чить славу рода, произведенiя старинныхъ итальянскихъ и испанскихъ художниковъ, про?зжавшихъ черезъ Майорку. Чарами преданiй, казалось, в?яло въ этихъ картинахъ. Зд?сь говорила исторiя Средиземнаго моря, написанная неум?лыми или даровитыми кистями: встр?чи галеръ, штурмы кр?постей, великiя морскiя битвы: клубы дыма; а надъ ними вымпела кораблей и высокiя носовыя башии съ разв?вающими знаменами малтiйскаго креста или полум?сяца. Люди сражались въ закрытыхъ судахъ или лодкахъ, рядомъ съ судами; море, покрасн?вшее отъ крови или пламени судовъ, пестр?ло сотнями головъ т?хъ, чьи суда потонули; посл?днiе, въ свою очередь, вели битву между собою среди волнъ. Масса шлемовъ и шляпъ съ опущенными полями бросалась на корабля, ус?янныя массой б?лыхъ и красныхъ тюрбановъ; а надъ ними возвышались мечи и пики, сабли и абордажные топоры. Выстр?лы пушекъ и ракеты красными огнями прор?зывали дымъ битвы. На другихъ полотнахъ, мен?е темныхъ, видн?лись кр?пости, изрыгавшiя пламя черезъ бойницы, а у подножiя ихъ воины съ б?лыми, восьмиконечными крестами на панцыряхъ, ростомъ почти съ башню, приставлями къ ст?намъ л?стницы для штурма.

Рядомъ съ картинами б?лыя дощетки, опять-таки съ изображенiями герба, и на нихъ, крупными буквами, съ дефектами, пов?ствованiя объ усп?хахъ: поб?доносныхъ встр?чахъ съ галерами Великаго Турка или съ пизанскими, женевскими, бискайскими пиратами; о войнахъ въ Сардинiи; и штурмахъ Бужи и Теделица. И во вс?хъ этихъ предпрiятiяхъ какой-нибудь Фебреръ руководилъ сражавшимися или же отличился своимъ героизмомъ. Но вс?хъ превзошелъ командоръ донъ Прiамъ, дьявольски см?лый герой, шутникъ и мало в?рующiй, слава и позоръ рода.

Въ перем?шку съ военными сценами вис?ли фамильные портреты. Вверху, подъ старинными картинами, изображавшими евангелистовъ и мучениковъ и образовывавшими фризъ, красовались бол?е древнiе Фебреры, почтенные майоркскiе купцы, нарисованные н?сколько стол?тiй спустя посл? ихъ смерти: важные мужи съ еврейскими носами и острыми глазами, съ драгоц?нностями на груди, въ высокихъ круглыхъ шапкахъ восточнаго образца. Дальше шли военные, вооруженные мореплаватели, съ выбритыми головами и профилемъ хищныхъ птицъ: вс? въ черныхъ стальныхъ досп?хахъ, н?которые съ б?лымъ мальтiйскимъ крестомъ. Съ каждымъ портретомъ черты лица становились тоньше, но выпуклый черепъ и характерный носъ сохранялись. Воротникъ рубашки, широкiй, свободный, изъ грубой шерсти, постепенно поднимался, уступая м?сто накрахмаленному, выглаженному складками. Панцырь превращался въ бархатную или шелковую безрукавку. Жесткiя, широкiя бороды ? la императоръ см?нялись заостренными бородками и усами, и на лобъ нависали букли. Среди грубыхъ воиновъ и элегантныхъ кавалеровъ выд?лялись черныя платья священнослужителей съ усиками и бородками, въ высокихъ четырехъугольныхъ шапочкахъ съ кисточками. Одни были достоуважаемые мальтiйскiе монахи, судя по б?лымъ отличiямъ на груди, – другiе – почтенные майоркскiе инквизиторы, судя по легенд? объ ихъ ревностномъ служенiи в?р?. За этими сеньорами, черными, съ внушительнымъ выраженiемъ лица, суровыми глазами, дефилировали мужчины въ б?лыхъ парикахъ, обритые – потому лица ихъ казались д?тскими – въ великол?пныхъ мундирахъ изъ шелка и золота, въ лентахъ и орденахъ. Это были неизм?нные рехидоры города Пальмы; маркизы, чьи маркизскiя прерогативы благодаря брачнымъ связямъ были потеряны для семьи – ихъ титулы м?шались съ титулами знати Полуострова; губернаторы, главнокомандующiе, вице – короли американскихъ и океанiйскихъ земель; ихъ имена воскрешали вид?нiя фантастическихъ богатствъ; энтузiасты botiflers, сторонники Бурбоновъ съ самого начала, принужденные зат?мъ б?жать изъ Майорки, посл?дняго оплота Австрiи, въ качеств? почетнаго титула, носившiе прозвище butifarras (продавцы вывареннаго мяса свиныхъ головъ), данное имъ враждебнымъ населенiемъ. Замыкая славные ряды, почти въ уровень съ мебелью вис?ли портреты посл?днихъ Фебреровъ, начала XIX в., офицеровъ Армады, съ короткими бакенбардами, локонами на лбу, въ высокихъ воротникахъ, украшеннныхъ золотыми якорями и черными галстуками: они сражались при мыс? Санъ Висенте и Трафальгар?. За ними сл?довалъ прад?душка Хаиме, старикъ съ суровыми глазами и презрительными складками рта: при возвращенiи Фернандо VII изъ французскаго пл?на онъ отправился чтобы броситься въ Валенсiи къ его ногамъ и, вм?ст? съ остальными грандами, требовать возстановленiя старинныхъ обычаевъ и истребленiя нарождающейся чумы либерализма. Патрiархъ многочисленнаго потомства, онъ проливалъ кровь въ разныхъ округахъ острова, пресл?дуя крестьянокъ, ничуть не теряя при этомъ величiя. Протягивая свою руку для поц?луя одному изъ сыновей, жившихъ при немъ и носивщихъ его имя, онъ произносилъ торжественнымъ голосомъ: «Да сд?лаетъ изъ тебя, Господь, хорошаго инквизитора!»

Между портретами славныхъ Фебреровъ видн?лось н?сколько женскихъ. Это были сеньоры, въ другихъ платьяхъ, во все полотно, похожiя на женщинъ, которыхъ рисовалъ Веласкесъ. Одна изъ нихъ, съ хрупкимъ бюстомъ, высовывывавшимся изъ цв?тного, бархатнаго колокола ея юбокъ, съ остроконечнымъ, бл?днымъ лицомъ, съ безцв?тной перевязью среди локоноьъ и буклей, – знаменитая въ роду, прозванная гречанкой за ея знанiе греческаго языка. Ея дядя, братъ Эспиридiонъ Фебреръ, доминиканской прiоръ, великiй св?точъ своей эпохи, былъ ея учителемъ, и гречанка ум?ла писать на своемъ язык? восточнымъ прiятелямъ – купцамъ, еще поддерживавшимъ съ Майоркой слабыя сношенiя.

Взглядъ Хаиме упалъ черезъ н?сколько полотенъ дальше (разстоянiе равное ц?лому в?ку), на портретъ другой знаменитой въ роду женщины. Д?вушка въ б?ломъ парик?; од?та какъ взрослая женщина; въ юбк? со складками, въ фижмахъ, по мод? Х?ІII стол. Она стояла у стола, рядомъ съ португалькой вазой цв?товъ. и въ безкровной правой рук? держала розу, подобную томату, смотр?ла на нее глазками фарфоровой куклы. Ее прозвали римлянкой. Надпись къ портрету говорила, въ витiеватомъ стил? эпохи, объ ея ум?, объ ея познанiяхъ, и оплакивала ея смерть въ одиннадцатил?тнемъ возраст?. Женщины являлись какъ бы сухими поб?гами на мужественномъ ствол? Фебреровъ, воителей, полныхъ избытка жизни. Ученость быстро отцв?тала въ роду моряковъ и воиновъ, какъ растенiе, случайно выросшее въ чужомъ климат?.

Размышляя объ истекшей ночй и о по?здк? въ Вальдемосу, Хаиме оставался въ прiемной зал? и созерцалъ портреты предковъ. Сколько славы и сколько пыли! Вотъ уже л?тъ двадцать сострадательная тряпка не прогуливалась по славному роду, не придавала ему н?сколько бол?е благообразной вн?шности. Отдаленные предки и знаменитыя битвы покрыты паутиной. Какъ! Кредиторы не хот?ли прiобр?сть этоть музей славы, ссылаясь на то, что картины плохи! Нельзя передать этихъ воспоминанiй богачамъ, жаждущимъ создать себ? славную родословную!

Хаиме прошелъ прiемную и направился въ пом?щенiе противоположнаго крыла. Комнаты съ бол?е низкммъ потолкомъ; надъ ними им?лся второй этажъ, гд? н?когда жилъ д?дъ Фебрера; Сравнительно новая обстановка, старая мебель въ стил? Имперiи, на ст?нахъ раскрашенныя эстампы романтическаго перiода, изображавшiя злоключенiя Атала, любовь Матильды и подвиги Эрнана Кортеса. На пузатыхъ комодахъ – многоцв?тныя изображенiя святыхъ и распятiе изъ слоновой кости, между пыльными цв?тами изъ матерiи, подъ стеклянными колпаками. Коллекцiя самостр?ловъ, стр?лъ и ножей напоминали о Фебрер? капитан? королевскаго корвета, совершившемъ кругосв?тное путешествiе въ конц? X?Ш в?ка Пурпурныя раковины, огромныя морскiя улитки, начиненныя жемчугомъ, украшали столы.

Направляясь по корридору къ кухн?, Хаиме прошелъ мимо часовни, съ одной стороны, запертой уже много л?тъ, и, съ другой стороны, прямо кх двери архива, большой комнаты, окна которой выходили въ садъ, въ которой, по возвращенiи изъ своихъ путешествiй, онъ провелъ много вечеровъ, перебирая акты, хранимые за м?дными р?шетками старинныхъ шкаповъ.

Онъ явился въ кухню, громадное пом?щенiе, гд? когда-то приготовлялись знаменитые пиршества Фебреровъ, окруженныхъ паразитами, гостепрiимныхъ по отношенiю ко вс?мъ друзьямъ, прi?зжавшимъ на островъ. Мад? Антонiя казалась маленькой въ этомъ безконечномъ пом?щенiи съ высокими потолками, у большой трубы очага, способнаго поглотить громадную кучу древесныхъ стволовъ и поджаривать одновременно рядъ блюдъ. Скамейки хл?бныхъ печей могли – бы сослужить службу ц?лой общин?. Чистота пом?щенiя свид?тельствовала, чго имъ не пользовались. На большихъ ст?нныхъ крюкахъ отсутствовала м?дная посуда, н?когда составлявшая блескъ этой монастырской кухни. Старуха – служанка готовила въ маленькой печк?, возл? квашни, гд? м?сила хл?бъ.

Хаиме, крикнувъ, предупредилъ мад? Антонiю о своемъ присутствiи и вышелъ въ сос?днюю комнату, небольшую столовую, которой пользовались посл?днiе Фебреры, н?сколько об?дн?вшiе: они б?жали изъ великол?пной залы, м?ста былыхъ пиршествъ.

И зд?сь зам?чались сл?ды б?дственнаго положенiя. Широкiй столъ былъ покрытъ потрескавшейся клеенкой сомнительной чистоты. Поставцы были почти были пусты. Старинная полуфорфоровая посуда разбилась; ее зам?нили блюдами и кружками грубаго изд?лiя. Два открытыя въ глубин? комнаты окна обрамляли обрывки моря, темно – синяго, неспокойнаго, трепетавшаго подъ пламенемъ солнца. Около оконъ задумчиво раскачивались в?тви пальмы. Вдали на горизонт? вырисовывались б?лыя крылья шхуны, двигавшейся къ Пальм?, медленно, какъ усталая чайка.

Вошла мад? Антонiя, поставила на столъ чашку кофе съ молокомъ, отъ которой подымался паръ, и большой кусокъ хл?ба, намазанный масломъ. Хаиме съ жадностью набросился на завтракъ и, жуя хл?бъ, сд?лалъ недовольный жестъ. Мад? согласилась кивкомъ головы и принялась говорить на своемъ майоркскомъ нар?чiи.

Очень жесткiй, правда?.. Этого хл?ба нельзя сравнить съ булками, которыя сеньоръ кушалъ въ казино. Но вина – не ея. Она хот?ла зам?сить днемъ раньше, да не было муки, и она ожидала, что мужикъ Сона Фебреръ внесетъ плату. Неблагодарный, забывчивый народъ!

Старуха – служанка подчеркивала свое презр?нiе къ мужику – землед?льцу Сона Фебрера, пом?стья, посл?дней опоры дома. Крестьянинъ вс?мъ обязанъ былъ благосклонности рода и теперь, въ трудныя минуты, забывалъ своихъ господъ.

Хаиме продолжалъ жевать, думая о Сон? Фебрер?. И оно не принадлежало ему, хоть онъ и воабражалъ; себя его влад?льцемъ. Это им?нiе, расположенное въ центре острова – лучшая доля насл?дiя предковъ – онъ заложилъ, и съ минуты на минуту могъ его потерять. Небольшая рента, установленная традицiей, помогала ему единственво выплачивать часть процентгвъ по займу, при чемъ остальныя суммы долга наростали. Оставались aldeshalas, спецiальные взносы, которые, согласно древнимъ м, крестьянинъ долженъ былъ д?лать. Этими взносами существовали онъ и мад? Антонiя, затерянные въ огромномъ дом?, могущемъ пом?стить подъ своею кровлей ц?лое племя. На Рождеств? и на Пасх? Ханме получалъ пару ягнятъ и дюжину домашней птицы, осенью – двухъ откормленныхъ на убой свиней; а ежем?сячно яйцы, извс?тн: ое количество муки и разные фрукты, смотря по сезону. Благодаря aldohalas, часть ихъ потреблялась въ дом?, часть продавалась служанкой – Хаиме, и мад? Антонiя получали возможность жить въ уединенномъ дворц?, укрываясь отъ любопытства толпы, какъ потерп?вшiе кораблекрушенiе на пустынномъ остров?. Съ каждымъ разомъ разм?ры особыхъ приношенiй сокращались. Крестьянинъ, съ мужицкимъ эгоизмомъ, изб?гающемъ б?ды, все не. охотн?е исполнялъ свои обязательства. Онъ зналъ, что влад?лецъ майората не являлея уже истиннымъ. хозяиномъ Сона Фебреръ, и чаето, прi?зжая въ городъ со своими подарками, онъ крутилъ по дорог? и завозилъ ихъ кредиторамъ, страшнымъ людямъ, которыхъ ему хот?лось умилостивить.

Печально смотр?лъ Хаиме на служанку, продолжавшую стоять передъ нимъ. Она была когда-то крестьянкой и сохранила м?стный костюмъ: темную юбку съ двойнымъ рядомъ пуговицъ на рукавахъ, св?тлую, полосатую кофту, на голов? платокъ, б?лую вуаль, прилегавшую къ ше? и груди; изъ – подъ вуали выбивалась толстая коса (фальшивая, очень черная), перевязанная въ конц? широкими бархатными бантиками

– Нужда, мад? Антонiя – заговорилъ сеньоръ на томъ же нар?чiи. – Вс? б?гутъ отъ б?дныхъ, и въ одинъ прекрасный день, если бродяга не принесетъ, что долженъ, намъ останется только съ?сть другъ друга, какъ потерп?вшимъ кораблекрушенiе.

Старуха улыбнулась: сеньоръ постоянно веселъ. Онъ – живой портретъ своего д?душки дона Горасiо, в?чно серьезнаго, съ лицомъ, внушавшимъ страхъ, но какого шутника!..

– Это должно кончиться, – продолжалъ Хаиме, не обращая вниманiя на веселый тонъ служанки. – Это кончится сегодня: я р?шилъ… Узнай мад о. Теперь же я женюсь.

Служанка набожно скрестила руки, выражая саое изумленiе, и подняла глаза кверху, Свят?йшiй Христосъ de la Sangre! Пора… Сл?довало бы сд?лать это раньше, и тогда иное получилось бы положенiе. Въ ней проснулось любопытство: съ жадностью крестьянки она спросила:

– Богата?

Утвердительный жестъ сеньора ее не удивилъ. Непрем?нно должна быть богатой. Только женщина съ большимъ состоянiемъ могла расчитывать на бракъ съ посл?днимъ изъ Фебреровъ, которые были самыми знаменитыми людьми на остров?, а, значитъ, и въ ц?ломъ мiр?. Б?дная мад? подумала о своей кухн?, силой воображенiя мгновенно украсила ее блистающей, словно золото, м?дной посудой: вс? печи затоплены, масса д?вушекъ съ засученными рукавами, откинутыми rebocillo, разв?вающимися косами, и она посредин?, сидитъ въ кресл?, отдаетъ приказанiя, вдыхаетъ въ себя легкiй восхитительный паръ, подымающiйся изъ кастрюль.

– Молодая! – утвердительнымъ тономъ произнесла старуха, желая заполучить отъ сеньора бол?е подробныя св?д?нiя.

– Да, молодая. Гораздо моложе меня. Слишкомъ молодая: всего двадцать два года. Пожалуй, гожусь ей въ отцы.

Мад? сд?лала протестующiй жестъ. Донъ Хаиме – самый бравый челов?къ на остров?. Это говорила она, восхищавшаяся имъ еще тогда, когда водила его въ коротенькихъ панталонахъ, за руку гулять среди сосенъ у Бельверскаго замка. Она была своимъ челов?комъ въ семь? знатныхъ господъ – этимъ все сказано.

– Изъ хорошаго дома? – продолжала она выпытывать у лаконически отв?чавшаго сеньора. – Изъ семьи кабальеро: несомн?нно, изъ лучшаго рода на остров?… Но н?тъ, догадываюсь: изъ Мадрида. Сосватались, когда ваша милость тамъ жила.

Хаиме н?сколько минутъ колебался, побл?дн?лъ и зат?мъ сказалъ съ грубой р?шимостью, стараясь скрыть смущенiе:

– Н?тъ, мад?… Чуета.[1 - Прозвище потомковъ евреевъ.]

Антонiи приходилось скрестить руки, какъ за н?сколько мгновенiй передъ т?мъ, снова призвать Кровь Христову, чтимую въ Пальм?; но вдругъ разгладились морщины на ея смугломъ лиц?, и она принялась см?яться. Что за веселый сеньоръ! Точь – въ – точь какъ д?душка – говорилъ самыя съ ногъ сшибательныя, самыя нев?роятныя вещи съ серьезнымъ видомъ и обманывалъ людей. И она, б?дная дурочка, пов?рила такой нел?пиц?! Все на счетъ женитьбы – ложь.

– Н?тъ, мад?. Я женюсь на чует?… Женюсь на дочери дона Бенито Вальса. Для этого и отправляюсь сегодня въ Вальдемосу.

Тихiй звукъ голоса Хаиме, его опущенные глаза, робкiй тонъ, которымъ онъ прошепталъ эти слова, не оставляли никакихъ сомн?нiй. Служанка остановилась съ разинутымъ ртомъ, упавшими безпомощно руками и не им?ла силъ поднять ни глазъ, ни рукъ.

– Сеньоръ… Сеньоръ… Сеньоръ!..

Только и могла она произнести. Словно ударилъ громъ и потрясъ старый домъ; словно надвинулась черная туча и заслонила собою солнце; словно море стало свинцовымъ и пошло косматыми волнами на ст?ну. Но… все было попрежнему, – лишь ее поразило изумительная новость, способная перевернуть вверхъ дномъ все сущ?ствующее.

– Сеньоръ… Сеньоръ… Сеньоръ!..

И, захвативъ пустую чашку съ остатками хл?ба, она бросилась б?жать: ей хот?лось какъ можно скор?е спрятаться въ кухню. Посл? такого ужаснаго изв?стiя домъ внушалъ ей страхъ. Кто-то долженъ былъ ходить по величественнымъ заламъ другой части зданiя; кто – именно, она не могла себ? объяснить, но кто-то, разум?ется, пробудившiйся отъ в?кового сна. Этотъ дворецъ, несомн?нно, им?лъ душу. Когда старуха оставалась въ немъ одна, мебель трещала, какъ будто разговаривала между собой, колебались шпалеры, приводимыя въ движенiе невидимой силой, дрожала въ углу золоченая арфа бабушки дона Хаиме, она не испытывала страха: Фебреры были добрые люди, простые, великодушные къ своимъ слугамъ. Но теперь, посл? такого изв?стiя!.. Старуха съ н?которой тревогой думала о портретахъ, украшавшихпь прiемную залу. Какiя были бы лица у этихъ сеньоровъ, если бы до нихъ донеслись слова ихъ потомка! Какъ погляд?ли бы они!

Допивая остатки кофе, приготовленнаго для барина, мад? Антонiя, н?сколько успокоилась. Теперь она испытывала не страхъ, а глубокую скорбь объ участи дона Хаиме, словно ему угрожала смертельная опасность. Закончить такъ родъ Фебреровъ! И Господь потерпитъ это? Чувство презр?нiя къ барину вдругъ заступило м?сто старииной н?жности. Въ конц? концовъ, безд?льникъ, забывшiй в?ру и добрыя нравы, спустившiй остатки родового состоянiя! Что скажутъ его слааные родственники? Какой позоръ для тетки, доньи Хуаны, благородной сеньоры, самой святой на остров?, гордой, своими предками, которую одни въ шутку

другiе въ избытк? благогов?йной почтительности называли «папессой».

– Прощай, мад?… Къ ночи вернусь.

Старуха ворчаньемъ прив?тствовала Хаиме, просунувшаго голову въ дверь на прощанье. Зат?мъ, оставшись одна, подняла рукн, призывая помощь Крови Христовой, Д?вы Льюча, покровительницы острова, и удивительнаго въ Висенте Феррера, столько чудесъ сотворившаго, во время своего пропов?дничества въ Майорк?. Еще одно чудо свяитель – чудотвор?цъ! надо предотвратить чудовищное д?ло, замышленное ея сеньоромъ!.. Пусть скатится съ горъ глыба и навсегда преградитъ путь въ Вальдемосу; пусть опрокинется экипажъ, и дона Хаиме принесутъ четыре челов?ка… все лучше, ч?мъ такой позоръ!

Фебреръ прошелъ черезъ прiемную, открылъ дверь на л?стницу и началъ спускаться по мягкимъ ступенькамъ. Его предки, какъ вся знать острова, строили en grand. Л?стница и подъ?здъ занимали третью часть нижняго этажа дома. За л?стницей тянулась своеобразная итальянская ложа, съ пятью арками, покоившимися на тонкихъ колоннахъ, а по концамъ ея дв? двери вели въ верхнiя крылья зданiя. По средин? ея перилъ, поставленныхъ на выступ? л?стницы, противъ с?ней, находился каменнный гербъ Фебреровъ съ большимъ жел?знымъ фонаремъ.

Спускаясь, Хаиме палкой постукивалъ по песчанымъ камнямъ ступенекъ или дотрагивался до большихъ глазированныхъ амфоръ, украшавшихъ площадки л?стницы: амфоры отдавали ударъ звучно, какъ колоколъ. Жел?зныя перила, окислившiяся отъ времени, распадавшiяся на покрытыя ржавчиной чешуйки, дрожали почти вс?ми своими частицами при шум? шаговъ.

Подойдя къ подъ?зду, Фебреръ остановился. Безусловная р?шительность, и твердость, об?щавшая навсегда опред?лить судьбу его имени, заставляла его съ любопытствомъ осматривать м?ста, no которымъ онъ раньше изо дня въ день проходилъ равнодушно.

Нигд? въ другихъ частяхъ зданiя не напоминало о себ? такъ рельефно былое благоденствiе. Подъ?здъ, громадный, какъ площадь, могъ вм?стить въ себ? дюжину каретъ и ц?лый эскадронъ всадниковъ. Дв?надцать н?сколько пузатыхъ колоннъ изъ м?стнаго ноздреватаго мрамора поддерживали арки изъ кусковъ камня, безъ всякой вн?шней выкладки; надъ арками лежали черныя балки потолка. Мостовая была выложена голышами, поросшими мохомъ. Спокойствiе развалинъ царило въ этомъ гигантскомъ, пустынномъ подъ?зд?. Изъ источенныхъ червями дверей старинныхъ залъ выб?жала кошка и исчезла въ пустыхъ подвалахъ, гд? прежде хранились плоды жатвъ. Сбоку стоялъ колодезь, такой же древней постройки, какъ и дворецъ: отверстiе въ скал?, каменная загородка, разрушившаяся отъ времени, жел?зная башенка, выкованная молотомъ. По выступамъ красивой скалы живыми букетами росъ плющъ. Часто, мальчикомъ, Хаиме наклонялъ голову и смотр?лъ внизъ, въ круглый, св?тлый зрачекъ дремлющихъ водъ.

Улица была пуста. Въ конц? ея, у глиняной ограды сада Фебреровъ видн?лась городская ст?на, въ ней – ворота, съ деревянными поперечными брусьями въ арк?, напоминавшими зубы огромнаго рыбьяго рта. Въ глубин? этого рта трепетали зеленыя, св?тлыя, отражавшiя золото волны залива.

Пройдя в?сколько шаговъ по голубымъ камнямъ улицы – тротуара не было, – Хаиме остановился и посмотр?лъ на свой домъ. Отъ прошлаго оставалось лишь слабое воспоминанiе. Старинный дворецъ Фебреровъ занималъ ц?лый кварталъ, но съ каждымъ шагомъ в?ковъ и об?дн?нiя семьи, онъ сокращался въ своихъ разм?рахъ. Теперь часть его служила обиталищемъ монахинь; другiя части были прiобр?тены разными богачами, которые нарушили нов?йшими балконами первоначально выдержанное единство постройки: о немъ сввд?тельсгвовала ровная линiя нав?совъ и крышъ. Сами Фебреры, запершись въ части дома, выходившей въ садъ и къ морю, принуждены были, для увеличенiя дохода, уступить нижнiе этажи влад?льцамъ магазиновъ и мелкимъ промышленникамъ. У главнаго портала, за стеклянными рамами д?вушки гладили б?лье; он? прив?тствовали дона Хаиме почтительными улыбками. Хаиме продолжалъ неподвижно созерцать старинный домъ. Какой красивый, несмотря на произведенныя ампутацiи и старость!..

Камень цоколя, растрескавшiйся и вдавленный внутрь отъ прикосновенiя людей и экипажей, былъ ус?янъ р?шетчатыми окошками въ уровень съ землей. Нижняя часть дворца им?ла разрушенный, изорванный видъ, словно ноги, двигавшiяся ц?лыя столетiя.

Отъ антресолей, этажа съ особымъ входомъ, отданнаго подъ москательную лавку, начинало развертываться великол?пiе параднаго фасада. Три окна на уровн? арки воротъ, разд?ленныя двойными колоннами, показывали свои рамы изъ чернаго, тонко обд?ланнаго мрамора. По колоннамъ, поддерживавшимъ карнизъ, вился каменный черсгополохъ. На карниз? красовались три большихъ медальона: среднiй изъ нихъ съ бюстомъ императора и надписью: Dommus Catfolus Imperator 1541 – воспоминанiе о про?зд? его черезъ Майорку во время неудачной алжирской экспедицiи. На боковыхъ медальонахъ – гербы Фебреровъ, поддерживаешяе рыбами съ бородатыми челов?ческими головами. Высокiя окна перваго этажа по бокамъ и карнизамъ обвиты были гирляндами изъ якорей и дельфиновъ; – памятникъ славы семьи мореплавателей. На верху ихъ открывались громадныя раковины. Въ верхней части фасада тянулся сплошной рядъ окшекъ е? готическими украш?нiями, закрытыхъ и открытыхъ – чтобы вгiустить св?тъ и воздухъ въ чердаки, – а надъ ними монументальный нав?съ, грандiозный, какiе только можно встр?тить въ майоркскихъ дворцахъ, простиравшiй до средины улицы громаду р?зного дерева, почерн?вшаiй отъ времени, поддерживаемаго кр?пкими сточными трубами.

По всему фасаду образуя четырехугольникъ, шли деревянныя, источенныя червями полосы съ гвоздями и подхватами изъ окислившагося жел?за. Это были остатки большихъ иллюминацiй; которыми домъ ознаменовывалъ н?которые праздники въ дни своего блеска.

Хаиме казался довольнымъ своимъ осмотромъ. Еще сохранилъ красоту домъ его предковъ, хотя въ окнахъ не доставало стеколъ, хотя пыль и паутина заполнили его углубленiя, хотя в?ка над?лали дыръ въ его штукатурк?. Когда Хаиме женится и состоянiе стараго Вальса перейдетъ къ нему, вс? станутъ удивляться великол?пному возрожденiю Фебреровъ. И еще н?которыхъ шокировало его р?шенiе, и онъ самъ чувствовалъ укоры сов?сти! Мужество! впередъ!

Онъ направился къ Борне, широкому проспекту, центру Пальмы, – въ старину потоку, д?лившему городъ на два города и два враждебныхъ стана: Канъ Амунтъ и Канъ Аваль. Тамъ онъ найдетъ извозчика, который и доставитъ его въ Вальдемосу.

При вход? на Борне его вниманiе привлекла группа прохожихъ, въ т?ни густыхъ деревьевъ смотр?вшая на крестьянъ, остановившихся передъ витриной магазина. Фебреръ узналъ ихъ костюмы, отличавшiяся отъ обычныхъ, майоркскихъ. To были ибисенцы… Ахъ, Ибиса! Имя этого острова вызывало воспоминанiя о далекомъ год?, проведенномъ имъ тамъ въ юности. При вид? этихъ людей, заставлявшихъ майоркинцевъ улыбаться, словно передъ лицомъ иностранцевъ, Хаиме, въ свою очередь, улыбнулся, съ интересомъ разглядывая ихъ одежду и фигуры.

Безъ сомн?нiя, это были отецъ съ дочерью и сыномъ. Крестьянинъ былъ обутъ, въ б?лые пеньковыя башмаки, на которые широкимъ колоколомъ падали синiе плисовые штаны; куртка застегивалась на груди крючкомъ; изъ – подъ нея видн?лись рубашка и поясъ. Темный женскiй плащъ лежалъ на его плечахъ, какъ шаль. И, въ дополненiе къ этой полуженской принадлежности наряда, составлявшей контрастъ суровымъ, смуглымъ, какъ у мавра, чертамъ лица крестьянина, посл?днiй носилъ подъ шляпой платокъ, завязанный у подбородка, съ концами, спускавшимися на плечи. Сынъ, л?тъ четырнадцати, былъ од?тъ такъ же, въ такихъ же штанамъ, узкихъ у бедръ и широкихъ, какъ колоколъ, внизу, но безъ плаща и платка. На груди его вис?ла розовая завязка, на подобiе галстука; пучекъ травы высовывался изъ-за одного уха; шляпа съ бантомъ, вышитымъ цв?тами, надвинутая на затылокъ, позволяла волн? кудрей свободно падать на смуглое лицо, худое, лукавое, оживленное блескомъ африканскихъ темно – черныхъ глазъ.

Наибольшее вниманiе привлекала къ себ? д?вушка, въ своей зеленой юбк? со множествомъ складокъ, подъ которой, несомн?нно, скрывались другiя юбки – ц?лая гора разныхъ од?янiй; и маленькими – маленькими казались ея грацiозныя ножки, запертыя въ б?лые пеньковые башмаки. Выпуклыя формы груди, прикрывала желтоватая, съ красными цв?тами, легкая накидка. Отъ нея шли бархатные рукава иного цв?та, ч?мъ кофта, съ двойнымъ рядомъ филигранныхъ пуговицъ – изд?лiе ювелировъ чуетовъ. На грудь легла тройная золотая осл?пительно игравшая ц?почка, съ такими крупными кольцами, что, не будь они пустыми внутри, д?вушка согнулвсь бы подъ ихъ тяжестью. Черныя, блестящiя волосы на лбу были зачесаны въ дв? пряди, исчезали подъ б?лымъ платкомъ, завязаннымъ у подбородка и выбивались сзади широкой, длинной косой, съ разноцв?тными бантиками, доходившими до края юбки.

Съ корзиночкой въ рукахъ, д?вушка стояла у края тротуара, внимательно разглядывая любопытныхъ, восхищаясь высокими домами и террасами кофейныхъ. Б?лая, румяная, она не отличалась обычной грубостью крестьянокъ. Ея черты грворили объ изяществ?, выхоленной аристократки – монахини, о бл?дной н?жности молока и розы, оживляемой осл?пительной б?лизной зубовъ и робкимъ блескомъ глазъ изъ – подь платка, похожаго на монастырскую току.

Хаиме, изъ инстинктивнаго любопытства, подошель къ отцу и сыну. Повернувшись спиною къ д?вушк?, они погрузились въ созерцанiе витрины. Это была ружейная лавка. Оба ибисенца, со сверкающими глазами и жестами благогов?йнаго восхищенiя, разглядывали одинъ за другимъ выставленные предметы, словно чудесныхъ идоловъ. Мальчикъ въ экстаз? наклонилъ впередъ свою маленькую мавританскую голову, какъ будто нам?реваясь просунуть ее за стекло.

– Fluxas… Отецъ, Fluxas! – восклицалъ онъ изумленно, какъ челов?къ, встр?тившiй неожиданнаго друга, – указывая отцу на пистолеты Лефош?.

Оба восхищались нев?домымъ оружiемъ, чудеснымъ произведенiемъ искусства: ружьями безъ видимыхъ замковъ, карабинами съ репитицiей, пистолетами съ обоймами, расчитанными на много выстр?ловъ. Вотъ, что изобр?таютъ люди! Вотъ ч?мъ пользуются богачи!.. Эти неподвижные предметы казались имъ живыми, над?ленными злой душей и безграничнымъ могуществомъ. Они должны убивать сами: ихъ хозяину нечего и трудиться приц?ливаться.

Фигура Фебрера, отраженная въ стекл?, заставила отца быстро повернуть голову.

– Донъ Чауме!.. Ай, донъ Чауме!

Онъ очум?лъ отъ изумленiя и радости: схвативъ за руки Фебрера, онъ едва не палъ передъ нимъ на кол?ни и, дрожа, говорилъ. Они нам?ревались отправиться къ дону Хаиме и поджидали на Борне, пока онъ встанетъ. Ему изв?стно, что сеньоры ложатся поздно. Какое счастье вид?ть его!.. Зд?сь atlots: пусть полюбуются на сеньора. Это донъ Хаиме: это баринъ. Десять л?тъ онъ не видалъ его, но, все равно, признаетъ его среди тысячи людей.

Смущенный бурными изъявленiями любви крестьянина и почтительнымъ любопытствомъ д?тей посл?дняго, выстроившихся передъ нимъ, Фебреръ не могъ припомнить. «Добрый челов?къ» догадался объ этомъ по его растерянному взгляду. На самомъ д?л?, не узналъ? Пепъ Араби, изъ Ибисы… Но это еще мало говоритъ: на остров? только шесть – семь фамилiй, и Араби называлась четвертая часть жителей. Нужно больше пояснить: Пепъ изъ Кана Майорки.

Фебреръ улыбнулся. Ахъ, Канъ Майорки! Б?дное пом?сть? въ Ибис?, гд? онъ мальчикомъ прожилъ годъ: единственное насл?дство матери. Дв?надцать л?тъ, какъ Канъ Майорки ему не принадлежало. Онъ продалъ его Пепу, отцы и д?ды котораго возд?лывали участокъ. Тогда у него еще им?лись деньги. Но къ чему ему земля на далекомъ остров?, куда онъ никогда вновь не прi?детъ? И со щедростью благодушнаго гранда онъ уступилъ ее дешево Пепу, сд?лавъ расчетъ на основанiн традицiонной арендной платы и назначивъ большiя сроки для взносовъ; эти взносы, когда настали потомъ дни нужды, неоднократно являлись для него источникомъ нежданной радости. Уже давно Пепъ выплатилъ свой долгъ, эти крестьяне продолжали называть его бариномъ и, теперь при вид? его, чувствовали себя какъ – бы передъ лицомъ высшаго существа.

Пепъ Араби представилъ свою семью. Atlot'a была старшей. Ее звали Маргалида: настоящая женщина, хотя всего ей стукнуло шестнадцать л?тъ. Атлотъ, почти мужчина, насчитывалъ всего тринадцать. По прим?ру отца и д?довъ, онъ хот?лъ – бы обрабатывать землю, да отецъ предназначалъ его въ Ибисскую семинарiю, благо грамота давалась ему. Землю станетъ возд?лывать хорошiй, работящiй парень, который женится на Маргалид?. Уже многiе на остров? ухаживали за нею; какъ только они вернутся домой, онъ устроитъ festeigs, традицiонное сватовство, и она выберетъ себ? мужа. Пепетъ призванъ къ бол?е высокой дол?: онъ сд?лается патеромъ и, отслуживъ мессу, поступитъ въ полкъ или по?детъ въ Америку, какъ н?которые Ибисенцы: они добывали тамъ денегъ и посылали своимъ отцамъ для покупки земли на остров?. Ай, донъ Хаиме! И какъ идетъ время!.. Онъ вид?лъ сеньора почти ребенкомъ, когда тотъ жилъ одно л?то съ матерью въ Канъ Майорки. Пепъ научилъ его влад?ть ружьемъ, охотиться на птичекъ. Помнитъ ваша милость? Онъ тогда собирался жениться; еще живы были его родители. Потомъ они свид?лись однажды въ Пальм?, для продажи им?нiя (великая милость, которой никому нельзя забыть), и теперь, – вотъ онъ уже почти старикъ, съ д?тьми, такими же высокорослыми.

Разсказывая о своемъ путешествiи, крестьянинъ улыбался невинно – лукавой улыбкой и показывалъ рядъ кр?пкихъ зубовъ. Настоящее безумство! долго будутъ говорить о немъ прiятели на Ибис?! Онъ всегда былъ подвижнымъ и см?лымъ: воспоминанiе солдатскихъ временъ. Хозяинъ одного паруснаго судна, его большой прiятель, долженъ былъ везти грузъ въ Майорку и, какъ бы въ шутку пригласилъ его. Но шутокъ онъ не знаетъ: задумано – сейчасъ – же сд?лано! Д?твора не бывала въ Майорк?: во всемъ приход? св. Хосе – его приходъ – не найдется и десятка людей, которые знали – бы столицу. Многiе были въ Америк?; одинъ былъ въ Австралiи; н?которыя сос?дки сказывали о своихъ по?здкахъ въ Алжиръ на фелугахъ контрабандистовъ, но никто не ходилъ въ Майорку, и резонно: – Насъ не любятъ, донъ Хаиме: на насъ смотрятъ, какъ на р?дкихъ зв?рей, насъ считаютъ дикими, словно мы вс? не божiи д?ти… – И вотъ онъ зд?сь, со своими атлотами, съ утра возбуждалъ любопытныхъ горожанъ: точно они мавры! Десять часовъ плаванiя по великол?пному морю; у атлоты въ корзинк? ?да для вс?хъ троихъ. Отправятся завтра на разсв?т?, но раньше ему хот?лось бы поговорить съ бариномъ. Надо потолковать о д?л?.

Хаиме сд?лалъ жестъ удивленiя. Къ словамъ Пепа онъ теперь относился бол?е внимательно. Посл?днiй объяснялся съ н?которой осторожностью, путаясь въ выраженiяхъ. Миндальныя деревья составляли лучшее богатство Кана Майорки. Прошлый годъ урожай былъ хорошiй; пожаловаться нельзя. Проданы по хорошей ц?н? скупщикамъ, вывозящимъ ихъ въ Пальму и Барселону. Онъ засадилъ миндальными деревьями почти вс? свои поля и теперь думалъ очистить отъ л?са и камней н?которыя земли сеньора и возд?лывать на нихъ пшеницу – именно только для потребностей демьи.

Фебреръ не скрылъ своего изумленiя. Что это за землю?.. Разв? у него еще что-нибудь оставалось на Ибис?? Пепъ улыбнулся. Собственно, это не были земли: это была скала, мысъ скалъ, вдававшiйся въ море. Но можно воспользоваться уголкомъ земли – полосками земли ни склон? скалъ. Внизу находилась башня Пирата: сеньоръ помнитъ?.. Укр?пленiе временъ корсаровъ, куда часто донъ Хаиме мальчикомъ подымался, испуская воинственныя крики, съ артышевой палкой въ рукахъ, подавая сигналъ къ штурму воображаемому войску.

Сеньоръ, дпов?рившiй было, что открылось забытое пом?стье, единственное принадлежавшее ему на самомъ д?л?, печально улыбнулся. Ахъ, башня Пирата! Онъ припоминалъ. Известковая скала, вр?завшаяся въ море, м?стами поросшая дикими растенiями – прiютъ и пища кроликовъ. Старое каменное укр?пленiе представляло собой развалины, которыя медленно исчезали подъ натискомъ времени и морскихъ в?тровъ. Плиты выпадали; зубцы высились съ разрушающимися верхушками. При продажи Канъ Майорки о башн? не упомянули въ контракт?: о ней забыли, въ виду ея безполезности. Пепъ могъ какъ угодно, распоряжаться ею: Хаиме никогда не вернется на это забытое м?сто своего д?тства.

Крестьянинъ хот?лъ заговорить о вознагражденiи: донъ Хаиме остановилъ его жестомъ сiятельнаго сеньора. Зат?мъ посмотр?лъ на д?вушку. Очень красивая; им?ла видъ переод?той сеньориты: на остров? атлоты должны сходить съ ума отъ нея. Отецъ улыбнулся, гордый, смущенный такими похвалами. Прив?тствуй атлота! Что нужно сказать? – говорилъ онъ, какъ д?вочк?. А она, опустивъ глаза, зард?вшись, взявшись одной рукой за кончикъ передника, пробормотала на ибисскомъ нар?чiи: – Н?тъ, я – не красивая. Служанка Вашей милости…

Фебреръ прекратилъ разговоръ, вел?въ Пепу и его д?тямъ идти къ нему. Крестьянинъ давно зналъ мадо Антонiю, и старуха будетъ рада его вид?ть. Они закусятъ съ нею, ч?мъ найдется. Вечеромъ, по возвращенiи изъ Вальдемосы, они увидятся. Прощай Пепъ! Прощайте, атлоты.

И палкой далъ знакъ кучеру, сид?вшему на козлахъ майоркской коляски – легчайшаго экипажа о четырехъ тонкихъ колесахъ, съ веселымъ нав?сомъ изъ б?лой парусины.




II


За Пальмой, среди широкихъ весеннихъ полей, Фебреръ началъ раскаиваться въ своемъ образ? жизни. Ц?лый годъ онъ не вы?зжалъ изъ города, вечера проводилъ въ кофейняхъ Борне, а ночи – въ игорной зал? казино.

Ни разу ему не пришлось выбраться за Пальму, взглянуть на н?жно зеленое поле, съ его журчащими каналами; на н?жно – лазурное небо, съ плавающими въ немъ островками б?лыхъ клочковъ; на темно – зеленые холмы, съ мельницами, машущими крыльями на ихъ вершинахъ; на крутыя, розовыя горы, замыкающiя горизонтъ; на весь пейзажъ, смеющiйся, шумный, поразившiй древнихъ мореплавателей, которые и назвали Майорку Счастливымъ островомъ!.. Когда, путемъ женитьбы, онъ получитъ состоянiе и сможетъ выкупить прекрасное им?нiе Сонъ Фебреръ, онъ будетъ жить тамъ часть года, какъ его предки, будетъ вести сельскую, благотворную жизнь высокаго сеньора, щедраго, уважаемаго.

Лошади б?жали полною рысью. Экипажъ катился, обгоняя крестьянъ, возвращавшихся изъ города по краю дороги; стройныхъ смуглыхъ женщинъ, съ широкими соломенными шляпами, украшенныхъ спускающимися лентами и букетами л?сныхъ цв?товъ, поверхъ косъ и б?лыхъ косынокъ; мужчинъ въ полосатомъ тик? (такъ называемой майоркской матерiи), въ надвинутыхъ назадъ поярковыхъ шляпахъ – черныхъ или с?рыхъ ореолахъ вокругь бритыхъ лицъ.

Фебреръ вспоминалъ подробности этой дороги, на которой онъ не бывалъ н?сколько л?тъ, – словно чужеземецъ, пос?тившiй островъ въ старину и теперь прi?хавшiй снова. Дальше путь разв?твлялся: одна дорога шла на Вальдемосу, другая – на Сольеръ… Ахъ, Сольеръ!.. Забытое д?тство вдругъ воскресло въ его памяти. Ежегодно, въ такомъ же экипаж?, семья Фебреровъ ?здила въ Сольеръ, гд? влад?ла стариннымъ домомъ, съ обширнымъ подъ?здомъ, домомъ Луны: надъ воротами красовалось каменное полушарiе съ глазами и носомъ, изображавшее св?тило ночи.

Это было всегда въ первыхъ числахъ мая. Когда коляска про?зжала ущелье, самую высокую точку горы, маленькiй Фебреръ испускалъ радостные крики, при вид? развертывавшейся у его ногъ долины Сольера, сада Гесперидъ острова. Вершины горъ, черн?ющiя сосновыми л?сами, ус?янныя б?лыми домиками, од?ты были тюрбанами паровъ. Внизу, около города и по всей долин? вплоть до моря (отсюда его не видно) тянулись апельсинные сады. Весна сыпала на эту счастливую почву каскадъ красокъ и благоуханiй. Дикiя травы пробивались среди утесовъ, ув?нчанныхъ цв?тами; стволы деревьевъ были обвиты ползучими растенiями; б?дныя хижины прятали свою гнетущую нищету подъ пологомъ вьющихся розъ. Co вс?хъ окрестныхъ селенiй на сольерскiй праздникъ стекались крестьянскiя семьи: женщины въ б?лыхъ косынкахъ, тяжелыхъ мантильяхъ, съ золотыми пуговицами на рукавахъ; мужчины въ нарядныхъ жилетахъ, полотняныхъ плащахъ, поярковыхъ шляпахъ съ цв?тными лентами. Свист?ла волынка, призывая на балъ; изъ рукъ въ руки переходили стаканы сладкой м?стной водки и баньяльбуфарскаго вина. To было ликованiе мира посл? тысячи л?тъ морскихъ разбоевъ и войнъ съ нев?рными народами средиземнаго моря, радостное воспоминанiе о поб?д?, одержанной сольерскими крестьянами надъ флотомъ турецкихъ корсаровъ въ XVI в?к?.

Въ гавани моряки, переод?тые мусульманами и воинами – христiанами, стр?ляя изъ штуцеровъ, размахивая шпагами, представляли морскую битву на своихъ утлыхъ лодкахъ или же пресл?довали другъ друга по береговымъ дорогамъ. Въ церкви торжественно праздновали память чудесной поб?ды, и Хаиме, сидя рядомъ съ матерью на почетномъ м?ст?, съ волненiемъ слушалъ пропов?дника, такъ, какъ читалъ интересный фельетонъ въ библiотек? своего д?душки, во второмъ этаж? пальмскаго дома.

Населенiе, вм?ст? съ жителями Аларб и Буньолы вооружилось, узнавъ черезъ одно ибисское судно, что двадцать два турецкихъ гальота съ н?сколькими галерами шли на Сольеръ, самое богатое м?стечко острова. Тысяча семьсотъ турокъ и африканцевъ, гроза пиратскаго мiра, высадилась на берегъ, привлеченные богатствами, а еще больше желанiемъ захватить женскiй монастырь, куда укрылись отъ св?та молодыя красавицы благородной семьи. Они разд?лились на дв? колонны: одни двинулись противъ христiанскаго отряда, вышедшаго имъ на встр?чу; другая обходнымъ путемъ проникла въ м?стечко, брала въ пл?нъ д?вушекъ и юношей, грабила церкви, убивала священниковъ. Христiане вид?ли, что ихъ положенiе сомнительно. Впереди наступала тысяча турокъ; сзади городъ во власти грабителей, семьи, обреченныя на униженiя и насилiя, семьи, тщетно призывавшiя ихъ. Но колебанiя были не долги. Сольерскiй сержантъ, бравый ветеранъ войскъ Карла V во времена войнъ въ Германiи и съ Великимъ Туркомъ уб?дилъ вс?хъ немедленно аттаковать непрiятеля. Становятся на кол?ни, призываютъ св. апостола Якова и уповая на чудо, нападаютъ со своими ружьями, аркебузами, копьями, топорами. Турки отступаютъ, обращаются въ б?гство. Напрасно старается ихъ воодушевить ихъ страшный визирь Суффараисъ, главный морской предводитель, старый, очень жирный, знаменитый своей храбростью и см?лостью. Во глав? негровъ, составлявшихъ его гвардiю, съ саблей въ рук? онъ бросается впередъ. Кругомъ него растетъ гора труповъ. Но одинъ сольерецъ пронзаетъ его грудь копьемъ. Онъ падаетъ, враги б?гутъ, теряя свое знамя. Новый непрiятель преграждаетъ имъ дорогу къ берегу, куда они устремляются въ надежд? спастись на корабляхъ. Шайка разбойниковъ наблюдала за сраженiеiмъ съ утесовъ. Видя б?гство турокъ, она выходитъ имъ на встр?чу, стр?ляя изъ мушкетовъ, размахивая кинжалами. Съ ними свора собакъ, дикихъ товарищей ихъ безчестной жизни. Эти животныя кидаются на б?гущихъ, рвутъ ихъ, доказываютъ согласно л?тописцамъ, «доброту майоркской породы». Отрядъ поб?доносно возвращается назадъ, вступаетъ въ покинутый городъ, и грабители удираютъ къ морю или, зар?занные, падаютъ на улицахъ.

Пропов?дникъ съ экстазомъ пов?ствовалъ объ этомъ доблестномъ д?л?, приписывая большую долю усп?ха Цариц? Небесной и апостолу – воину. Зат?мъ прославлялъ капитана Анхелатса, героя сраженiя, сольерскаго Сида и храбрыхъ донъ Кана Тамани, двухъ женщинъ изъ сос?дняго пом?стья, которыхъ схватили три турка, желая удовлетворить свою плотскую похоть посл? долгаго воздержанiя среди морскихъ пустынь. Храбрыя доны, см?лыя и твердыя, какъ добрыя крестьянки, не подняли крика, не б?жали при вид? трехъ пиратовъ, враговъ Бога и святыхъ. Двернымъ засовомъ они убили одного и заперлись въ дом?. Выбросивъ черезъ окно трупъ на нападающихъ, они разбили голову второму и камнями пресл?довали третьяго, какъ мужественные потомки майоркскихъ пращниковъ. О, храбрыя доны, мужественныя женщины Кана Тамани. Добрый народъ чтилъ ихъ, какъ святыхъ героинь тысячел?тней войны съ нев?рными и ласково см?ялся над? подвигами этихъ Жаннъ д'Аркъ, съ гордостью думая о томъ, какъ опасно было мусульманамъ добываль св?жее т?ло для гаремовъ.

Зат?мъ, сл?дуя традицiонному обычаю, пропов?дникъ заканчивалъ р?чь перечнемъ семействъ, принимавшихъ участiе въ битв?. Внимательно выслушивала деревенская аудиторiя сотню фамилiй и каждый разъ, какъ произносилось имя одного изъ живущихъ потомковъ, кивками головъ выражала сочувствiе. Безконечный перечень многимъ казался короткимъ, и, когда пропов?дникъ умолкалъ, они заявляли протестъ. – Участвовало больше, а не помянули, – ворчали крестьяне, чьи фамилiи не были произнесены. Вс?мъ хот?лось быть потомками воиновъ капитана Анхелатса.

Когда заканчивались праздненства и въ Сольер? водворялись обычная тишина и спокойствiе, маленькiй Хаиме проводилъ дни, гуляя среди апельсинныхъ садовъ съ Антонiей, теперь старухой мад? Антонiей, а тогда цв?тущей женщиной, съ б?лыми зубами, выпуклой грудью, твердой поступью. – вдовой посл? н?сколькихъ м?сяцевъ замужества, пресл?дуемой пламенными взорами вс?хъ крестьянъ. Вм?ст? ходили они въ гавань, спокойное, пустынное озеро: входа ея почти не видно изъ-за поворотовъ, которые морской заливъ д?лалъ среди скалъ. Только изр?дка на этомъ замкнутомъ пространств? голубой воды показывались мачты паруснаго судна, плывшаго грузить апельсины для Марселя. Стаи старыхъ чаекъ, величиною съ курицъ, совершая движенiя контраданса, парили надъ гладкой поверхностью. При насупленiи вечера возвращались рыбацкiя лодки, и подъ береговыми нав?сами на крючьяхъ вис?ли огромныя рыбы, распластавъ хвосты по земл?, истекая кровью, какъ быки, скаты и осьминоги, простирая, словно дрожащее стекло, свою б?лую слизь.

Хаиме любилъ эту спокойную, таинственно – пустынную гавань религiозною любовью. Въ ней онъ припоминалъ чудесныя исторiи, какiя по ночамъ, стараясь усыпить, разсказывала ему мать, – о великомъ чуд? одного божьяго раба, посм?явшагося въ этихъ водахъ надъ закамен?лыми гр?шниками. Св. Раймундо изъ Пеньяфорте, доброд?тельный, строгiй монахъ, негодовалъ на короля дона Хаиме Майоркскаго, вступившаго въ позорную связь съ одной дамой, доньей Беренгелой, глухого къ его святымъ сов?тамъ. Братъ хот?лъ б?жать съ пагубнаго острова, а король воспротивился, наложилъ запретъ на вс? лодки и корабли. Тогда святой спустился въ уединенную Сольерскую гавань, разостлалъ свой плащъ на волнахъ, взошелъ на него и поплылъ къ берегамъ Каталонiи. Мад? Антонiя также разсказывала объ этомъ чуд?, но въ майорскихъ стихахъ, въ форм? простого романса, который дышалъ искренней в?рой в?ковъ, поклонявшихся чудесному. Святой, взойдя на плащъ, поставилъ посохъ вм?сто мачты и пов?силъ капюшонъ вм?сто паруса: в?теръ Бога гналъ этотъ удивительный корабль. – Черезъ н?сколько часовъ рабъ Господа приплылъ изъ Майорки въ Барселону. Монтжуйская стража со знаменемъ возв?щала о появленiи чудеснаго судна; звонили колокола Сео и купцы сб?гались на ст?ну встр?чать святого путешественника.

Любопытство маленькаго Фебрера разгоралось при пов?ствованiи объ этихъ чудесахъ: онъ хот?лъ знать больше, и его спутница призывала старыхъ рыбаковъ; они показывали ему скалу, гд? стоялъ святой и молился Богу о помощи передъ отплытiемъ. Одна гора въ глубин? суши, которую видно изъ гавани, им?ла форму монаха въ капюшон?. На берегу, въ неприступномъ м?ст? одна скала – ее вид?ли только рыбаки – походила на кол?нопреклоненнаго, молящагося монаха. Такiя чудеса сотворилъ Господь – утверждали простыя души – дабы ув?ков?чить знаменитое чудо.

Хаиме и теперь вспоминалъ дрожь, охватывавшую его отъ подобныхъ сообщенiй. Ахъ, Сольеръ! Дни святой невинности, когда открылись глаза его на жизнь, среди разсказовъ о чудесахъ и отзвуковъ героической борьбы. Домъ Луны потерянъ имъ навсегда, какъ и в?ра и невинность т?хъ далекихъ – далекихъ дней. Оставались одни воспоминанiя. Больше двадцати л?тъ не возвращался онъ въ забытый Сольеръ, который сейчасъ воскресалъ въ его памяти со вс?ми см?ющимися образами д?тства.

Экипажъ по?халъ до разв?твленiя дороги и повернулъ на Вальдемосу. Вс? воспоминанiя, казались, остались позади, на краю шоссе и, по м?р? удаленiя, испарялись.

Никакихъ воспоминанiй прошлаго дорога въ немъ не пробуждала. Всего два раза, уже взрослымъ, онъ ?здилъ по ней съ прiятелями въ картезанскiя кельи. Помнилъ онъ придорожныя оливковыя деревья, знаменитыя в?ковыя маслины странной, фантастической формы, служившiя моделью для многихъ художниковъ, и высовывалъ голову изъ окошка, чтобъ посмотр?ть на нихъ. Дорога подымалась въ гору; начинались каменистыя, сухiя поля, первые признаки горной м?стности. Путь извивался среди деревьевъ: мимо окна экипажа уже проб?жали первыя маслины.

Фебреръ ихъ зналъ, часто говорилъ о нихъ и, однако, получилъ впечатл?нiе чего-то необычайнаго, какъ будто вид?лъ ихъ впервые. To были черныя деревья, съ громадными, в?твистыми, голыми стволами, казавшiяся шарообразными, при своей толщин? и скудости листвы. Маслины насчитывали ц?лые в?ка своего существованiя, ихъ никогда не обр?зали; старость отнимала сокъ у ихъ в?твей и заставляла стволы медленно, мучительно округляться. Поле им?ло видъ заброшенной скульптурной мастерской: тысячи безформенныхъ этюдовъ, тысячи разбросанныхъ чудовищъ на зеленомъ ковр?, пестр?ющемъ маргаритками и л?сными колокольчиками.

Маслина, похожая на громадную жабу, отвратительную, собирающуюся прыгнуть съ пучкомъ листьевъ во рту; другая – на безобразнаго удава въ кольцахъ, съ оливковымъ хохолкомъ на голов?: видн?лись голые стволы, между ними просв?чивало голубое небо; чудовищныя зм?и, обвившiяся другъ съ другомъ, какъ спирали вьющейся колонны; черные гиганты, съ опущенной головой; руки простерты по земл?, пальцы – корни, ноги – подняты кверху и отъ нихъ идутъ палки съ листьями. Н?которыя маслины, поб?жденныя в?ками, лежали поддерживаемыя подпорками, словно старухи, старающiеся опереться на клюку.

Казалось, надъ полемъ пронеслась буря, все ниспровергла, все вывернула, а зат?мъ окамен?ла, чтобы своею тяжестью давить на разрушенное, чтобы оно не приняло первоначальныхъ формъ. Н?которыя маслины, высокiя, съ бол?е н?жными контурами, какъ бы им?ли женскiя лица и формы. Это были византiйскiя д?вы, съ тiарами легкихъ листьевъ, въ длинныхъ деревянныхъ од?янiяхъ. Другiя представляли изъ себя дикихъ идоловъ, съ выпученными глазами, съ всклокоченными, низко спущенными бородами; фетишей темныхъ, варварскихъ религiй, фетишей, способныхъ задержать первобытныхъ людей въ ихъ странствованiяхъ, заставить упасть на кол?ни въ трепет? передъ встр?ченнымъ божествомъ. Въ тишин? бурнаго, но застывшаго разгрома, въ уединенiи полей, населенныхъ страшными в?чными вид?нiями, п?ли птицы; вплоть до самыхъ стволовъ, источенныхъ червями, совершали свой наб?гъ л?сные цв?ты, и безконечными четками двигались взадъ и впередъ муравьи, подкапывались, какъ неутомимые рудокопы, подъ стол?тнiе корни.

Густавъ Дорэ, говорили, набросалъ среди этой в?ковой рощи свои наибол?е фантастическiя вещи, и воспоминанiе о немъ воскресило въ памяти Хаиме образъ другихъ, бол?е знаменитыхъ художниковъ, также про?зжавшихъ по этой дорог?, жившихъ и страдавшихъ въ Вальдемос?.

Два раза пос?тилъ онъ картезiанскiй монастырь, съ единственной ц?лью взглянуть поближе на м?ста, которыя обезсмертила печальная, больная любовь двухъ прославленныхъ существъ. Д?дъ часто разсказывалъ Хаиме о вальдемосской «француженк?» и ея товарищ? «музыкант?».

Однажды обитатели Майорки и уроженцы полуострова, укрывшiеся на остров? отъ ужасовъ гражданской войны, увид?ли, какъ на берегъ высадилась супружеская чета иностранцевъ, съ мальчикомъ и д?вочкой. Это было въ 1838 г. Когда снесли багажъ на сушу, островитяне восхищались громадной роялью, эрардовой роялью: тогда он? были р?дкостью. Рояль конфисковали въ таможн?, до выполненiя н?которыхъ административныхъ формальностей. Путешественникамъ пришлось пом?ститься въ гостиниц?. Потомъ они сняли им?нiе Сонъ Вентъ, около Пальмы. Мужчина выгляд?лъ больнымъ. Онъ былъ моложе ея, но измученъ страданiями, прозрачно бл?денъ, какъ жертва, обреченная на закланiе; св?тлые глаза гор?ли лихорадочнымъ огнемъ; узкую грудь душилъ жестокiй, непрестанный кашель. Н?жн?йшiе бакенбарды отт?няли щеки; львиные волосы, черные, своевольные, обрамляли лобъ и каскадомъ кудрей падали сзади. Она, мужественная, хлопотала по хозяйству, какъ добрая горожанка, проявiяя больше усердiя, ч?мъ ум?нья. Какъ д?вочка играла со своими д?тьми, и ея доброе, веселое лиiiо омрачалось только при звук? кашля «больного возлюбленнаго». Обстановка экзотизма, неправильнаго образа жизни, протеста противъ законовъ, царящихъ надъ людьми, окружала, видимо, эту скитающуюся семью. Женщина од?валась въ н?сколько фантастическiе костюмы; въ волосахъ ея былъ воткнутъ серебряный кинжалъ, – романтическое украшенiе, скандализировавшее набожныхъ майоркскихъ дамъ. Кром? того она не ?здила къ месс? въ городъ, не д?лала визитовъ; выходила изъ дому только для игръ съ д?тьми или когда выводила подъ руку б?днаго чахоточнаго. Д?ти казались такими же особенными, какъ ихъ мать: д?вочка носила платье мальчика, чтобы удобн?е было б?гать по полямъ.

Скоро любопытство островитянъ сосредоточилось на именахъ вносящихъ смуту чужеземцевъ. Она была француженка, сочинительница книгъ, Аврора Дюзенъ, бывшая баронесса, разведшаяся съ мужемъ, прiобр?тшая всемiрную изв?стность своими романами, которые подписывала мужскимъ именемъ и фамилiей политическаго убiйцы: Жоржъ Сандъ. Онъ былъ польскiй музыкантъ, н?жная натура, которая, казалось, оставляла частицу своего существованiя въ каждомъ изъ своихъ творенiй и чувствовала себя угасавшей въ двадцать девять л?тъ. Его звали Фридрихъ Шопенъ. Д?ти принадлежали романистк?. Ей уже шелъ тридцать шестой годъ.

Майорскское общество, застывшее въ традицiонныхъ предразсудкахть, какъ молюскъ въ своей оболочк?, инстинктивный врагъ нечестивыхъ парижскихъ новшествъ, возмущалось подобнымъ скандаломъ. Вн? брака!.. И она писала романы, смущавшiе своей см?лостью добрыхъ лоiдей!.. Женское любопытство хот?ло съ ними познакомиться, но въ Майорк? получалъ книги одинъ только Орасiо Фебреръ, д?дъ Хаиме, и маленькiе томики Индiаны и Лелiи, его собственность, ходили по рукамъ, непонятныя для читателей. Замужняя женщина писала книги и жила съ челов?комъ, который не былъ ея супругомъ!.. Донья Эльвира, бабушка Хаиме, сеньора изъ Мексики, – на ея портретъ Хаиме такъ часто смотр?лъ и представлялъ ее себ? всегда од?тою въ б?лое, съ поднятыми кверху глазами, съ золотой арфой на кол?няхъ, – пос?тила отшельницу Сонъ Вента. Она могла подавлять своимъ превосходствомъ иностранки сстровитянокъ, не знавшихъ французскаго языка. Она слушала лирическiе гимны писательницы оригинальному африканскому пейзажу, съ его б?лыми домиками, колючими кактусами, стройными пальмами и в?ковыми маслинами, составлявшими р?зкiй контрастъ гармоническому порядку французскихъ равнинъ. Потомъ донья Эльвира на пальмскихъ вечерахъ горячо защищала писательницу, б?дную страждущую женщину: теперешняя жизнь ея сводилась больше къ горестямъ и заботамъ сестры милосердiя, ч?мъ къ радостямъ любви. Д?дъ принужденъ былъ вм?шаться и запретилъ жене д?лать туда визиты, для прекращенiя возникшихъ толковъ.

Вокругъ скандализирующей четы образовалась пустота. Пока д?ти играли съ матерью на пол?, какъ маленькiе дикари, больной кашлялъ, запершись въ спальн?, за окнами, или же высовызался за дверь, отыскивая солнечные лучи. Ночами, въ глухiе часы его пос?щала муза, больная, меланхоличная, и, сидя за роялью, онъ импровизировалъ, среди кашля и стоновъ, свои вещи, полныя горькой страстности.

Влад?лецъ Сона Вентъ, горожанинъ, приказалъ иностранцамъ очистить м?сто, какъ будто они были цыгане. Пiанистъ боленъ чахоткой, и онъ не хочетъ заражать своего им?нiя. Куда отправиться?.. Возвращенiе на родину затруднительно: стояла глубокая зима, и Шопенъ дрожалъ, какъ брошеная птица, при мысли о парижскихъ холодахъ. Негостепрiимный островъ, все же, былъ дорогъ благодаря своему н?жному климату. Вальдемосскiй картезiанскiй монастырь оказался единственнымъ уб?жищемъ, – зданiе безъ архитектурныхъ красотъ, привлекательное только своею среднев?ковою стариной, запертое между горъ, по склонамъ которыхъ сб?гаютъ сосновыя рощи, предохраняющiя, словно зав?сы, отъ солнечнаго зноя плантацiи миндальныхъ деревьевъ и пальмъ; и сквозь в?тви ихъ глазу видны зеленая равнина и далекое море. To былъ почти разрушенный памятникъ прошлаго, мелодраматическiй монастырь, мрачный и таинственный. Въ переходахъ его находили прiютъ бродяги и нищiе. Чтобы войти въ него, нужно было миновать монашеское кладбище; гроба выворочены корнями л?сныхъ растенiй, кости вываливались на землю. Въ лунныя ночи по корридору блуждалъ б?лый призракъ, душа проклятаго монаха: ожидая часа искупленiя, она странствовала по м?стамъ, гд? нагр?шила.

Туда направлялись б?глецы, въ непогодный зимнiй день, застигнутые проливнымъ дождемъ и ураганомъ, по тому самому пути, гд? ?халъ теперь Фебреръ, но по старой дорогъ, отъ которой сохранилось теперь одно имя. Экипажи каравана двигались, какъ разсказывала Жоржъ Сандъ «однимъ колесомъ на гор?, другимъ въ русл? ручья». Закутавшись въ плащъ, музыкантъ дрожалъ и кашлялъ подъ пологомъ коляски, испытывая мучительные толчки. Въ опасныхъ м?стахъ этого странствованiя романистка шла п?шкомъ, ведя д?тей за руки.

Всю зиму прожили въ уединенiи картезiанскаго монастыря. Она, въ бабучахъ (восточныхъ туфляхъ), съ кинжаломъ въ заплетенныхъ на скорую руку волосахъ, усердно занималась стряпней, при сод?йствiи д?вочки – туземки, которая безъ зазр?нiя сов?сти глотала куски, предназначенные для «больного возлюбленнаго». Вальдемосскiе мальчишки бросали камни въ маленькихъ французовъ, считая ихъ за мавровъ, враговъ Бога. Женщины обворовывали мать, продавая ей съ?стные припасы, и, вдобавокъ, прозвали ее «в?дьмой». Вс? открещивались отъ этихъ цыганъ, дерзнувшихъ жить въ монастырской кель?, рядомъ съ мертвецомъ, въ постоякномъ сос?дств? съ призракомъ монаха, блуждавшимъ по корридору.

Днемъ, когда больной отдыхалъ, она готовила мясо въ горшк? и помогала служанк?, своими тонкими, бл?дными руками артистки, чистить овощи; потомь б?жала съ д?тьми на крутой берегъ Мирамаръ покрытый деревьями, гд? Раймундо Лулiо основалъ школу восточныхъ наукъ. Лишь съ наступленiемъ ночи начиналась для нея настоящая жизнь.

Темный, громадный коридоръ наполнялся таинственной музыкой, которая, казалось, доносилась очень издалека, сквозь толстыя ст?ны. Это Шопенъ, склонившись надъ роялью, слагалъ свои Ноктюрны. Романистка, при св?т? св?чи, писала Спиридона, исторiю монаха, кончающаго крушенiемъ всей его в?ры. Часто она прерывала работу, б?жала къ музыканту и приготовляла л?карство, встревоженная его сильнымъ кашлемъ. Въ лунныя ночи ее томила жажда таинственнаго, сладость страха: она выходила въ коридоръ, во мрак? котораго вырисовывались молочныя пятна оконъ. Никого… Потомъ садилась на монашескомъ кладбищ?, тщетно ожидая, не появится ли призракъ, не оживитъ ли ея монотоннаго существованiя ч?мъ-то романтическимъ.

Однажды ночью, въ карнавалъ, картезiанскiй монастырь наводнили мавры. Пальмская молодежь, наб?гавшись по городу въ берберiйскихъ костюмахъ, вспомнила о «француженк?» и, безъ сомн?нiя, устыдилась, что обыватели обрекли ее на затворничество. Они явились въ полночь, своими п?снями и игрой на гитар? нарушили таинственную тишину монастыря, спугнули пернатыхъ, прiютившихся въ развалкнахъ Въ одной кель? танцовали испанскiе танцы; музыкантъ лихорадочными глазами сл?дилъ за ними, a poманистка переходила отъ группы къ групп?, испытывая простую радость горожанки, видящей, что она не забыта.

Это была единственная счастливая ночь въ Майорк?. Потомъ, съ наступленiемъ весны «больной возлюбленный» почувствовалъ себя лучше. Медленно двинулись обратно въ Парижъ. Перелетныя птицы, на зимовк? они не оставляли никакихъ сл?довъ, кром? воспоминанiя. Хаиме не могъ достов?рно узнать, въ какой именно комнат? они пом?щались. Произведенныя въ монастыр? реформы смели всякiе сл?ды. Многiя пальмскiя семейства проводили теперь л?то въ картезiанской обители и превратили кельи въ красивыя комнаты: каждое изъ нихъ желало, чтобы занимаемое имъ пом?щенiе оказалось кельей Жоржъ Сандъ, которую безчестили и презирали н?когда ихъ бабушки. Фебреръ пос?тилъ монастырь съ девятидесятил?тнимъ старикомъ изъ числа т?хъ, кто въ костюм? мавровъ дали серанаду француженк?. Старикъ ничего не помнилъ, не могъ указать комнаты.

Внукъ дона Орасiо чувствовалъ н?которую запоздалую любовь къ необычайной женщин?. Онъ вид?лъ ее на портретахъ ея молодости; невыразительное лицо, глубокiе загадочные глаза, волосы въ безпорядк?; единственное ихъ украшенiе – роза у виска. Б?дная Жоржъ Сандъ! Любовь была для нея древнимъ сфинксомъ: каждый разъ, какъ она вопрошала ее, любовь безжалостно царапала ей сердце. Вс? отреченiя, все упрямство любви изв?дала эта женщина. Капризная женщина венецiанскихъ ночей, нев?рная подруга Мюссе, она сама была больна, приготовляя об?дъ и питье для умиравшаго Шопена въ вальдемосскомъ уединенiи… Еслибъ онъ только узналъ такую женщину, таившую въ себ? тысячи женщинъ, со вс?мъ безконечнымъ разнообразiемъ женской н?жности и жестокости!.. Быть любимымъ высшей женщиной, неотразимо влiять на нее и въ тоже время чувствовать уваженiе къ ея умственному величiю!..

Долго онъ, словно загипнотизированный этимъ желанiемъ, смотр?лъ на пейзажъ и не вид?лъ его. Потомъ улыбнулся, какъ бы изъ состраданiя къ своему ничтожеству. Вспомнилъ о ц?ли своего путешествiя, и ему стало больно. Онъ, мечтавшiй о великой любви, безкорыстной, необычайной, нам?ревался продать себя, предложивъ свою руку и имя женшин?, которую мелькомъ вид?лъ, нам?ревался заключить союзъ, скандализирующiй весь островъ. Достойный конецъ безполезной, легкомысленной жизни.

Пустота его существованiя теперь ясно раскрывалась передъ нимъ, безъ всякихъ прикрасъ, создаваемыхъ самомн?нiемъ, какъ никогда раньше. Близость самопожертвованiя заставила его обратиться къ воспоминанiямъ, – какъ – будто въ нихъ онъ могъ найти олравдывающiе мотивы его поступка. Къ чему его странствованiе въ мiр??

Онъ еще разъ перебралъ образы д?тства, воскрешенные имъ по дорог? къ Сольеру. Вид?лъ себя въ высокомъ дом? Фебреровъ со своими родителями и д?домъ. Онъ былъ единственный сынъ. Мать его, бл?дная сеньора, меланхолически прекрасная, забол?ла посл? родовъ. Донъ Орасiо жилъ во второмъ этаж?, со старымъ слугой, словно гость, заходя къ семь? или уединяясь отъ нея по своему капризу. Среди смутныхъ д?тскихъ воспоминанiй Хаиме рельефно выд?лялась фигура его д?да. Онъ никогда не видалъ улыбки на его лиц?, съ б?лыми бакенбардами, составлявшими контрастъ чернымъ, властнымъ глазамъ. Домашнимъ запрещалось подыматься въ его покоиж Онъ не показывался иначе, какъ въ выходномъ костюм?, изысканно изящномть. Внукъ, которому одному позволялось пос?щать когда угодно его спальню, заставалъ его рано утромъ въ синемъ сюртук?, высокомъ кружевномъ воротник?, черномъ, завязанномъ н?сколькими бантами галстук?, съ громаднымъ жемчугомъ. Даже чувствуя себя нездоровымъ, онъ сохранялъ свой корректный видъ, со старинной элегантностью. Если бол?знь приковывала его къ постели, онъ отдавалъ слуг? приказанiе не принимать никого, включая сына.

Хаиме ц?лыми часами просиживалъ у ногъ д?да, слушая его разсказы, пугаясь массы книгъ, не пом?щавшихся въ шкапахъ и лежащихъ по стульямъ и столамъ. Д?дъ былъ неизм?ненъ въ своемъ сюртук? съ красной шелковой подкладкой, который всегда выгляд?лъ одинаково, но м?нялся черезъ шесть м?сяцевъ. Времена года отражались только т?мъ, что зимнiй бархатный жилетъ уступалъ м?сто вышитому шелковому. Главную его гордость составляли б?лое б?лье и книги. Дюжинами ему привозили изъ-за границы сорочки; часто, необновленныя, забытыя, он? желт?ли въ глубин? шкаповъ. Парижскiе книжные магазины присылали громадные пакеты – только что вышедшiя изданiя и, въ виду его постоянныхъ заказовъ, къ адресу д?лали приписку – приписку эту донъ Орасiй показывалъ съ шутливо – снисходигельнымъ видомъ – «книгопродавцу».

Говорилъ посл?днiй изъ Фебреровъ съ добродушiемъ д?душки, стараясь сд?лать понятными свои разсказы, хотя въ своихъ отношенiяхъ къ семь? онъ былъ скупъ на слова и мало себя сдерживалъ. Онъ разсказывалъ внуку о своихъ по?здкахъ въ Парижъ и Лондонъ, то на парусномъ судн? до Марселя и зат?мъ въ почтовой карет?, то на колесномъ пароход? и по жел?зной дорог?, – великiя изобр?тенiя, им?вшiя м?сто въ дни его д?тства. Говорилъ объ обществ? Луи Филиппа; о великихъ дебютахъ романтизмз, свид?телемъ которыхъ онъ былъ; о баррикадахъ, постройку которыхъ онъ наблюдалъ изъ своей комнаты, умалчивая, что при этомъ обнималъ за талiю смотр?вшую съ нимъ изъ окна гризетку. Внукъ родился въ хорошее время: самое счастливое. Донъ Орасiо вспомнилъ о ссорахъ со своимъ страшнымъ отцомъ, заставившихъ его путешествовать по Европ?, о томъ кабальеро, который встр?чалъ короля Фернандо и требовалъ возстановленiя старыхъ обычаевъ, а д?тей благословлялъ, говоря: «Да сд?лаетъ Господь изъ тебя хорошаго инквизитора!»

Потомъ показывалъ Хаиме большiя гравюры съ изображенiемъ городовъ, гд? жилъ; он? казались мальчику сказочными м?стами. Иногда онъ разглядывалъ портретъ «бабушки съ арфой», своей жены, интересной доньи Эльвиры, то самое полотно, которое находилось теперь въ прiемной зал?, съ остальными сеньорами рода. Казалось, ничуть не волновался: сохранялъ важный видъ, который им?лъ, когда шутилъ – шутить онъ любилъ – или уснащалъ свою р?чь кр?пкими словами. Но говорилъ несколько дрожащимъ голосомъ.

– Твоя бабушка была великой сеньорой, ангельской души, артистка. Рядомъ съ нею я выгляд?лъ варваромъ… Изъ благородной семьи; но прi?хала изъ Мексики обв?нчаться со мной. Отецъ ея былъ морякъ и остался тамъ съ инсургентами. Во всемъ нашемъ роду никто съ этою женщиной не сравнится.

Въ половин? дв?надцатаго утра онъ оставлялъ внука, над?валъ цилиндръ, зимою черный шелковый, л?томъ касторовый, выходилъ гулять по пальмскимъ улицамъ, постоянно въ одномъ и томъ же направленiи, по однимъ и т?мъ же тротуарамъ, и въ дождь и подъ палящими солнечными лучами, нечувствительный ни къ холоду, ни къ жару, всегда въ сюртук?, двигаясь съ правильностью заведеннаго автомата, появляющагося и исчезающаго въ точно опред?ленные часы.

Только одинъ разъ за тридцать л?тъ онъ изм?нилъ свой маршрутъ по пустыннымъ, поб?л?вшимъ отъ солнца улицамъ, гд? раздавались его шаги. Однажды онъ услышалъ женскiй голосъ внутри дома.

– Атлота… дв?надцать часовъ. Ставь рисъ: проходитъ донъ Орасiо.

Онъ повернулся къ двери, съ величiемъ знатнаго сеньора.

– Я не часы для…

И бросилъ кр?пкое словцо, нисколько не т?ряя своего серьезнаго вида, какъ всегда, когда пускалъ въ ходъ энергичныя выраженiя. Съ этого дня сталъ ходить по другому пути, чтобы не попадаться на глаза т?мъ, кто в?рилъ въ точность его движенiй.

Иногда разсказывалъ внуку о быломъ величiи дома. Географическiя открытiя разорили Фебреровъ. Средиземное море перестало служить дорогой на востокъ. Португальцы и испанцы другого моря нашли новые пути, и майорскiе корабли начали гнить на поко?. Прекратились войны съ пиратами: святой мальтiйскiй орденъ сталъ простымъ почетнымъ отличiемъ. Братъ его отца, командоръ Валетты, когда Бонопартъ завоевалъ островъ, явился въ Пальму доживать свои дни на скудную пенсiю. Уже в?ка какъ Фебреры, забывъ море, гд? не велось больше торговли, гд? воевали одни б?дные судовлад?льцы и сыновья рыбаковъ, старались поддерживать свое имя роскошью и блескомъ, медленно разоряя себя. Д?дъ еще вид?лъ времена истиннаго величiя, когда быть butifarra означало, въ глазахъ майоркскихъ обывателей, н?что среднее между Богомъ и кабальеро. Появленiе на св?тъ Фебрера было событiемъ, о которомъ говорилъ весь городъ. Высокая роженица сорокъ дней не выходила изъ дворца, и все это время двери были открыты, подъ?здъ полонъ каретъ, прислуга сгрупирована въ с?няхъ, залы кишали гостями, столы заставлены сладостями, печеньемъ и напитками. Для прiема каждаго класса назначались особые дни въ нед?лю. Одни – исключительно для butifarras, сливокъ аристократiи, привилегированныхъ домовъ, избранныхъ семей, объединенныхъ узами постоянныхъ скрещиванiй; другiе – для кабальеро, стариннаго дворянства, которое жило, не зная, почему подчинялось первымъ; зат?мъ принимали mossons, низшiй классъ, состоявшiй, однако, въ близкихъ отношенiяхъ со знатью, – интеллигентовъ эпохи, медиковъ, адвокатовъ и нотарiусовъ, оказывавшихъ услуги благороднымъ семействамъ.

Донъ Орасiо вспоминалъ о блеск? этихъ прiемовъ. Въ старину ум?ли устраивать въ широкихъ разм?рахъ.

– Когда родился твой отецъ – говорилъ онъ внуку – былъ посл?днiй праздникъ въ нашемъ дом?. Восемьсотъ майоркскихъ фунтовъ я заплатилъ одному кондитеру на Борне за конфекты, печенье и напитки.

Своего отца Хаиме помнилъ меньше, ч?мъ д?да. Въ его памяти отецъ являлся симпатичной, прiятной, но н?сколько туманной фигурой. Думая о немъ, Хаиме вид?лъ только н?жную, св?тловатую, какъ у него самого, бороду, лысую голову, н?жную улыбку и лорнетъ, который блест?лъ, когда отецъ его приславлялъ. Разсказывали, что юношей онъ влюбленъ былъ въ свою двоюродную сестру Хуану, строгую сеньору, прозванную папессой, жившую, какъ монахиня, располагавшую громадными средствами, н?когда щедро жертвовавшую ихъ претенденту дону Карлосу, а теперь духовнымъ лицамъ, окружавшимъ ее.

Разрывъ отца съ нею, безъ сомн?нiя, былъ причиной того, что папесса Хуана держалась въ сторон? отъ этой в?тви рода и относилась къ Хаиме съ враждебной холодностью.

Отецъ, сл?дуя семейной традицiи, служилъ офицеромъ Армады. Участвовалъ въ войн? на Тихомъ Океан?, былъ лейтенантомъ на фрегат? изъ числа бомбардировавшихъ Кальяо и, какъ будто, только ждалъ случая показать свою храбрость – тотчасъ же вышелъ въ отставку. Зат?мъ женился на пальмской сеньорит?, со скуднымъ состоянiемъ, отецъ которой былъ военнымъ губернаторомъ острова Ибисы. Папесса Хуана, разговаривая однажды съ Хаиме, захот?па его уязвить, холоднымъ тономъ, съ высоком?рнымъ выраженiемъ лица заявивъ:

– Мать твоя была благородная, изъ семьи кабальеро… но не butifarra, какъ мы.

Когда Хаиме подросъ и началъ давать себ? огчетъ въ окружающемъ, онъ вид?лъ отца лишь во время краткихъ прi?здовъ посл?дняго на Майорку. Отецъ былъ прогрессистъ, и революцiя сд?лала его депутатомъ. По своемъ провозглашенiи королемъ Амедей Савойскiй, этотъ монархъ – революцiонеръ, проклинаемый и покинутый стариннымъ дворянствомъ, принужденъ былъ для своего двора вербовать новыя историческiя фамилiи. Butifarra, по требованiю партiи, и занялъ м?сто высокаго придворнаго сановника. Его жена, несмотря на настоятельныя просьбы перебраться въ Мадридъ, не пожелала оставить островъ. Отправиться въ столицу? А сынъ?.. Донъ Орасiо съ каждымъ днемъ худ?лъ и слабелъ, но держался прямо въ своемъ в?чно новомъ сюртук?, продолжая совершать ежедневныя прогулки, согласовавъ свою жизнь съ ходомъ думскихъ часовъ. Старый либералъ, великiй поклонникъ Мартинеса де ла Росы, за его стихи и дипломатическое изящество его галстуковъ, морщился, читая газеты и письма сына. Къ чему приведетъ все это?..

Въ короткiй перiодъ республики отецъ вернулся на островъ: его карьера была кончена. Папесса Хуана, несмотря на родство, д?лала видъ, будто не знаетъ его. Въ эту эпоху она была очень занята. ?здила на полуостровъ: выбрасывала, какъ гласила молва, громадныя суммы на сторонниковъ дона Карлоса, поддерживавшихъ военныя операцiи въ Каталонiи и с?верныхъ провинцiяхъ. Пусть ей не говорятъ о бывшемъ моряк?, Хаиме Фебрер?! Она была настоящая butifarra, защитница старины, и приносила жертвы, лишь бы Испанiей управляла кабальеро. Ея двоюродный братъ хуже, ч?мъ Ryem'а: онъ – безъ рубашки».[2 - «Descamisado» – прозвище ярыхъ сторонниковъ демократической партiи въ эпоху 1820–1823 гг. При., пер.] Какъ утверждали, къ ненависти за идеи прим?шивалась горечь разочарованiй прошлаго, котораго она не могла забыть.

По реставрацiи бурбоновъ, прогрессистъ, паладинъ дона Амедея превратился въ республиканца и заговорщика. Совершалъ частыя по?здки; получалъ шифрованныя письма изъ Парижа; отправлялся въ Минорку пос?щать эскадру стоявшую въ Махон?; при помощи старыхъ офицерскихъ связей велъ пропаганду и подготовлялъ возстанiе во флот?. Занялся революцiонными д?лами съ пыломъ древнихъ предпрiимчивыхъ Фебреровъ, со свойственной ему спокойной отвагой; но неожиданно умеръ въ Барселон?, вдали отъ своихъ.

Д?дъ встр?тилъ изв?стiе о его смерти невозмутимо – гордо; но больше не вид?ли его въ полдень на улицахъ Пальмы обывательницы ждавшiя, когда онъ пройдетъ, – чтобы постазить рисъ въ печку. Восемьдесятъ шесть л?тъ: досiаточно нагулялся. На что еще гляд?ть!.. Затворился во второмъ этаж?, куда допускалъ только внука. Когда являлись къ нему родственники, предпочиталъ спускаться въ залу, несмотря на свою старческую немощь, парадно од?тый, въ новомъ сюртук?, съ двумя б?лыми треугольниками надъ складками галстука, всегда только что выбритый, съ гладко причесанными бакенбардами, съ блестяще напомаженнымъ хохолкомъ волосъ впереди, Насталъ день, когда онъ не смогъ встать съ постели, и внукъ увид?лъ его подъ простыней, но сохранивиимъ свой неизм?нный видъ, въ тонкой батистовой сорочк?, въ галстук?, который перем?нялъ ему ежедневно слуга, въ цв?тномъ шелковомъ жилет?. Когда докладывали о приход? нев?стки, донъ Орасiо д?лалъ останавливающiй жестъ.

– Хаимито, сюртукъ… Она – сеньора, и нужно встр?тить ее прилично.

Та же самая операцiя повторялась при визит? доктора или р?дкихъ гостей, которыхъ онъ удостоивалъ прiема. Необходимо было держаться до послвдняго момента «во всеоружiи», какъ вид?ли его всю жизнь.

Однажды вечеромъ слабымъ голосомъ позвалъ внука: тотъ у окна читалъ книгу о путешестiяхъ. Можетъ уйти: тргбовалось остаться одному. Хаиме вышелъ, и д?дъ могъ умереть достойно, въ пустой комнат?, безъ пытки сл?дить за своей вн?шностью, – могъ безъ свид?телей отдаться мукамъ агонiи, отражать на своемъ лиц? эти муки.

Оставшись одинъ съ матерью, мальчикъ почувствовалъ жажду свободы. Его голова занята была приключенiями и путешествiями, вычитанными въ библiотек? д?душки, и подвигами предковъ, ув?ков?ченными въ семейныхъ сказанiяхъ Хот?лъ сд?латься морякомъ – воиномъ, какъ отецъ, какъ большинство предковъ. Мать воспротивилась, со страстной горячностью; щеки ея становились бл?дными, губы син?ли. Единственный Фебреръ, будетъ вести опасное существованiе, вдали отъ нея… Н?тъ, достаточно было героевъ въ роду. Долженъ быть сеньоромъ на остров?, кабальеро спокойной жизни, создастъ семью, продолжитъ фамилiю, которую носилъ.

Хаиме уступилъ просьбамъ в?чно больной матери: мал?йшее противор?чiе подвергало, казалось, ее опасности смерти. Разъ она не хочетъ, чтобы онъ сд?лался морякомъ, онъ изберегъ другое поприще. Долженъ жить какъ другiе юноши его возрасга, когорыхъ встр?чалъ въ ст?нахъ института. Шестнадцати л?тъ онъ отправился на полуостровъ. Мать желала вид?ть его адвокатомъ, чтобъ онъ распуталъ д?ла состоянiя, разстроеннаго, отягченнаго ипотеками и займами. Былъ снабженъ громаднымъ багажемъ: ц?лой домашней обстановкой; кошелекъ былъ туго набитъ. Фебреръ не могъ вести образъ жизни б?днаго студента. Сначала былъ въ Валенсiи: мать считала этотъ городъ мен?е опаснымъ для юношества; второй курсъ прослушалъ въ Барселон?, и такъ странствовалъ изъ одного университета въ другой, въ зависимости отi. характера профессоровъ и симпатiй къ воспитанникамъ. Усп?хи оказалъ не большiе. Сошло н?сколько курсовъ, по счастливой случайности въ моментъ экзамена и благодаря ум?нью спокойно и см?ло говорить, чего не зналъ. На другихъ курсахъ ср?зывался и не могъ двигаться дальше. Мать находила удовлетворительными вс? объясненiя при его прi?здахъ въ Майорку. Даже сама ут?шала его, сов?туя не заниматься особенно усиленно, и сбрушивалась на несправедливость настоящихъ временъ. Ея неумолимый врагъ, папесса Хуана отлично это знала. Это времена не кабальеро. Имъ объявили войну; съ ними творили всякiя несправедливости, дабы затирать ихъ.

Хаиме пользовался популярностью въ барселонскихъ и валенсiанскихъ кружкахъ и кофейняхъ, гд? игралъ. Его звали «майоркинецъ съ унцiями»: мать присылала ему деньги золотыми унцiями, вызывающе сверкавшими на зеленыхъ столахъ. Престижъ великол?пiя сочетался со страннымъ титуломъ butifarra: титулъ этотъ вызывалъ на полуостров? см?хъ и, въ то же время, у многихъ представленiе объ особой феодальной власти, правахъ верховнаго сеньора отдаленныхъ острововъ.

Прошло пять л?тъ. Хаиме былъ уже мужчиной, но до сихъ поръ и наполовину не закончилъ курса ученья. Его сотоварищи – островитяне, возвращаясь на л?то, развлекали прiятелей въ кофейняхъ на Борне разсказами о барселонскихъ похожденiяхъ Фебрера. Вид?ли его на улицахъ подъ руку съ шикарными дамами; дикiе завсегдатаи домовъ, гд? играютъ въ азартныя игры, питали великое уваженiе къ «майоркинцу съ унцiями» за его силу и мужество. Разсказывали что однажды ночью онъ схватилъ изв?стнаго драчуна и поднялъ его на своихъ атлетскихъ рукахъ, какъ перышко, чтобы выбросить за окно. И мирные майоркинцы, при такихъ пов?ствованiяхъ, улыбались съ патрiотическою гордостью. Фебреръ! истинный Фебреръ! Островъ, какъ всегда, производитъ на св?тъ Божiй бравыхъ молодцовъ.

Добрая донья Пурификасiонъ, мать Хаиме была очень недовольна и, въ то же время, радовалась материнскою радостью, узнавъ, что одна возмутительная женщина прi?хала на островъ всл?дъ за ея сыномъ. Понимала и оправдывала ее. Хаиме такой славный юноша!.. Но д?вица своими костюмами и фигурой смущала благонравныхъ горожанъ; хорошiя семьи негодовали, и донья Пурификасiонъ, черезъ посредниковъ, вступила въ переговоры съ нею, предложила ей взять денегъ и оставить островъ. Въ сл?дующiя вакацiи произошелъ бол?е серьезный скандалъ. Охотясь въ Сонъ Фебреръ, онъ завязалъ интригу съ молодой, красивой крестьянкой и едва не дошелъ до перестр?лки съ деревенскимъ парнемъ, ухаживавшимъ за нею, Сельскiе романы помогали ему коротать скучное л?тнее одиночество. Настоящiй Фебреръ, какъ и его д?душка! Б?дная сеньора знала, какъ сл?дуетъ относиться къ свекору, всегда серьезному и парадному, ласкавшему за подбородокъ молодыхъ крестьянокъ съ холоднымъ величiемъ дворянина. Въ окрестностяхъ пом?сiья Сонъ Фебреръ не мало ребятъ походило на дона Орасiо, но его супруга – мексиканка, поэтическая натура, была выше всякихъ подобныхъ пустяковъ и съ арфой на кол?няхъ, полузакрывъ глаза, декламировала поэмы Оссiана. Деревенскiя чары блестящей косынки, спущенной косы, б?лыхъ пеньковыхъ башмаковъ привлекли нарядныхъ, важныхъ Фебреровъ съ неотразимой силой.

Когда донья Пурификасiонъ с?товала на продолжительныя охотничьи экскурсiи по острову, совершаемыя сыномъ, посл?днiй оставался въ город? и проводилъ день въ саду, занимаясь стр?льбой изъ пистолета. Показывалъ встревоженной матери м?шокъ, спрятанный въ т?ни апельсиннаго дерева.

– Видите это?.. центнеръ пороху. Пока не изведу, не успокоюсь.

Боялась появляться у окна кухни мад? Антонiя. На минуту показывали свои б?лыя токи монахини, занимавшiя часть стариннаго дворца, и тотчасъ прятались, какъ голуби, которыхъ спугнула безпрерывная сгр?льба.

Окруженный зубчатыми оградами, примыкающими къ береговой ст?н?, съ утра до ночи оглашался садъ трескомъ. Встревоженно взвивались птицы и исчезали, метались по щелистымъ ст?намъ зеленыя ящерицы, скрывавшiяся между поб?говъ плюща, въ смятенiи, галопомъ проб?гали по алеямъ кошки. Деревья, старыя – престарыя, выгляд?ли столь же внушительно, какъ и дворецъ; стол?тнiя апельсинныя деревья, съ искривленными стволами, нуждавшiяся въ подпоркахъ для своихъ почтенныхъ членовъ; гигантскiя магнолiи, съ очень скудной листвой; безплодныя пальмы, устремлявшiяся въ голубую высоту надъ зубцами ограды – вид?ть море и прив?тствовать его кивками своихъ хохлатыхъ вершинъ.

Отъ солнца трещала древесная кора и лопались забытыя на земл? с?мена. Словно золотыя искры, роились жужжащiя нас?комыя въ полосахъ св?та, прор?зывавшихъ листву; по временамъ, какъ будто всплескивая, падали сп?лыя фиги, разставаясь съ в?твями; издали слышалась колыбельная п?сня моря, ударившаго въ скалы у подножiя ст?ны. И среди этой тишины, населенной тихими звуками, Фебреръ продолжалъ стр?лять изъ пистолета. Онъ былъ уже маэстро. Ц?лясь въ чучело, нарисованное на ст?н?, онъ жалелъ, что передъ нимъ не челов?къ, ненавистный врагъ, котораго необходимо уничтожить. Эта пуля предназначена для сердца. Пули! Радостно улыбался, уб?дившись, что пробита дыра какъ разъ въ томъ м?ст?, куда ц?лился. Шумъ выстр?ловъ, дымъ пороха порождали въ его воображенiи воинственныя фантазiи исторiи борьбы и смерти, и въ нихъ онъ всегда выходилъ героемъпоб?дителемъ. Двадцать л?тъ, а онъ еще ни разу не дрался… Непрем?нно требовалось поспорить, чтобы доказать храбрость. Къ несчастiю, у него не им?дось врагов; но онъ постарается создать себ? врага, когда вернется на полуостровъ. И повинуясь безумному полету своего воображенiя, возбужденнаго трескомъ выстр?ловъ, онъ рисовалъ себ? поединокъ чести. Противникъ стр?ляетъ первымъ, онъ падаетъ на землю. Но пистолетъ еще у него въ рукахъ: простертый на земл?, онъ долженъ защищаться, бороться. И къ великому ужасу матерiи и мад? Антонiи, которыя, выглянувъ изъ окна, принимали его за сумасшедшаго, онъ лежалъ лицомъ къ земл? и продолжалъ стр?лять въ такомъ положенiи, упражняясь «на случай, если его ранятъ».

Вернувшись на полуостровъ съ нам?ренiемъ продолжать безконечныя занятiя, онъ чувствовалъ себя окр?пшимъ благодаря деревенской жизни; упражненiя въ саду сд?лали его см?лымъ; онъ жаждалъ сразиться съ первымъ, кто дастъ мал?йшiй предлогъ. Но былъ онъ челов?къ в?жливый, неспособный къ несправедливому задору; видъ его внушалъ забiякамъ уваженiе – время шло, подраться не удавалось. Бьющая ключемъ юность, избытокъ рвущихся наружу силъ расходовались на темныя похожденiя и безумное мотовство: съ восхищенiемъ пов?ствовали потомъ о нихъ его университетскiе товарищи.

Въ Барселон? онъ получилъ телеграмму изв?щавшую, что мать его тяжко забол?ла. Потерялъ два дня: не находилось судна, готоваго сняться съ якоря. Когда прибылъ на островъ, его мать уже умерла. Изъ родныхъ, которыхъ онъ вид?лъ въ д?тств?, не оставалось никого. Одна мад? Антонiя могла напоминать ему о прошломъ.

Въ моментъ, когда Хаиме оказался хозяиномъ состоянiя Фебреровъ и получилъ возможность пользоваться неограниченной свободой, шелъ ему тридцать четвертый годъ. Стремленiя предковъ блистать истощили это состоянiе; всякаго рода обязательства лежали на немъ. Домъ Фебреровъ былъ великъ, какъ суда, которыя, будучи выброшены на мель и безповоротно погибая, обогащаютъ берегь, гд? имъ суждена гибель. Остатки, на которые съ презр?нiемъ взглянули бы предки, все же представляли собой ц?лое богатство. Хаиме не хот?лъ думать, не хот?лъ знать. Нужно жить, вид?ть св?тъ, – и онъ оставилъ науку. Чтобы пожить на славу, требуются разв? римскiе законы и обычаи или каноническiя правила? Онъ уже достаточно зналъ. На самомъ д?л?, наибол?е пригодныя и прiятныя познанiя онъ получилъ отъ матери, еще мальчикомъ, дома, еще не видавъ никакихъ учителей. Она научила его немного французскому языку, немного игр? на фортепьяно, пользуясь стариннымъ инструментомъ съ пожелт?вшими клавишами и высокимъ, почти до самаго потолка, пюпитромъ обтянутымъ краснымъ шелкомъ. Другiе знали меньше его, а были такими кабальеро и куда счастлив?е его. Жить!

Два года пробывъ въ Мадрид?, онъ им?лъ любовницъ, составившихъ ему изв?стную популярность, им?лъ знаменитыхъ лошадей, шум?лъ на форносскихъ антресоляхъ, былъ интимнымъ другомъ одного знаменитаго тореадора, – напропалую игралъ въ клубахъ улицы Алькала. Сразился на дуэли, но не такъ, какъ рисовалъ въ своемъ воображенiи – лежа, съ пистолетомъ въ правой рук? – а на шпагахъ. Вышелъ изъ поединка съ колотой раной въ руку – настоящiй булавочный уколъ на кож? слона. Пересталъ быть «майоркинцемъ съ унцiями». Запасъ золотыхъ свитковъ, сохраняемыхъ матерью, истощился; теперь Хаиме щедрою рукою бросалъ на игорные столы билеты и, при «двойномъ козыр?» писалъ своему управляющему – адвокату, представителю старой семьи mossons, завис?вшей отъ Фебреров? уже н?сколько в?ковъ.

Хаиме скучалъ въ Мадрид?, гд? чувствовалъ себя почти иностранцемъ. Въ немъ жила душа древнихъ Фебреровъ, великихъ скитальцевъ по вс?мъ странамъ кром? Испанiи: постоянно они поворачивались спиною къ своимъ королямъ. Многiе изъ предковъ освоились со вс?ми главными городами Средиземнаго моря, пос?щали князей мелкихъ итальянскихъ государствъ, получали аудiенцiи у папы и великаго турка, но никогда не приходилось имъ отправляться въ Мадридъ. Помимо того, Фебреръ часто сердился на своихъ столичныхъ родственниковъ, юношей, гордыхъ своими благородными титулами, см?явшихся надъ его страннымъ званiемъ butifarra. И, зам?тьте себ?, семья представила родственникамъ, живущимъ на полуостров?, различныя маркизскiя прерогативы, предпочла высшiй титулъ островной знати и высокiя отличiя мальтiйскихъ рыцарей!..

Онъ началъ путешествовать по Европ?, осенью и въ начал? зимы д?лая своимъ постояннымъ м?стопребыванiемъ Парижъ, въ холодные м?сяца, Голубой берегъ, весною Лондонъ и л?томъ Остенде, временами на?зжая въ Италiю, Египетъ и Норвегiю смотр?ть полунощное солнце. При своемъ новомъ образ? жизни онъ почти стушевался. Жилъ скор?е какъ простой путешественникъ, какъ незначительный шарикъ великой артерiальной с?ти, которую страсть къ путешествiямъ раскинула поконтиненту. Но эта безпрерывно – подвижная жизнь, съ гнетущимъ однообразiемъ и неожиданными приключенiями, удовлетворяли его атавистическимъ инстинктамъ, наклонностямъ, унасл?дованнымъ отъ отдаленныхъ предковъ, великихъ гостей новыхъ странъ. Зат?мъ, странствованiя утоляли его страсть ко всему необычайному. Въ отеляхъ Ниццы, фаланстерiяхъ мiрового разврата, самаго лицем?рнаго и прикрытаго, въ темнот? комнаты его чувственность щекотали неожиданныя пос?щенiя. Въ Египт? ему пришлось б?жать отъ декадентскихъ ласкъ венгерской графини, бл?днаго цв?тка изящества, съ глубокими глазами, сильно надушенной; за н?жнымъ, молодымъ, блестящимъ обликомъ ея скрывалось гнилое т?ло.

Въ Мюнхен? ему исполнилось двадцать восемь л?тъ. Передъ т?мъ онъ ?здилъ въ Байрейтъ на представленiя вагнеровскихъ оперъ, а теперь, въ столиц? Баварiи пос?щалъ городской театръ, гд? шли моцартовскiя празднества. Хаиме не былъ меломаномъ, но странническая жизнь вынуждала его направляться туда, куда направлялась толпа, и роль пiаниста – любителя два года къ ряду обрекала его на музыкальное паломничество.

Въ мюнхенскомъ отел? онъ встр?тился съ миссъ Мэри Гордонъ, которую раньше вид?лъ въ вагиеровскомъ театр?. Это была высокая, стройная, тонкая англичанка, съ кр?пкимъ т?ломъ гимнастки: sports не дали развиться женскимъ полнымъ круглымъ формамъ, придали ей цв?тущiй, здоровый, безполый видъ, – видъ красиваго юноши. Наибольшей красотой отличалась голова – голова пажа, прозрачная, какъ форфоръ: розовыя ноздри игривой собаки, влажные голубые глаза и св?тлыя волосы, б?ловато – золотые сверху, темно – золотые снизу. Красота ея вызывала поклоненiе, хрупкая, британская красота; въ тридцать л?тъ ее хоронятъ фiолетово – м?дный налетъ и желтыя пятнышки на кож?.

Иногда она изумляла Хаиме въ ресторан? взглядомъ голубыхъ глазъ, ясныхъ, спокойно – см?лыхъ, устремленныхъ на него. Ходила съ толстой, рыхлой, нарумяненой дамой, компаньонкой въ черномъ костюм?, canotier соломенномъ красномъ, такого же цв?та пояс?, разд?лявшемъ на два большихъ полушарiя ея грудь и животъ. Она, молодая, легкая, казалась цв?ткомъ изъ золота и жемчуга въ своемъ б?ломъ фланелевомъ плать?, мужского покроя, въ мужскомъ галстук?, въ панам? съ вогнутыми полями, со спущенной голубой вуалью.

Фебреръ встр?чался съ ними на каждомъ шагу: въ картинной галлере?, передъ Евангелистами Дюрера; въ скульптурной гаплере?, осматривая эгинскiе мраморы въ городскомъ театр? рококо, гд? п?ли въ честь Моцарта, старинной зал?, съ украшенiями изъ форфора и гирляндъ, внушавшими зрителямъ мысль о пурпурныхъ каблукахъ и б?лыхъ парикахъ. Привыкши встр?чаться, Хаиме прив?тствовалъ ее улыбкой, а она, казалось, робко отв?чала сверкающимъ взглядомъ своихъ глазъ.

Однажды утромъ, выйдя изъ комнаты, онъ встр?тился съ англичанкой на площадк? л?стницы. Она наклонила свой мужской бюстъ надъ перилами.

– Лифтъ! Лифтъ! – кричала она своимъ птичьимъ голоскомъ, вызывая служителя подъемной машины.

Войдя вм?ст? съ нею въ кл?тку, Фебреръ поклонился и сказалъ н?сколько словъ, чтобы завязать разговоръ, Англичанка молчала, пристально глядя на него ясно – голубыми зрачками, въ которыхъ, казалось, искрилась золотая зв?зда. Она сид?ла неподвижно, какъ будто не поняла. Но Хаиме видалъ ее въ читальной зал? перелистывающей парижскiя газеты.

Выйдя изъ подъемной машины, англичанка быстрымъ шагомъ направилась въ контору, гд? съ перомъ въ рук? находился кассиръ гостинницы, Посл?днiй выслушалъ ее съ услужливымъ видомъ, какъ полиглотъ, понимающiй вс?хъ квартирантовъ, вышелъ изъ-за своей загородки и спустился къ Хаиме. Фебреръ притворился, будто читаетъ объявленiя въ вестибюл?, все еще смущенный своимъ фiаско. Онъ не пов?рилъ своимъ ушамъ, когда услышалъ: – Господинъ, эта барышня проситъ васъ представить.

И, обернувшись къ англичанк?, служащiй прибавилъ съ н?мецкимъ спокойствiемъ, какъ челов?къ, выполняющiй свой проффессiональный долгъ:

– Monsieur гидальго Фебреръ, испанскiй маркизъ!

Онъ зналъ свою обязанность. Каждый испанецъ, путешествующiй съ хорошими чемоданами, есть гидальго и маркизъ, разъ не заявляетъ о себ? иначе.

Зат?мъ указалъ глазами на англичанку. Та стояла строгая и важная во время церемонiи, безъ которой ни одна д?вушка не можетъ переброситься словомъ съ мужчиной. – Миссъ Гордонъ, докторъ мельбурнскаго университета.

Миссъ протянула свою маленькую ручку въ б?лой перчатк? и съ грубостью гимнаста пожала правую руку Фебрера. Только тогда р?шилась говорить.

– О, Испанiя!.. О, донъ Кихотъ!

He помня какъ, они вышли вм?ст? изъ отеля, бес?дуя о представленiяхъ, которыя пос?щали по вечерамъ. Сегодня театра не было, и она, думала отправиться на поле Theresienwiese у статуи Бавapiи, посмотр?ть тирольскiй праздникъ, послушать тирольскiя п?сни. Позавтракавъ въ отел?, они явились на поле; поднялись на вершину огромной статуи, обозр?вали баварскую равнину, ея озера и далекiя горы; проб?жали Галлерею славы, заставленную бюстами знаменитыхъ баварцевъ, имена которыхъ, по большой части, читали впервые, и закончили хожденiемъ изъ балагановъ въ балаганъ, восхищаясь костюмами тирольцевъ, ихъ гимнастическими танцами, ихъ руладами и трелями въ род? соловьиныхъ.

Ходили вдвоемъ, какъ будто знакомы были ц?лую жизнь. Хаиме удивлялся, въ ея жестахъ и движенiяхъ, см?лости и свобод? англосаксонскихъ д?вушекъ, не боящихся общенiя съ мужчиной, чувствующихъ твердую почву подъ ногами, при собственномъ надзор? за собой. Съ этого дня они вм?ст? отправлялись осматривать музеи, академiи, старинныя церкви, иногда одни, иногда съ компаньонкой – миссъ, старавшейся сл?довать за ними. Какъ товарищи они обм?нивались впечатл?нiями, игнорируя разность половъ. Хаиме испытывалъ желанiе воспользоваться этой интимностью, говорилъ любезности, позволялъ себ? маленькiя вольности, но въ надлежащiй моментъ сдерживался. Съ этими женщинами опасно д?йствовать: он? остаются безстрасными, при всякихъ впечатл?нiяхъ; необходимо ждать, пока она сама не сд?лаетъ перваго шага. Эти женщины могутъ одн? странствовать по мiру, сознавая, что способны порывы страсти остановитьтударами бокса. Во время своихъ путешествiй онъ встр?чалъ такихъ, которыя въ муфтахъ или въ ридикюляхъ, вм?ст? съ коробочками пудры и платкомъ, носили съ собою крошечный никелированный револьверъ.

Миссъ Мэри разсказывала ему объ отдаленномъ океанiйскомъ архипелаг?, гд? отецъ ея былъ ч?мъ-то врод? вице – короля. Матери у ней не было. Она прi?хала въ Европу пополнить образованiе, полученное ею въ Австралiи. Была докторомъ мельбурнскаго университета, докторомъ музыки… Хаиме, съ удивленiемъ слушая ея разсказы о далекомъ мiр?, но стараясь не выдавать своего удивленiя, говорилъ о себ?, о своей семь?, о своей стран?, о достоприм?чательностяхъ острова, пещер? Арт?, трагически грандiозной, хаотической, какъ предверiе ада, драконовыхъ гротахъ, съ ихъ св?тлыми сталактитовыми рощами, словно ледяной дворецъ, съ ихъ тысячел?тними, дремлющими озерами, изъ кристальной глубины которыхъ, казалось, вотъ – вотъ, подымутся волшебныя нагiя фигуры, подобныя дочерямъ Рейна, охранявшимъ сокровище Нибелунговъ. Миссъ Гордонъ восторженно внимала ему. Хаиме какъ бы выросъ въ ея глазахъ – сынъ сказочнаго острова, гд? море сине, солнце сiяетъ всегда, цв?тутъ апельсинныя деревья. Мало – по – малу Фебреръ сталъ проводить вечера въ комнат? англичанки. Представленiя празднествъ Моцарта закончились. Миссъ Гордонъ ежедневно требовалась духовая пища – музыка. Въ салон? у ней были рояль и комплектъ партитуръ, сопровождавшiе ее и въ путешествiяхъ. Хаиме садился рядомъ съ нею, передъ клавитурой, и старался аккомпанировать ей въ пьесахъ, которыя интерпретировались всегда одного итого же автора, божественнаго, единственнаго. Отель находился около станцiи: шумъ тел?жекъ, экипажей и трамвайныхъ вагоновъ энервировалъ англичанку, заставлялъ ее закрывать окна. Компаньонка оставалась въ своей комнат?, довольная, что не приходится соучаствовать въ этой музыкальной вакханалiи: куда больше удовольствiя поработать, какъ сл?дуетъ, надъ ирландской вышивкой. Миссъ Гордонъ, наедин? съ испанцемъ, вела себя, какъ учительница.

– Ну, еще разъ: повторимъ тему «шпаги». Будьте внимательн?й.

Но Хаиме былъ разс?янъ: поглядывалъ украдкой на гладенькую, б?лую – преб?лую шею англичанки, съ золотистыми волосиками, с?тью синихъ венъ, слегка обозначившуюся на прозрачной, перламутровой кож?.

Однажды вечеромъ шелъ дождь: свинцовое небо, казалось, грозило смыть краску съ крышъ. Въ гостинной разливался тусклый св?тъ виннаго склада. Играли почти впотьмахъ; читая на б?ломъ пятн? нотъ, вытягивали впередъ головы. Шум?лъ зачарованный л?съ, качая зеленымъ, шелестящимъ уборомъ надъ Зигфридомъ, невиннымъ сыномъ природы, жаждавшихъ узнать языкъ и душу неодушевленныхъ предметовъ. П?ла птица – руководительница, и раздавался ея н?жный голосъ, временами заглушаемый, среди ропота листвы. Мэри дрожала въ восторг?.

– Ахъ, поэтъ!.. Поэтъ!

И продолжала играть. Въ нароставшемъ мрак? гостинной звучали дикiе аккорды, провожавшiе героя къ могил?, похоронный маршъ воиновъ, несущихъ на длинномъ четырехъугольномъ щит? коренастое, б?лое и золотистое т?ло Зигфрида, и прерывающая звуки марша меланхолическая фраза бога боговъ. Мэри играла съ дрожью: вдругъ ея руки отд?лились отъ клавишей, голова очутилась на плеч? Хаиме, – словно птица сложила свои крылья.

– О, Рихардъ!.. Рихардъ, mon bien aime!

Испанецъ увид?лъ ея блуждающiе глаза, ея плачущiй ротъ: они отдавались ему; почувствовалъ въ своихъ рукахъ ея холодныя руки. Дыханiе его захватило. На груди его легли два скрытыхъ, эластичныхъ, твердыхъ полушарiя, существованiя которыхъ онъ не могь подозр?вать…

Въ этотъ вечеръ музыки больше не было.

Въ полночь, ложась спать, Фебреръ все еще не могъ опомниться. Онъ былъ первый, первый, достигшiй ц?ли: вн? сомн?нiя. Посл? столькихъ нер?шительныхъ минутъ все вышло необыкновенно просто, какъ будто предложили руку, безъ всякихъ старанiй.

Удивительнымъ казалось и то, что его назвали чужимъ именемг. Кто этотъ Рихардъ? Но въ часъ н?жныхъ, мечтательныхъ признанiй, см?няющихъ часы безумiя и забвенья, она разсказывала ему о впечатл?нiи, которое испытала, впервые увидавъ его среди тысячи головъ зрителей байрейтскаго театра. Это былъ онъ! Онъ, какимъ его изображаютъ юношескiе портреты! И встр?тившись съ нимъ снова въ Мюнхен?, подъ одною кровлею, она поняла, что «жребiй брошенъ» и безполезно бороться противъ притягательной силы.

Фебреръ съ ироническимъ любопытствомъ осмотр?лъ себя въ зеркало. Что могла найти женщина! Да: онъ походилъ на другого… Мясистый лобъ, р?дкiе волосы, острый носъ, торчащая борода… Съ годами все это обозначится р?зче и придастъ ему профиль колдуна… Великол?пный, славный Рихардъ! Какъ это случилось: онъ подарилъ ему одн? изъ наибол?е счастливыхъ минутъ въ жизни?… Что за оригинальная женщинаi

И удивленiе его еще увеличилось въ сл?дующiе дни, см?шиваясь съ горечью. Эта женщина, какъ будто, ежедневно перерождалась, забывая прошлое. Она встр?чала его съ важнымъ и строгимъ видомъ, словно ничего не произошло, словно факты не оставляли въ ней сл?довъ, словно предыдущаго дня не существовало. И только когда музыка воскрешала память о другомъ челов?к?, она становилась н?жной и покорной.

Хаиме, выведенный изъ себя, хот?лъ повел?вать ею: онъ, какъ – никакъ, мужчина. Онъ сталъ добиваться того, что игры на фортепьяно было меньше и въ немъ она вид?ла н?что больше живого портрета кумира.

Имъ, опьяненнымъ счастьемъ, Мюнхенъ показался безобразнымъ, скучнымъ показался отель, гд? они были чужiе другъ для друга. Они чувствовали потребность на свобод? ворковать, улет?ть подальше. И въ одинъ прекрасный день очутились въ гавани, гд?, у входа, стоялъ каменный левъ, а за нимъ простиралась необозримая равнина громаднаго озера, слившагося на горизонт? съ небомъ. Они были въ Линдау. На пароход? они могли отправиться, какъ въ Швейцарiю, такъ и въ Констанцъ. Предпочли тихiй н?мецкiй городъ, знаменитый соборомъ поселились въ гостиниц? Острова, старомъ доминиканскомъ монастыр?.

Какъ волновался Фебреръ, вспоминая эту эпоху, лучшую въ его жизни! Мэри, попрежнему, была для него оригинальной женщиной; всегда приходилось покорять ее. Доступная въ изв?стные часы, въ остальное время она держалась холодно и строго. Она была его любовницей; однако онъ не могъ позволить себ? ни мал?йшей вольности, ничего, говорящаго объ интимностяхъ сожительства. При мал?йшемъ намек? на нихъ она красн?ла и протестовала: shoking!.. Т?мъ не мен?е, каждое утро, на зар?, Фебреръ по корридорамъ бывшаго монастыря пробирался въ свою комнату, приводилъ въ безпорядокъ кровать, чтобы прислуга ничего не подозр?вала, и выглядывалъ на балконъ. Въ саду высокихъ розъ, раскинутомъ у его ногъ, п?ли птицы. Дальше, безконечная гладь Констанцскаго озера окрашивалась пурпуромъ солнечнаго восхода. Первыя рыбацкiя лодочки разр?зали воду волнами апельсиннаго отт?нка. Слышался вдали звонъ соборныхъ колоколовъ, разносимый влажнымъ утреннимъ в?тромъ. Начинали скрип?ть подъемные краны на берегу, гд? кончаются дамбы и озеро превращается въ Рейнъ. Шаги слугъ и звуки чистки будили въ отел? эхо монастырскаго корридора.

У балкона, совс?мъ близко, такъ что Хаиме могъ достать рукою, стояла башенка съ шиферной кровлей, со старинными гербами на круглой ст?н?. Въ этой башн? сид?лъ Иванъ Гуссъ, передъ смертью на костр?.

Испанецъ думалъ о Мэри. Сейчасъ, въ благоухающемъ мрак? своей комнаты, закинувъ руки за б?локурую головку, она покоится первымъ, кр?пкимъ сномъ; ея т?ло устало и еще дрожитъ отъ самыхъ благородныхъ усилiй… Б?дный Иванъ Гуссъ! Фебреръ жал?лъ его, словно друга. Сожгли передъ очаровательнымъ пейзажемъ, можетъ быть, въ такое же утро!.. Броситься въ пасть волка, отдать жизнь за пререканiя о томъ, хорошъ или дуренъ папа, могутъ или н?тъ мiряне причащаться виномъ, какъ священники! Умереть за это, когда жизнь такъ прекрасна, когда еретикъ могъ бы великол?пно украсить ее какой-нибудь б?локурой, полногрудой, широкобедрой прiятельницей кардинала, присутствовавшей на его казни!.. Несчастный апостолъi Хаиме чувствовалъ ироническую жалость къ наивному мученику. Онъ гляд?лъ на жизнь иными глазами. Да здравствуетъ любовь!.. Она – единственная серьезная вещь въ жизни.

Около м?сяца они пробыли въ старинномъ епископскомъ город?. Прогуливались вечерами по пустыннымъ улицамъ, заросшимъ травой, съ ихъ развалившимися дворцами эпохи Собора. Спускались въ лодк? внизъ по Рейну, вдоль береговъ, покрытыхъ л?сами. Останавливаясь, любуясь домиками съ красной крышей и густымъ ползучимъ виноградомъ, подъ нав?сомъ котораго п?ли горожане, съ кружкой въ рукахъ, п?ли, какъ н?мецкiе регенты – исполненные важной и спокойной радости.

Изъ Костанца они направились въ Швейцарiю, а зат?мъ въ Италiю. Ц?лый годъ они любовались вм?ст? пейзажами, осматривали музеи, пос?щали развалины. Въ закоулкахъ посл?днихъ Хаиме пользовался случаемъ и ц?ловалъ сахарную кожу Мэри, наслаждаясь заливавшимъ ее румянцемъ и сердитымъ, протестующимъ видомъ. Shoking! Ея спутница, равнодушная словно чемоданъ, къ новымъ м?стамъ и картинамъ, работала надъ ирландской накидкой, начатой еще въ Германiи, отд?лывала ее и при пере?зд? черезъ Альпы, и тогда когда про?зжали мимо Аппенинъ, и въ виду Везувiя или Этны. Будучи лишена возможности разговаривать съ Фебреромъ, не знавшимъ англiйскаго языка, она прив?тствовала его, сверкая желтыми зубами, и снова принималась за работу, украшая, какъ декоративная фигура, залы отелей.

Влюбленные собирались пов?нчаться. Мэри разр?шала вопросъ безапелляцiонно и быстро. Требовалось только написать отцу пару строчекъ. Онъ очень далеко. Кром? того, она никогда ни о чемъ не сов?товалась съ нимъ. Онъ одобритъ всякiй ея поступокъ, полагаясь на ея разсудительность и благоразумiе.

Они были въ Сицилiи, въ стран?, напоминавшей Фебреру его островъ. Предки его, въ свою очерiдь, показывались сюда, но съ панцыремъ на груди и въ худшей компанiи. Мэри толковала о будущемъ, съ практическимъ чутьемъ, свойственнымъ ея рас?, устраивала финансовую сторону будущаго союза. Пусть у Фебрера мало средствъ: это не важно, ея богатства хватитъ на обоихъ. И она перечисляла все свое имущество, земли, дома и акцiи, какъ управляющiй, полагающiйся на свою память. По возвращенiи въ Римъ, они обв?нчаются въ евангелической капелл? и католической церкви. Она знакома съ однимъ кардиналомъ, который провелъ ее къ пап?. Его преосвященство устроитъ все.

Хаиме не спалъ ц?лую ночь въ сиракузской гостиниц?… Жениться? Мэри – прiятная партiя: она украситъ его жизнь и принесетъ ему состоянiе. Но, д?йствительно ли она будетъ его женой?.. Его началъ тревожить тотъ другой, знаменитый призракъ, воскрешавшiй въ Цюрих?, Венецiи, во вс?хъ м?стахъ, гд? они были, гд? сохранились воспоминанiя о маэстро… Онъ состарится, а музыка, его страшный соперникъ, сохранитъ навсегда свою св?жесть. Черезъ короткое время, когда бракъ лишитъ ихъ отношенiя чаръ незаконнаго, услады запретнаго, Мэри найдетъ какого – нибуль дирижера, еще бол?е похожаго на «того», или безобразнаго вiолончелиста, косматаго, юнаго, напоминающаго Бетховена въ ранней молодости. Притомъ, онъ – челов?къ иной расы, иныхъ привычекъ, иныхъ страстей. Ему надо?ла эта стыдливая сдержанность въ любви, это противод?йствiе р?шительному шагу, которыя въ начал? нравились ему, какъ постоянное обновленiе женщины, но, въ конц? концовъ, его утомили. Н?тъ, еще есть время спастись.

– Жаль: что она подумаетъ объ Испанiи?.. Жаль донъ Кихота, – сказалъ онъ, укладываясь рано утромъ.

И б?жалъ, б?жалъ въ Парижъ, гд? она не стала бы его искать. Она ненавид?ла этотъ неблагодарный городъ, освиставшiй Тангейзера за много л?тъ до ея рожденья.

Отъ ихъ связи, продолжавшейся годъ, Хаиме сохранилъ лишь воспоминанiе счастья, прикрашеннаго временемъ, и прядь б?локурыхъ волосъ; долженъ былъ также сохраниться, среди бумагъ, путеводителей и открытокъ съ видами, забытыхъ въ старинномъ письменномъ стол? огромнаго дома, портретъ доктора музыки – портретъ Мэри, удивительно милой въ тог? съ длинными рукавами, въ четырехугольной шапочк? съ кисточкой.

Объ остальной своей жизни онъ почти не помнилъ: тоскливая пустота и финансовыя затрудненiя. Управляющiй задерживалъ присылку денегъ. Хаиме требовалъ: тотъ отв?чалъ жалобными письмами, говорилъ о процентахъ, подлежавшихъ уплат?, о вторыхъ закладныхъ, для которыхъ онъ съ трудомъ находилъ кредиторовъ, о разстройств? состоянiя, въ которомъ все заложено и перезаложено.

Думая распутать д?ла собственнымъ присутствiемъ, Фебреръ на короткое время прi?зжалъ на Майорку. Прi?зды его всегда кончались продажей какого-нибудь им?нiя. Какъ только въ его рукахъ оказывались деньги, онъ опять подымалъ паруса, не внимая сов?тамъ управляющаго. Деньги приносили ему радостное, оптимистическое настроенiе. Все уладится. Въ случа? крайности онъ приб?гнетъ къ браку. А пока… поживемъ!

И онъ пожилъ еще н?сколько л?тъ, то въ Мадрид?, то въ большихъ заграничныхъ городахъ, пока управляющiй не положилъ конца перiоду веселья и расточительности, приславъ заявленiе о своемъ уход?, счета и со счетами отказъ высылать впредь деньги.

Ц?лый годъ Хаиме провелъ на остров?, «погребенный», какъ онъ выражался, развлекаясь единственно по ночамъ игрой въ Казино, а по вечерамъ на Борне, за столомъ старыхъ прiятелей, ос?длыхъ островитянъ, наслаждавшихся разсказами объ его странствованiяхъ. Нужда и нужда! вотъ реальная д?йствительность его настоящей жизни. Кредиторы угрожали ему немедленными взысканiями. Онъ сохранилъ еще за собою вн?шнимъ образомъ Сонъ Фебреръ и другiя им?нья предковъ. Но собственность приносила на остров? небольшой доходъ; арендная плата, согласно традицiи, была такова же, какъ при предкахъ: семьи арендаторовъ плодились, пользуясь землей. Они уплачивали непосредственно кредиторамъ, но и такъ не погашалась даже половина процентовъ. Богатыя украшенiя дворца Фебреръ лишь им?лъ на склад?. Благородный домъ Фебреровъ скрылся подъ волнами, и не было возможности поднять его на поверхность. Хаиме иногда хладнокровно думалъ о средств? выпутаться изъ б?ды безъ униженiй и позора: хорошо, если бы въ одинъ прекрасный вечеръ его нашли въ саду, заснувшаго в?чнымъ сномъ подъ апельсиннымъ деревомъ, съ револьверомъ въ рук?.

Въ такомъ положенiи, однажды поздней ночью при выход? изъ казино, въ минуту, когда нервная безсонница заставляетъ вид?ть вещи въ необычайномъ св?т?, въ новыхъ контурахъ, кто-то подалъ ему идею. Богатый чуета, донъ Бенито, Вальсъ его очень любитъ. Н?сколько разъ онъ добровольно вм?шивался въ его д?ла, спасалъ его отъ угрожавшихъ опасностей. Онъ руководился личной симпатiей къ Фебреру и уваженiемъ къ его имени. У Вальса была всего одна насл?дница. При томъ самъ онъ былъ боленъ. Плодовитость его расы не оправдалась на немъ. Его дочь Каталина на зар? молодости нам?ревалась сд?латься монахиней; но теперь, когда ей перевалило за двадцать л?тъ, она чувствовала большое пристрастiе къ блеску мiра и проникалась н?жной жалостью къ Фебреру, если въ ея присутствiи толковали объ его несчастьяхъ.

Хаиме протестовалъ противъ предложенной идеи почти столь же р?шительно, какъ и мад? Антонiя. Чуета!.. Но идея пробивала себв дорогу, непрестанно буравила ее, и работу ея облегчали, подобно смазк?, возроставшiя, подстерегавшiя со дня на день затрудненiя и нужды. Почему бы не жениться?.. Дочь Вальса – самая богатая на остров? насл?дница, а деньги не знаютъ ни крови, ни расы.

Наконецъ, онъ уступилъ настоянiямъ друзей, старательныхъ посредниковъ между нимъ и семействомъ Вальса, и сегодня утромъ отправлялся завтракать въ Вальдемосу, гд? Вальсъ проводилъ значительную часть года, л?чась отъ душившей его астмы.

Напрягая память, Хаиме старался припомнить образъ Каталины. Онъ н?сколько разъ вид?лъ ее на улицахъ Пальмы. Хорошая фигура, прiятное лицо. Если она будетъ вдали отъ своихъ, если будетъ лучше од?ваться, то окажется очень «представительной» дамой… Но любить ее?

Фебреръ скептически улыбнулся. Разв? любовь необходима для брака? Бракъ – по?здка или дв? по?здки на пространств? остальной жизни. Требуется отъ жены только качества хорошей спутницы по экскурсiи: хорошiй характеръ, тождество вкусовъ, одинаковыя наклонности по части ?ды и спанья… Любовь! Вс? предъявляютъ права на нее, а любовь, какъ талантъ, какъ красота, какъ состоянiе есть счастье, достигающееся на долю лишь р?дкимъ – р?дкимъ избранникамъ. Случайно, обманъ прикрываетъ это жесткое неравенство: вс? смертные на закат? своихъ дней съ тоскою вспоминаютъ юность, ув?рены, что д?йствительно знали любовь, тогда какъ изв?дали лишь безумство отъ прикосновенiя кожи.

Любовь – прекрасная вещь, но не необходимая для брака и жизни. Важно избрать хорошую спутницу для остального путешествiя, хорошо приспособиться на жизненныхъ путяхъ. согласовать шаги, чтобы не было ни скачковъ, ни столкновенiй: важно влад?ть своими нервами и не щетиниться при постоянныхъ прикосновенiяхъ совм?стной жизни; важно спать, какъ добрые товарищи, уважая другъ друга, не причиняя другъ другу боли кол?нями, не упираясь локтями въ ребра… Онъ над?ялся найти все это и удовлетвориться.

Вдругъ показалась Вальдемоса на вершин? холма, окруженная горами. Надъ листвой садовъ, разбитыхъ вокругъ келiй, возвышалась башня картезiанскаго монастыря.

Фебреръ увидалъ стоявшую на поворот? дороги коляску. Изъ нея вышелъ челов?къ и замахалъ руками кучеру Хаиме, чтобы тотъ остановилъ своихъ лошадей. Зат?мъ онъ открылъ дверцу, вошелъ, см?ясь, въ экипажъ и ус?лся рядомъ съ Фебреромъ.

– Эге, капитанъ! – произнесъ Хаиме удивленно.

– He ожидалъ встр?титься со мной? Да?… Я тоже, на завтракъ. Пригласилъ самъ себя. То-то удивится мой братъ!..

Хаиме пожалъ ему руку. Это былъ одинъ изъ его в?рн?йшихъ друзей – капитанъ Пабло Вальсъ.




III


Пабло Вальсъ былъ изв?стенъ всей Пальм?. Когда онъ садился на террас? какойнибудь кофейни на Борне, около него образовывался кружокъ внимательныхъ слушателей, которые см?ялись надъ его энергичными манерами и громкимъ голосомъ: тихимъ тономъ говорить онъ не ум?лъ.

– Я, – чуета, ну что жъ?.. Еврей изъ евреевъ. Весь нашъ родъ происходитъ съ улицы. Когда я командовалъ Roger de Lauria, однажды въ Алжир? я остановился у двери синагоги: какой-то старикъ, взглянулъ на меня, сказалъ: – можешь войти: ты изъ нашихъ. – Я протянулъ ему руку, и онъ одобрительно произнесъ: – спасибо, товарищъ по в?р?.

Слушатели см?ялись, а капитанъ Вальсъ, громогласно заявляя о своемъ званiи чуеты, смотр?лъ кругомъ, какъ бы д?лая вызовъ дамамъ, людямъ и душ? острова, ненавидящаго его расу нел?пой в?ковой ненавистью.

Его лицо выдавало его происхожденiе. Золотисто – с?рые бакенбарды, короткiе усы характеризовали его, какъ отставного моряка; но краснор?чив?е этихъ украшенiй изъ волосъ говорили его семитическiй профиль, горбатый мясистый носъ, выдающiйся подбородокъ, глаза съ продолговатыми в?ками, со зрачками, отливавшими янтаремъ и золотомъ при св?т?, и искорками табачнаго цв?та.

Онъ много плавалъ, подолгу жилъ въ Англiи и Соединенныхъ Штатахъ. Благодаря пребыванiю въ этихъ свободныхъ странахъ, чуждыхъ религiозной ненависти, онъ усвоилъ задорную откровенность, бросалъ вызовъ традицiоннымъ предразсудкамъ острова, спокойнаго, неподвижнаго въ своемъ засто?. Другiе чуеты, запуганные в?ковыми пресл?дованiями и презр?нiемъ, скрывали свое происхожденiе, или старались своей кротостью заставить забыть о немъ. Капитанъ Вальсъ при каждомъ удобномъ случа? говорилъ о немъ, гордился имъ, какъ дворянскимъ титуломъ, на зло всеобщимъ предразсудкамъ.

– Я еврей, ну что же?.. – продолжалъ онъ кричать. Единов?рецъ Іисуса, св. Павла и другихъ святыхъ, кому поклоняются въ алтаряхъ. Бутифарры съ гордостью толкуютъ о своихъ предкахъ, а ихъ предкамъ безъ году нед?ля. Я бол?е благороденъ, бол?е древняго рода: предки мои были библейскими патрiархами.

Зат?мъ, негодуя на предразсудки, яростно пресл?довавшiе его расу, онъ переходилъ къ нападенiю.

– Въ Испанiи, – говорилъ онъ съ достоинствомъ, – н?тъ христiанина, который могъ задирать носъ. Вс? мы потомки евреевъ или мавровъ, А кто н?тъ… кто н?тъ…

Тутъ онъ останавливался и посл? короткой паузы р?шительно заявлялъ:

– А кто н?тъ, тотъ потомокъ монаха.

На полуостров? незнакома традицiонная ненависть къ евреямъ, до сихъ поръ разд?ляющая населенiе Майорки на дв? касты. Говоря о своемъ отечеств?, Пабло Вальсъ приходитъ въ ярость. Въ немъ не существуетъ евреевъ по в?р?; уже в?ка, какъ уничтожена посл?дняя синагога. Вс? массами крещены, а непокорныхъ сожгла инквизицiя. Нын?шнiе чуеты, самые ревностные католики на Майорк?; они внесли въ свою в?ру семитическiй фанатизмъ. Громко молились, д?лали священнослужителями своихъ д?тей, старались устроить своихъ дочерей въ монастыри, фигурировали, – люди богатые, – среди сторонниковъ самыхъ консервативныхъ идей, и, однако, надъ ними тягот?ла антипатiя, какъ и въ прошлые в?ка, и жили они одиноко: ни одинъ общественный классъ не желалъ сближаться съ ними.

– Четыреста пятьдесятъ л?тъ, какъ впитали мы въ себя воду крещенiя, – продолжалъ кричать капитанъ Вальсъ, – а все мы проклятые, отверженные, какъ до крещенiя. Разв? это ничего не значитъ?.. Чуеты! Берегитесь ихъ! Дурные люди!.. На Майорк? существуетъ два католицизма: одинъ для нашихъ, другой – для прочихъ.

Зат?мъ съ ненавистью, пропитанною, казалось, яростью вс?хъ пресл?дованiй, морякъ говорилъ по адресу своихъ собратьевъ.

– Под?ломъ имъ: трусы, слишкомъ любили остромъ, эту Провiантскую башню[3 - Roqueta – провiантская башвя старинныхъ кр?постей.], гд? мы родились. Чтобы не оставить ее, сд?лались христiанами. И вотъ теперь, когда они – настоящiе христiане, имъ платятъ пинками. Останься евреями, разс?йся по б?лому св?ту, какъ другiе, были бы они сейчасъ важными особами и банкирами королей, а не сид?ли бы въ уличныхъ лавченкахъ и не д?лали бы серебрянныхъ кошельковъ.

Скептикъ въ религiозныхъ вопросахъ, онъ презиралъ и атаковалъ вс?хъ – в?рныхъ своимъ стариннымъ в?рованiямъ евреевъ, обращенныхъ, католиковъ, мусульмановъ, съ которыми стглкивался при своихъ путешествiяхъ по берегамъ Африки и гаванямъ Малой Азiи. Но иногда проникался атавистическими симпатiями и проявлялъ религiозное уваженiе къ своей рас?.

Онъ – семитъ: – тобъявлялъ онъ съ гордостью, ударяя себя въ грудь. – Первый народъ въ мiр?. – Жалкiе, подыхали мы съ голоду въ Азiи: тамъ не съ к?мъ было торговать, некого было схужать деньгами. Но никто, кром? насъ, не далъ челов?ческому стаду настоящихъ пастырей, которые во в?ки в?ковъ останутся господами людей. Моисей, Іисусъ и Магометъ – изъ моей земли… Три столпа силы! да, кабальеро? А теперь мы дали мiру четвертаго пророка, также нашей расы и крови. Только у него два лика и два имени. Съ одной стороны, его зовутъ Ротшильдомъ: онъ вождь вс?хъ, кто хранить деньги. Съ другой стороны, онъ – Карлъ Марксъ: онъ апостолъ т?хъ, кто хочетъ отнять ихъ у богатыхъ.

Исторiю еврейскаго племени на остров? Вальсъ по своему излагалъ въ немногихъ словахъ. Н?когда евреевъ было много, великое множество. Почти вся торговля находилась въ ихъ рукахъ Большая часть кораблей принадлежала имъ. Фебреры и остальные магнаты – христiане не стыдились быть ихъ соучастниками. Старые времена можно назвать временами свободы: пресл?дованiя и варварство – явлеiня сравнительно новыя. Евреи были казначеями королей, медеками и другими придворными въ монархiяхъ полуострова. При зарожденiи религiозной ненависти, наибол?е богатые и хитрые евреи – островитяне сум?ли во время перем?нить в?ру, добровольно, слились съ м?стными родами и заставили забыть о своемъ происхожденiи. Ииенно эти новые католики потомъ, съ пыломъ неофитовъ, накликали пресл?дованiя на своихъ бывшикъ братьевъ. Нын?шнiе чуеты, единственные майоркинцы, еврейское происхожценiе которыхъ изв?стно, – потомки посл?днихъ обращенныхъ, потомки семей, подвергшихся безумнымъ жестокостямъ со стороны инквизацiи.

Быть чуетой, происходить съ улицы Серебряниковъ – сокращенно, просто съ улицы, – величайшее несчастiе для майоркинца. Пусть въ Испанiи разыгрывались революцiи и провозглашались либеральные законы, признававшiе равенство вс?хъ испанцевъ: прi?зжая на полуостровъ, чуета былъ гражданиномъ, какъ прочiе, но на Майорк? онъ оставался отверженнымъ, своего рода зачумленнымъ и могъ встутiать въ бракъ лишь со своими.

Вальсъ язвительно описывалъ общественный строй, при которсмъ, соблюдая в?ковую Іерархiю, жили различные классы острова; – многiя ступеньки iерархической л?стницы сохранились и теперь неприкосновенными. На вершин? ея – гордые butifarras; зат?мъ дворянство, кабальеро; дал?е mossons; за ними купцы и ремесленники; за купцами и ремесленниками крестьяне – землед?льцы. Тутъ открывалась громадная скобка въ порядк?, которому сл?довалъ Богъ, создавая т?хъ и другихъ: громадное пустое м?сто, которое каждый могъ заполнить посвоей фантазiи. Несомн?нно, за майоркскими дворянами и плебеями, въ порядк? разсмотр?нiя, шли свиньи, собаки, ослы, кошки и крысы… а въ хвост? вс?хъ этихъ животныхъ Господа Бога ненавистный обитатель улицы, чуета, парiя острова, – все ровно, будь онъ богатъ, какъ фатъ капитана Вальса, или интеллигентенъ, какъ другiе. Многiе чуеты, государственные чиновники на полуостров?, военные, судьи, финансовые чиновники, возвращаясь на Майорку, встр?чали посл?дняго нищаго, и тотъ смотр?лъ на себя какъ на высшее существо, считалъ себя оскорбленнымъ и разражался потокомъ брани противъ нихъ и ихъ семей. Изолированное положенiе этого клочка Испвнiи, окруженнаго моремъ, сохраняло душу былыхъ эпохъ.

Тщетъ чуеты, спасаясь отъ ненависти; неумиравшей, несмотря на прогрессъ, обращали свой католицизмъ въ страстную, сл?пую в?ру, этой в?р? сильно способствовалъ впитанный в?ковыми пресл?дованiями въ ихъ душу и т?ло страхъ. Напрасно продолжали они громко молиться въ своихъ домахъ, чтобы слышали сос?ди, подражая въ этомъ отношенiи своимъ предкамъ, которые д?лали тоже самое и, кром? того, об?дали у оконъ, дабы вс? вид?ли, что они ?дятъ свинину. Застывшей ненависти, отчужденности нельзя было побороть. Католическая церковь, именующая себя всемiрной, была егстока и неумолима съ ними на остров?, своимъ ревнителямъ отв?чала недов?рiемъ и отвращенiемъ. Для сыновей чуетъ, желавшихъ сд?латься пасторами, не находилось м?ста въ семинарiи. Монастыри закрывали двери передъ всякой послушницей, происходившей съ улицы. Дочери чуетъ выходили замужъ на полуостров? за людей знатныхъ и состоятельныхъ, но на остров? почти не находилось охотниковъ получить ихъ руку и богатство.

– Дурные люди! – продолжалъ иронически Вальсъ. – Труженники, бережливы, живутъ мирно на лон? своихъ семействъ, бол?е ревностные католики, ч?мъ прочiе; но они – чуеты; и разъ ихъ ненавидятъ, у нихъ должно быть что-то особенное. Им?ется… что-то: вы понимаете? Что-то. Кто хочетъ знать, пусть сообразитъ.

И морякъ со см?хомъ разсказывалъ о б?дныхъ крестьянахъ, н?сколько л?тъ тому назадъ чистосердечно ув?рявшихъ, что чуеты покрыты шерстью и им?ютъ хвостъ: стоитъ только поймать мальчика улицы, разд?ть его, чтобы уб?диться въ существованiи хвостового придатка.

– А исторiя съ моимъ братомъ? – продолжалъ Вальсъ. – Съ моимъ святымъ братомъ Бенито, что громогласно молится и, кажется, готовъ съ?сть священныя изображенiя.

Вс? вспоминали случай съ дономъ Бенито. Вальсъ и отъ всей души хохотали – благо его братъ засм?ялся первый. Богатый чуета, взыскивая долги, оказался влад?льцемъ дома и ц?нныхъ земель въ одномъ м?стечк?, въ глубин? острова. Когда онъ отправлялся вступить во влад?нiе новой собственностью, благоразумные сос?ди подали ему добрый сов?тъ. Онъ им?етъ право пос?щать свое им?нiе днемъ, но проводить ночь въ своемъ дом?… Никогда! He помнили, чтобы какой-нибудь чуета заночевалъ въ м?стечк?. Донъ Бенито не обратилъ вниманiя на этотъ сов?тъ и остался на ночь въ своемъ дом?. Какъ только онъ легъ, жильцы разб?жались. Выспавшись, хозяинъ вскочилъ съ постели; ни мал?йшаго св?та не прохрдило сквозь щели. Онъ думалъ, что проспалъ, по крайней м?р?, полсутокъ, но оказывалось, была еще ночъ. Открылъ окно: голова его больно ударилась о что-то темное. Пытался открыть дверь, но не могъ. Пока онъ спалъ, жители м?стечка замазали глиной вс? отверстiя и выходы, и чует? пришлось спасаться черезъ крышу подъ гиканье торжествующей толпы. Эта шутка была лишь предупрежденiемъ: если онъ станетъ нарушать обычай деревни, въ одну прекрасную ночь проснется среди пламени.

– Очень по – варварски, но забавно! – прибавлялъ капитанъ. – Мой братъ!.. Славный челов?къ!.. Святой!..

При этихъ словахъ вс? см?ялись. Онъ продолжалъ поддерживать сношенiя съ братомъ, хотя довольно холодныя, и не скрывалъ обидъ, которыя терп?лъ отъ него. Капитанъ Вальсъ былъ цыганомъ въ семь?, в?чно на мор?, или далекихъ странахъ, велъ жизнь веселаго холостяка: на жизнь ему хватало. И посл? смерти отца братъ остался управлять д?лами дома и обобралъ его не на одну тысячу дуро.




Конец ознакомительного фрагмента.



notes


Примечания





1


Прозвище потомковъ евреевъ.




2


«Descamisado» – прозвище ярыхъ сторонниковъ демократической партiи въ эпоху 1820–1823 гг. При., пер.




3


Roqueta – провiантская башвя старинныхъ кр?постей.



Текст предоставлен ООО «ИТ»
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию:https://tellnovel.com/ru/blasko-iban-es_visente/mertvye-povelevayut