Белый щенок ищет хозяина Владислав Петрович Крапивин Эта повесть – история приключений двух озорников: щенка, который очень хотел найти своего настоящего хозяина, и мальчика Уголька, всю жизнь мечтавшего о верном друге. Владислав Крапивин Белый щенок ищет хозяина Всем мальчишкам с Уктусских гор, где лес подходит к самым окнам Свердловска. ПРЯМАЯ СТРЕЛА Хребет, покрытый сосновым лесом, врезается в город с юга. Он разрубает на две части самую солнечную окраину. Слева раскинулся новый район восточных улиц. Справа белеет многоэтажный поселок химкомбината. Горы небольшие. Но все-таки это горы. Есть там и острые каменные зубцы, и гранитные обрывы, хоть встречаются они не часто. Зато много круглых вершин, на которые могут подняться даже совсем маленькие мальчишки. На одной из самых высоких гор сосны расступаются и открывают поляну. Здесь, в метелках высокой травы, среди глазастых ромашек греются под солнцем валуны, похожие на спящих слонят. Сухой зеленовато-серый мох покрывает спины слонят узорчатыми чешуйками. Если взойти на эту вершину да еще подняться на самый большой валун, то можно увидеть, как горы плавными волнами уходят к юго-западу. Волны, сначала темно-зеленые, вдали окутываются синевой и, наконец, сливаются на горизонте с морем совершенно синего леса. Это если смотреть на юг… А если повернешься к северу, то сквозь поредевший лес у подножия зеленых склонов увидишь дома под цветными крышами, и ленточку асфальта, и синий троллейбус на этой ленточке… Там лежит поселок. Стрелогорск. Это имя дали ему не зря. Сам хребет называется странно и красиво – Прямая Стрела. Так назвали его древние жители гор, смелые всадники в острых лисьих шапках, с луками, выгнутыми, как маленькие коромысла. Говорят, по берегам ручья, который бежит вдоль западного склона, рос удивительный кустарник с прямыми и крепкими ветками. Всадники делали из этих веток стрелы. Стрелогорску тесно внизу. Некоторые улицы уже заползают на горы, подобрались к самому лесу. На самой высокой улице, на той, за которой уже поднимается березовый подлесок, как раз и живут герои этой повести. Вообще там живет много людей: рабачие с химкомбината и фабрики “Металлист”, почтальоны, учителя, шофер дядя Саша, лейтенант милиции Сережа, мальчишки и пенсионер Гурьян Кириллович. О Гурьяне Кирилловиче стоит рассказать подробнее потому, что мы с ним еще встретимся. Мальчишки не любят этого почтенного человека. Называют его не иначе, как Курьян Курилыч. Впрочем, чаще зовут его просто Курилычем. А все из-за того, что Гурьян Кириллович каждый день рассказывает соседям, будто бросил курить. Ему вредно курить. У него гипертония и больное сердце. Поговорив о гипертонии и больном сердце, Курилыч обязательно попросит папироску – последнюю, будь она проклята. И уйдет, тяжело покачивая животом, подхваченным снизу прочным ремнем. Лицо у Курилыча мясистое и красное, будто он каждый день трет его спелой свеклой. Мальчишкам это не нравится. Они говорят, что у инвалидов не бывает таких здоровых мор… то есть лиц. Не ценят они и мужества Курилыча. Ведь он, несмотря на больное сердце, копается целыми днями на своем огороде, в малиннике или среди кустов крыжовника. А то еще возьмется дрова колоть. Кубометров пять за один прием наколет и в поленницу сложит. Жизнью рискует человек, а мальчишки смеются. И всякие обидные слова говорят. Придумали даже, что свою инвалидную мотоколяску Гурьян Кириллович приобрел незаконным путем. Мол, у него две ноги, и коляска не нужна. Не соображают, что грузному человеку, да еще с таким животом, трудно пешком ходить… В Стрелогорске смешались деревянные старые домики и новые здания из крупных панелей. Поэтому рядом с домом Курилыча поднимается трехэтажный корпус. Новый, светло-розовый, с большими веселыми окнами. Здесь-то и живут враги почтенного владельца мотоколяски… Впрочем, хватит о нем. Речь главным образом пойдет о мальчишках. ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО. ХУДОЖНИК ВОВКА РИСУЕТ С НАТУРЫ – Боря-а! Бори-и-ска! Слышишь? Нам повезло. Сейчас мы и познакомимся с главным героем повести. Борискина мать зачем-то зовет сына. Она открыла окно и с третьего этажа своим певучим голосом взывает: – Борис! Ну, где ты, наконец?! А правда, где он? Ага, вот… Знакомство придется начинать не совсем обычно. На середине двора стоит коричневый “москвич”. Из-под “москвича” торчат четыре ноги. Две ноги – в желтых туфлях сорок третьего размера и узких синих штанах, две другие – в старых маленьких сандалиях и в разных царапинах. Особенно интересна одна царапина, украшающая левую ногу. Длинная, зигзагообразная, словно молния. После каждого крика нога с царапиной-молнией досадливо дрыгается. Значит, она принадлежит Борису. И, значит, Борис помогает шоферу. Ноги, конечно, не голова. Но и по ним судить о человеке можно. Царапины говорят о том, что человек презирает гладкие дороги. Левая сандалия с протертой насквозь подошвой доказывает, что ее хозяин любит скорость: ведь левой ногой толкаются, когда мчатся на самокате. На правой ноге обувь просит каши. Подошва оторвалась. Все знают, что сами подошвы отрываются редко. А вот если садануть как следует по мячу… – Бориска! Уголек! Долго мне ждать?! Две ноги начинают выползать из-под машины. Появляются на солнце вымазанные автолом колени. Потом вельветовые штаны, загорелый живот и сбитая на грудь рубашка в красную и желтую клеточку. И вот он на ногах. Ты думал, что Бориска черный, как цыганенок? Ничего подобного. Волосы у него не светлые, но и не темные, а самые обыкновенные. А почему же тогда все зовут его Угольком? Может быть, из-за глаз? Они у Бориски и вправду словно блестящие угли. Но ведь ему девять лет. А когда человеку девять лет, кого интересуют его глаза? Просто фамилия такая у Бориски – Угольков. Потому и дали это прозвище. И Угольком его зовут гораздо чаще, чем настоящим именем. Он стоит посреди асфальтового двора, щурясь от солнца и прикусив нижнюю губу. Прикусил губу он от досады: так и не дали ему помочь дяде Саше до конца. – Уголек! – закричала мама. – Появился, слава богу! Ну-ка скажи, куда ты дел ручку от мясорубки? – Хорошенькое дело, – обиделся он. – Я ее и не видел. – А где веревка для белья? Тоже не видел? Кто учил Вьюна через нее прыгать? – Это была другая веревка! – крикнул Уголек. – Маленькая! – Он не стал уточнять, что маленькая веревка была проводом от электроутюга. – А про большую я не знаю… Певучесть окончательно исчезла в мамином голосе. – Вы посмотрите! Он ничего не знает!.. А кто Гурьяну Кириллычу пистоны в замок сунул, тоже не знаешь, да? А он почему-то знает! – Какие пистоны? – сказал Уголек и стал разглядывать палец, который вылез из правой сандалии. – Вот приди домой! Узнаешь, какие! – рассердилась мама. Она обязательно сердилась, если не могла что-нибудь найти или если у нее что-нибудь не получалось. Тогда Угольку вспоминались все грехи, и ему попадало. Бывало даже, что не совсем справедливо попадало… От упоминания о пистонах вполне могло испортиться настроение. И оно уже начало портиться. Угольку не захотелось возвращаться под машину. Уголек грустно задумался. Он вздохнул и повернул голову, чтобы почесать плечо о подбородок. И тогда он увидел Белого Щенка. В двадцати шагах от Уголька тянулся забор, путанный вверху колючей проволокой. Его построил Курилыч, чтобы отгородить свои грядки, парники и малинник от шумного и опасного двора соседей. Новых досок он не нашел, забор получился кривой и разношерстный. И вот на сером и скучном заборе кто-то нарисовал мелом Щенка. Щенок был веселый. Он припадал на передние лапы, улыбался и тявкал. Правое ухо у Щенка торчало, как стрелка, а кончик левого загибался вниз. Уголек подходил к забору медленно, широко раскрыв свои большие черные глаза. Будто оказалось перед ним невиданное чудо. Щенок смотрел на него с забора и улыбался, словно звал поиграть. – Ты как сюда попал? – спросил Уголек. – Тебя кто нарисовал? Но собаки, нарисованные на заборе, не умеют разговаривать. Щенок улыбался и молчал. Уголек тоже заулыбался и протянул к забору ладонь. Рука сама потянулась, словно хотела погладить Щенка. Но как погладишь, если под ладонью только шершавые доски… – Уголек, здравствуй! А я на дачу еду. Бориска оторвал глаза от Щенка. Дядя Саша вылез из-под машины и теперь заталкивал в багажник огромный рыжий чемодан. Рядом стоял приятель Уголька Вовка Ларионов, Вовка-художник. Несмотря на жару, он был в длинных бархатных штанах и такой же куртке, похожей на колокол. Говорят, это обычный костюм художников. Сверху Вовку накрывала широченная войлочная шляпа, которую в прошлом году он привез из Сочи. Счастливо блестя круглыми очками, Вовка повторил: – Мы на дачу едем. Уголек молчал. Подумаешь, на дачу едет! Какой интерес ехать на дачу в августе? И вообще, зачем дача, когда лес в двух шагах от дома, где живут Уголек и Вовка. Уголек снова глянул на забор. – Слушай, Вов, не знаешь, кто его нарисовал? – Щенка? Я, – сказал Вовка так спокойно, словно речь шла о какой-нибудь обыкновенной обезьяне или, скажем, крокодиле. – Ух, Вовка, – выдохнул Уголек, – замирая от проснувшейся надежды. – Ты просто так рисовал, из головы, или срисовывал? – Я всегда рисую с натуры, – солидно сказал Вовка. – Утром я вышел подышать свежим воздухом. Ты, конечно, еще дрыхнул… Я вышел, а он сидит. Потом стал какой-то щепкой играть, развеселился. У калитки, где лужа. Я посмотрел и набросал для разминки… Ничего? – А где он сейчас? Вовка! Где? – отчаянным голосом спросил Уголек. – Ушел, – развел руками Вовка и снова между прочим кивнул на рисунок: – Ну как? – Ушел. Эх ты… Вовка, видя, что Уголек воздерживается от оценки его произведения, надул губы. – Славная псина, – грустно сказал Уголек. – Чья же она? – Может быть, ничья. Ведь без ошейника. – Правда! Вдруг ничья? Может, потерялась… Полыхнув нарядным цветастым платьем, к машине проплыла Вовкина мать. – Вовочка, мы едем. – Ну, пока, – сказал Вовка-художник. – Ты не знаешь, как его звать? – глупо спросил Уголек у захлопнувшейся дверцы. Машина выпустила синий дымок и укатила со двора. СОБАК ВОСПИТЫВАЮТ С ДЕТСТВА. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ВЬЮНА Уголек шел домой с опаской. Но мама уже отыскала и ручку от мясорубки, и веревку. А порванный провод от утюга она еще не видела. Поэтому она не вспомнила о пистонах, и Уголек не получил ни шлепков, ни подзатыльника. Мама весело велела ему смыть с себя мазут и садиться обедать. А сама стала собираться в клуб. Она спешила на занятие оперной труппы. Мама всегда куда-нибудь спешила: то на работу, то в вечерний институт, то на репетицию. – Не хочется есть, – сказал Уголек. Он и думать не хотел о еде. Он думал о щенке. Уголек вздохнул и позвал: – Кис! Вьюн! Иди сюда, морда. – Бедное животное, – жалобно сказала мама. – Ты, Уголек, ненормальный… Но это была неправда. Голова Уголька работала отлично. Он даже закончил второй класс без “троек”. “Тройку” вывели только по рисованию. Уголек не меньше других любил гонять футбол, прыгать сарая. и лазить за малиной в огород Курилыча. То есть он был вполне нормальным человеком. Но у него была страсть: он бредил собаками. Конечно, есть люди, которые равнодушны к собакам. Есть даже такие глупцы, которые боятся собак. Эта повесть не для них. Им не понять человека, в груди которого бьется сердце, полное любви ко всем собакам на свете: к лохматым городским дворнягам, к мужественным пограничным псам, к смелым караульщикам овечьих стад, к благородным представителям охотничьих пород и даже к бесприютным динго – жителям. Австралийских степей. Конечно, если бы имел Уголек свою собаку, он излил бы любовь на нее одну. Но не было собаки. В прошлом году, летом. Уголек чуть не стал самым счастливым. Он шел с мамой в соседний гастроном и у крыльца магазина увидел пса. Пес был большой и пегий. Он линял, и шерсть висела клочьями на худых боках. У него была добрая розовая пасть и чудесные коричневые глаза. – Ох, какой ты… – выдохнул Уголек. Он медленно поставил на асфальт сумку с банкой для сметаны. Он сел перед псом на корточки. – Боря! – воскликнула мама и певуче застонала. Сидя на корточках. Уголек был ниже собаки. Пес перестал зевать. Веселыми глазами он посмотрел на Уголька и, поднимая пыль, заколотил по асфальту тяжелым хвостом. – Псина. Милая, – сказал Уголек. Он притянул к себе мохнатую голову с полувисячими ушами и прижал ее к плечу. Милая псина облизала Угольку ухо. Сердце Уголька от радости запрыгало, словно крышка на кипящем чайнике. – О-о, – проговорила мама издалека, потому что боялась собак больше, чем мышей и скарлатины. – О-о… Не прижимай это чудовище. Чудовище облизало Угольку второе ухо. Пока сын обдумывал, какой угол в квартире лучше подойдет для собаки, а мама выбирала место, чтобы упасть в обморок, на крыльце раздалось постукивание. Из магазина вышел человек с седой щетиной на подбородке и деревяшкой вместо левой ноги. – Балалай, – сипло позвал он. Балалай бросил Уголька, медленно поднялся и описал вокруг хозяина ленивую орбиту. Как большая планета вокруг светила. Светило, что-то бормоча, прятало в кармане зеленое горлышко поллитровки. Уголек молчал. Но в его черных глазах, наверно, была такая тоска. что человек решил снизойти до разговора. – С тобой Балалай не пойдет. Н-не пойдет, – сообщил он, уперев в Уголька мутноватый взор. – Ты собаку с детства… воспитывай с дет-ства. Тогда пойдет. Потому что преданность в ней. Вот я последние штаны… отдам. А собаку ни-ни за что… Видимо, он собрался произнести длинную речь о собачьей преданности, но мама, оправившись от потрясения, схватила Уголька за локоть и увлекла от опасного места… Итак, собаки не было. Был только пожилой кот Вьюн, прозванный так за то, что в молодости отличался изяществом и грациозностью. Собачья жизнь не для котов. Коты созданы для того, чтобы по ночам дурными голосами орать на крышах, днем спать на солнце, утром и вечером воровать на кухне молоко и рыбу, а в свободное от этих занятий время изредка ловить мышей. Вьюн считал такой образ жизни совершенно правильным. Уголек считал иначе. У него не было верного пса, который бы вытаскивал хозяина из кипящей морской пучины, шагал с ним по ледяным арктическим пустыням. помогал в охоте на носорогов и ловил шпионов. Зато у нашего Уголька было богатое воображение. А с помощью воображения нетрудно сделать из кота собаку. Начались для Вьюна тяжелые дни. Через неделю он похудел и стал тонким, как в юности. Он сопротивлялся. Он показывал когти. Но через месяц Вьюн понял, что для собственного благополучия следует ходить на цепочке, не упираясь, и становиться на задние лапы, как только этого захочет упрямый хозяин. В общем, он многое понял. Но ничего не понял Митька Шумихин. И его друзья не поняли. Когда Уголек первый раз вывел кота на цепочке от старых ходиков, во дворе раздался восторженный вой пяти глоток. Даже Витька-Мушкетер, которого Уголек считал человеком благородным и умным, поддался общему настроению. Он подскочил к Угольку, вежливо помахал перед ним бумажной шляпой и задал вопрос: – Позвольте узнать, что за порода у вашей великолепной собаки? – Верблюд, – сказал Уголек. – Очевидно, иностранная порода? Удивительное название… – Ты верблюд, – уточнил Уголек, отойдя поближе к дому… Ты думаешь, с тех пор он бросил дрессировать Вьюна? Уголек упрямый. Если смеются над ним или не получается что-нибудь, он только прикусывает нижнюю губу. Даже глаз не прищуривает, как это делают другие упрямые люди. Он лишь прикусит губу, а глаза открывает еще шире, будто удивляется чему-то. УГОЛЕК НЕ ХОЧЕТ БЕЖАТЬ. ДВОЕ И ОТЧАЯННАЯ ТЕТКА В доме, где живет Уголек, в каждом подъезде – сквозной коридор. Одна дверь ведет на улицу, другая во двор. Во двор Уголек не пошел: там он мог встретить Митьку и других своих недоброжелателей. А друзей Уголька в городе не было. Разъехались на лето кто куда. Вовка-художник оставался, но и тот сегодня уехал на дачу. Уголек перехватил покороче цепочку и вывел кота на улицу. Эх и не повезло же ему! Вся Митькина компания двигалась навстречу. Впереди приплясывал маленький веснушчатый Сережка. Он с Угольком учился в одном классе. Только там его звали не Сережкой, а Шурупом. Шуруп – вот и все. Это за вертлявость. За Шурупом шли шеренгой сам Митька Шумихин и толстощекие неповоротливые братья Козловы – Глебка и Валентин. Они очень похожи, но Валентин отличается более высоким ростом и глупостью. Сережка-Шуруп крутился перед ним и что-то рассказывал писклявым своим голосом. Шурупа слушали, и сначала никто не увидел Уголька. Немного в стороне от компании шагал Витька-Мушкетер. Он не обращал внимания на Шурупа, потому что презирал его. Уголька он тоже не заметил. Тонкой сосновой шпагой, изящно выгибая талию, Витька рубил головы ромашкам. Эти ромашки цвели у тротуара. Ветер принес семена из леса, и они проросли у асфальта. Не думали, что погибнут от клинка легкомысленного Мушкетера. Лишь одну ромашку пощадил – самую большую, приютившую на себе черно-золотистую пчелу. Узкий клинок вздрогнул и замер у самого стебля. И уткнулся в траву. Витька-Мушкетер вздохнул и поднял задумчивые глаза. И он заметил Уголька. – О-о, – сказал Витька. – Взгляните, почтенные дамы и господа. “Дамы и господа” тоже увидели Уголька. Братья Козловы радостно завопили. Шуруп завертелся вокруг оси. Митька замотал своим казацким черным чубом и сделал вид, что боится Вьюна. – Тише, – сказал Митька. – Оно кусается… После этого они двинулись навстречу Угольку. И ничего хорошего такая встреча не обещала. Мушкетер еще помнил “верблюда”, Митька вообще любил дразниться, братья Козловы были с ним за компанию. А Шуруп всегда был за тех, кого больше – на всякий случай. Уголек стоял. Сзади была открытая дверь, но он стоял, потому что бежать ему мешала гордость. А может быть, это была не гордость, Уголек и сам не знал. Если бы за ним гнались, кричали, свистели, он бы, конечно, удирал без оглядки. Но мальчишки подходили медленно. Они ухмылялись. Будто испытывали нервы Уголька. И он не двигался, стоял, прикусив губу. – Я ведь к вам не лезу, – сказал наконец Уголек. – Пусть он прыгнет через огненное кольцо, – потребовал Митька и показал концом ботинка на Вьюна. Вьюн сидел, лениво щуря желтые глаза. Ему было все равно. – А где мы кольцо-то возьмем? – спросил глупый Валентин. Витька-Мушкетер вытянул шпагу и пощекотал ею кошачьи усы. Вьюн сморщился и зевнул. Это всем, кроме Уголька, понравилось. Витька повторил опыт. Вьюн вдруг размахнулся и трахнул лапой по шпаге. – Презренный, – холодно сказал Мушкетер. – Ты оскорбил священный клинок. Ты умрешь. – Они умрут оба, – решил Митька. – Взять их! – Взять их! – завертелся Шуруп. Братья Козловы с сопением потянулись к Угольку. Он отступил на крыльцо, а потом в дверь. Братья не отвязывались, и Уголек прошел спиной вперед весь коридор. Он отступал молча и думал, что все равно поймают. Завернут назад руки, дадут в лоб пару шалабанов. Это ничего, но Вьюна жалко. Начнут сами “дрессировать” кота – замучают. Он хоть и дурак, а все-таки… Уголек пятился и забыл, что сзади есть ступенька. Он сорвался с крыльца. На ногах удержался, только пришлось пробежать задом наперед несколько шагов. А когда он остановился, – случилось неожиданное. Уголек увидел, что стоит между двух мальчишек, одетых в одинаковые белые рубашки и сатиновые трусы. Но сами мальчишки были неодинаковые. Тот, что стоял слева, был высокий, даже повыше Мушкетера, и красивый. То есть, может быть, и некрасивый, но Угольку понравился, лицо понравилось и волосы – густые такие, светлые и курчавые, прямо целая шапка. А справа стоял мальчишка весь какой-то круглый. Толстоватый, низенький, голова стриженая, и уши торчком. Они враз уставились на Уголька. – Держите его! – заорали с крыльца братья Козловы, Митька Шумихин и Шуруп. Незнакомые мальчишки враз положили ладони на плечи Уголька. – Держим, – весело сказал старший. Уголек не двигался. Ясно, что попался. Эх, была бы настоящая собака! – Толик, а зачем держать? – вдруг спросил круглый. – Зачем держать? – спросил Толик у Митьки. Митька прищурился, разглядывая незнакомцев. – Надо, – сказал он, – вот и держите. Круглый мальчик снял с плеча Уголька ладонь и поглядел на Вьюна. Вьюн сидел с безразличной мордой. – Киса, – осторожно сказал круглый и погладил Вьюна. Кот неожиданно выгнул спину и ласково муркнул. Мальчишка взял его на руки и почесал за ухом. Вьюн потерся щекой о белую рубашку. Наконец-то с ним обращались не как с собакой. Уголек удивился. Разве не удивительно? То поймали, а то ласкают его кота. А дальше что? Он по очереди смотрел то в одно, то в другое лицо. Но высокий Толик разглядывал Митьку, а его круглый приятель гладил Вьюна. – Дай-ка нам кошку, – велел Митька. – Это их кошка? – удивился круглый. – Мой кот, – сказал Уголек. – Правда, мой. – Это его кот, – объяснил Митьке Толик. Митька через плечо глянул на свою армию. Потом поинтересовался: – А если по зубам? – А если обратно? – улыбнулся Толик. Круглый мальчик отпустил кота. Митька сказал: – Мушкетер, дай саблю. Но Витька не дал: благородное оружие – не для уличных потасовок. Он прислонил шпагу к стенке. – Дать им? – хором спросили братья Козловы. – Дать им! – завертелся Шуруп. – Дать или не дать… – задумчиво произнес Мушкетер и скрестил руки. – Вы откуда? – хмуро поинтересовался Митька. – Откуда два таких?.. – А что? – А у нас закон: кто нахальный, того все сразу бьют, без правил. – Получается? – Щас покажем. Братья Козловы с готовностью засопели. Уголек рывком снял с Вьюна ошейник. Уноси ноги, Вьюн! Сейчас здесь будет веселая жизнь! Отчаянная смелость зазвенела в Угольке: он был не один. И он до конца будет защищать новых друзей. – Славка, – сказал Толик, – позови тетушку. Круглый Славка сложил рупором ладони. Ну и голос! Угольку почудилось, что в доме дрогнули стекла. – Тетка, к бою!! Прошла секунда изумленного молчания. Потом вторая. Когда кончалась третья, в первом подъезде раздался дробный грохот и вырвалось что-то непонятное – зеленое и голубое. Оно ударило Митьку в живот. Митька прижал к желудку ладони и стал медленно сгибаться, будто простреленный навылет. Глаза у него таращились, а рот беззвучно открывался и закрывался. В это время братья Козловы, с большой силой трахнутые друг о друга лбами, безуспешно пытались понять, что случилось. Шуруп лежал на земле и верещал на всякий случай. Ему не попало, он успел упасть заранее. Уголек, сбитый на асфальт, покатился под ноги Толику. Мушкетер стоял рядом с дверью на цыпочках и не шевелился, будто его приклеили. Тут шум затих, и Уголек понял, что никакой тетушки нет. Была девчонка. Ростом с мушкетера, в зеленой кофточке и синей юбке. У нее были толстые, как у негра, губы, румяные щеки и отчаянные глаза. А еще были косы, торчащие вверх от затылка и загнутые, как рога на шлеме викинга. Уголек сел. – Совершенно бестолковая ты, Тетка, – сказал Славка, – его-то за что? Толик молча поставил Уголька и отряхнул. – И вообще! – возмутился Славка. – Всегда одна. А мы тоже хотели… Митька наконец распрямился и сипло пообещал: – Встретимся еще. На него не смотрели. А чего на него теперь смотреть? Сгибаясь, он ушел. Ушли за ним, потирая лбы, братья Козловы. Исчез Шуруп. Только Витька-Мушкетер не исчез. Он зацепился штанами за гвоздь, когда тетка мимоходом шарахнула его. И отцепиться не мог. Рвать штаны Витька не хотел и с философским спокойствием ждал решения своей судьбы. Толик подошел и отцепил Мушкетера. – Благодарю, – сказал Мушкетер. Высокий красивый Толик промолчал. – Ну, я пойду, – вздохнул Мушкетер. – Ну, иди. Уголек спросил у Толика: – Вы сюда к кому пришли? И Толик сказал: – Жить. – В шестую квартиру? – догадался Уголек. – Там раньше полковник Карпов жил. – Вот это да! Полковник… – удивился круглый Славка. – А ты кто? – Я? Просто… Борька. Угольков. – Толик, – сказал Толька и протянул тонкую ладонь, – Селиванов. Уголек нерешительно подержал пальцы Толика. Он впервые здоровался за руку. Славка тоже сказал: – Селиванов. Славка. Второе рукопожатие получилось лучше. – Селиванова, – буркнула Тетка и дала Угольку руку, украшенную боевой ссадиной. – Пока. У меня дела. Уголек смущенно поглядел вслед. – А чего у нее… имя какое-то не такое. Так Каштанку звали, когда она у Дурова жила. Тетка… – А это и не имя, – объяснил Толик. – Она в самом деле наша тетка. Папина сестра. Вообще ее Надеждой зовут. Славка спросил: – А почему у тебя кот на цепочке? Дрессированный? Это были друзья. Уголек сразу понял. Понял, что смеяться не станут. Они сели на крыльцо, и Уголек рассказал все. И про веселого пса Балалая, у которого хозяин с деревяшкой вместо ноги. И про дрессировку Вьюна. Вьюн хороший. Но он все-таки кот, а не настоящая собака. На цепочке его водить неудобно. И мальчишки смеются. – Мне бы щенка, – сказал Уголек. – Чтобы с детства его воспитывать. Собаку обязательно надо воспитывать с детства. Только где ее взять? Утром бегал тут один щенок, да и тот… И Уголек рассказал про щенка, которого нарисовал Вовка. – Не мог уж поймать, – снова обиделся он на Вовку. – Все равно он, наверно, беспризорный. Здесь таких щенков нет, я же знаю. И без ошейника он. Угольку стало грустно. И чтобы утешить его. Толик сказал: – Может, врет он, твой художник. И Славка добавил: – Может, не было щенка совсем… НО БЕЛЫЙ ЩЕНОК БЫЛ Они сам не помнил, откуда взялся. Помнил только нагретый солнцем деревянный пол, который немного качался. С одной стороны пол огораживала железная сетка, и на ней висели большие красно-белые кольца. Внизу за сеткой плескалась вода. Много воды. А с другой стороны тянулась белая стена с окнами. А еще он помнил дом на колесах, длинный коридор и кругом полки. а на полках люди. Пол в коридоре все время дрожал, и под ним что-то стучало. Щенок сначала боялся, а потом привык. Он привык, потому что его успокоили Руки. Это были большие и добрые Руки. Щенок помнил их с тех пор, как помнил себя. Он узнавал их сразу: Руки пахли дымом, смолой, рыбой и маслом, которым мажут ружье. Щенок знал ружье. Он его побаивался, хотя и скрывал это. Ружье умело грохать так, что земля подпрыгивала, а в ушах долго звенело. Но сейчас ружье спало в узком черном чемодане. Оно ехало рядом с пузатым зеленым мешком, в котором лежало мясо и сухая рыба. Иногда Руки давали мясо и рыбу щенку. Потом Руки гладили щенка, играли с ним, ласково ерошили шерсть на загривке. Играя, он мягко хватал Руки губами. Однажды Руки сняли с него ошейник с цепочкой, пустили побегать. Щенок побегал и лег под лавкой. Но мимо проплыла большая корзина, и она пахла мясом. Щенок тихо пошел за корзиной. Открылась дверь, ударил ветер, и щенок попятился. Но корзина пахла мясом, и он пошел за корзиной туда, где сильно гремело. Корзина опустилась на пол. Рядом с ней остановились две ноги в сапогах, но сапоги щенка не интересовали. Он ткнул носом корзину. И тогда один сапог страшно ударил щенка в живот. Навстречу помчалась зеленая земля, и в уши набился воздух. Потом стало темно. Долго было темно. Когда щенок открыл глаза, у него болели лапы и голова. Он заскулил и стал ждать, когда Руки поднимут его. Но Рук не было. Кругом только тихо качалась трава. Щенок поскреб лапами землю и встал. Он хотел пить и есть. Впереди виднелись дома. Они казались очень маленькими. Щенок уже понимал, что такое дома. Он пошел к ним сквозь густую пахучую траву. Он шел долго и оказался в городе, когда солнце спряталось за домами. СОЛНЦЕ И ЛЕС. НЕ НАДО УБИВАТЬ МАМОНТОВ У сосен мохнатые зеленые лапы. Они закрывают небо. Только отдельные клочки неба можно увидеть сквозь ветки. Зато эти клочки синие-синие, в них гораздо больше синевы, чем в целом небосводе. Солнце в лесу тоже особенное. Оно висит, запутавшись в вершинах сосен, и похоже на большую золотую звезду с тысячью лучей. Лучи прорезают темный зеленоватый воздух леса. Каждый луч что-нибудь находит для себя. Один зажег искры в желтых каплях смолы на оранжевой коре дерева, другой сквозь черный глазок влетел в дупло – прямо в беличью квартиру – и светлым пятном улегся на рыжую спину хозяйки. А еще один луч отыскал на земле удивительный лист какого-то растения. Уже август, и этот листок, услыхав о недалекой осени, поспешил сделаться красно-желтым. Он пятиконечный и похож на яркую морскую звезду. Много деревьев с каплями смолы и гнездами лесных жителей. Много цветных листьев. Много маленьких чудес. Уголек умеет находить их не хуже солнечных лучей. – Пошли, – сказал он друзьям. Братья Селивановы и Тетка быстро подружились с лесом. Они примолкли сначала, когда сосны окружили их и сделался слышным ровный и негромкий шум. Но Уголек сказал: – Это ветер вверху. Толик посмотрел на вершины деревьев, оглянулся и предложил весело и громко: – Давайте охотиться на мамонтов! – На мамонтов! – отчетливо сказало на просеке эхо, и все мамонты в лесу, наверное, сразу узнали про опасность. Отчаянная Тетка сверкнула глазами, почти такими же черными, как глаза Уголька. – Мы будем племенем охотников за бивнями. Они смастерили оружие. Взяли палки, расщепили их Славкиным ножом и в развилку вставили длинные узкие камни. Камней и палок много на склонах лесистых гор. Камни крест-накрест прикрутили к рукояткам проволокой, которая нашлась в Славкиных карманах. Получились топоры, как у настоящих первобытных людей. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ИТ» Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию:https://tellnovel.com/ru/krapivin_vladislav/belyy-schenok-ischet-hozyaina