Бесконечность Джакомо Леопарди Пространство перевода Великого Джакомо Леопарди (1798–1837) Шопенгауэр назвал «поэтом мировой скорби». Жизнь Леопарди оборвалась рано, и поэтическое наследие его невелико: один сборник стихов Canti (Песни). И притом в итальянской литературе он по праву стоит рядом с Данте и Петраркой. В России наиболее известны переводы А. Ахматовой и А. Наймана. В книгу переводов Т. Стамовой вошли избранные стихотворения поэта и эссе, посвященное литературным мистификациям Леопарди. Джакомо Леопарди Бесконечность Бесконечность Всегда мне милым был пустынный холм И изгородь, что горизонт последний У взгляда забрала. Сижу, смотрю – И бесконечные за ней пространства, Молчанья неземные, глубочайший Покой объемлю мыслью – странный холод Подходит к сердцу. И когда в траве И в кронах с шумом пробегает ветер, Я то молчанье дальнее сличая С сим близким гласом, постигаю вечность, И время мертвое, и этот миг Живой, и звук его. И посреди Безмерности так тонет мысль моя, И сладко мне крушенье в этом море. К Луне О дивная луна, я вспоминаю: Уж год прошел с тех пор, как безутешный Я поднялся на этот холм, чтоб снова Тебя увидеть. И тогда, как ныне, Ты этот лес сияньем наполняла. Но зыбким и расплывчатым от плача, Что встал в моих глазах, мне показалось Твое лицо. Мучительной и горькой Мне жизнь была. И есть: так ей угодно, Моя луна. И все же мне отрадно Воспоминанье. Этой скорби возраст Мне дорог. В молодости, там, где краток Путь памяти и долог путь надежды, Нам сладко вспомнить о вещах прошедших – Пусть горечь длится и живет страданье. Вечер праздничного дня Ночь до глубин прозрачна, ветер дремлет, И, тихая, в садах и над домами, Стоит луна и каждый обнажает Вдали уснувший холм. О, дорогая, Уже молчат тропинки, на балконы Ночной лампады проникают блики. Ты спишь, застигнутая сном летучим В спокойных комнатах; тебя не мучит Тревога; и не ведаешь, не видишь, Какая рана в сердце обнажилась Моем. Ты спишь. Я к небесам, что с виду Так благостны, в смятенье обращаюсь; К природе этой древней, всемогущей, Что создала меня для бед. «Надежды Я не даю тебе, – она сказала, – Очам твоим светиться лишь слезами». Вот праздник отшумел: от развлечений Ты отдыхаешь и во сне припомнишь, Скольких пленила ты и кем пленилась За этот день – ко мне не повернешься Ты в мыслях. Между тем я вопрошаю, Сколько осталось жить мне, и, к суровой Земле припав, рыдаю. О, жестоки Дни лет моих зеленых! Различаю Невдалеке звук одинокой песни Ремесленника, что порой ночною Бредет с гулянья в свой приют убогий – И так мучительно сожмется сердце, Когда подумаю, что все проходит И остывает след. И вот уж в прошлом День праздника, и вслед ему влачится Обычный день. С собой уносит время Событья все. Где ныне оживленье Народов древних? Ныне где победный Клич славных предков? Рим великий, где ты? Где блеск былой и где твое оружье, Гремевшее на суше и на море? Безмолвие. Покой. Все отдыхает. Мир спит, и о былом уже нет речи. В начале дней моих, где каждый праздник Был счастьем, – после, когда счастье гасло, Я мучился и, смяв перины, долго Заснуть не мог. И поздней ночью песня, Звучавшая со стороны дороги, Вдаль уходя, как будто умирая, Как ныне, так же мне сжимала сердце. Сон Светало. Первый луч, пройдя сквозь ставни, Прокрался осторожно в мягкий сумрак Дремавшей комнаты моей. И в миг, Когда тонка граница сна и яви, В тончайшем сновиденье мне предстала Та, что была причиной горьких слез Моих – любовью послана сначала И после отнята. Теперь живой Она казалась мне, но не счастливой, И, положив мне руку на чело, Вздохнув, «Живой? – сказала. – Не забыл Еще о нас?» – Откуда ты? И как Вошла сюда? О сколько, сколько раз Я вспоминал тебя! А ты наверно О том не знала, и от этой мысли Мне боль моя была еще больней. Но не затем ли ты пришла, чтоб снова Меня покинуть? Страшно. Говори! Ты прежнею осталась? Что-то мучит Тебя? – «Ты спишь. Забвения туман В твои проникнул мысли. Я мертва. Меня ты видел много лун назад В последний раз». От голоса ее Внутри меня всё сжалось. А она Так продолжала: «Я ушла во цвете Лет, когда жизнь прекрасна и душа Доверчива – не знает ни тщеты, Ни тлена. В сущности немного надо Пути, чтобы она, поняв обман, От бремени земного захотела Освободиться. Но горька безмерно Смерть юным нам, когда хоронит рок Ярчайшую надежду и о том, Что тяжек жизни путь, душа не знает, Слепой птенец». – О бедная моя, Молчи, молчи, ты сердце ранишь мне! Так значит, ты мертва, а я живой, Любимая моя, но как поверить: Живою болью дышат все слова Твои, а я похож на хладный труп. Так что же смертью мы зовем? – Быть может, Сегодня к этой тайне приобщусь, Склонив пред роком светлое чело? Да молод я, но молодость моя Во мне, как старость, чахнет, о которой Со страхом думаю, хоть очень мало Цвет дней моих отличен от нее. – Она: «Для слез мы родились, и счастье Живым не улыбнулось нам, и небо Бедою нашей насладилось вдоволь». Тут я решился: – Видишь, до сих пор Оплакиваю я твою кончину И в сердце боль храню. Молю, ответь: Ко мне, любившему тебя, хоть раз Испытывала ты любовь иль жалость, Пока жила? Все дни тогда и ночи Метался я меж страхом и надеждой, И ныне от сомнений бесполезных Почти без сил. Когда, хотя б однажды Сочувствовала ты несчастной жизни Моей, не утаи, пусть эта память Со мной пребудет, если нашим дням Продлиться не дано. Она в ответ: «Утешься, бедный! И тогда, как ныне, Ты близок был страдающей душе Моей. Оплакивать меня не надо». – Несчастий ради наших, и любви, Терзающей меня, и незабвенной Мечты, и юности, – воскликнул я, – О дорогая, дай мне прикоснуться К твоей руке! – Спокойно и печально Она мне руку подала. Губами Я прикоснулся к ней, потом прижал К груди, дрожа от нежности и муки. Лицо испариной покрылось, голос Пресекся, всё плыло в моих глазах. Тогда она, так глубоко и нежно В них заглянув, сказала: «Что с тобой? Забыл ты? Красота моя прошла. И ты напрасно, от любви сгорая, Дрожишь. Теперь прощай! И наши души, И наши оболочки никогда Уже не встретятся. Ты для меня Никто отныне. И твои обеты Разрушил рок». И вскрикнув, как от раны, Я весь в слезах проснулся. Но она Еще на миг осталась и в неверных Лучах зари стояла предо мной. Одинокая жизнь Дождь утренний стучится осторожно В мое окно; во дворике хохлатка Бьет крыльями; селянин хлопнул ставней, Глядит на поле; солнца луч, сквозь капли Пройдя, дрожит; я поднимаюсь тоже И выхожу, и стайки облаков, И первый посвист птиц, и свежесть утра, И луг смеющийся благославляю. Но не забыл и вас, глухие стены Угрюмых городов, где ходят парой Тоска и ненависть, где я живу, И мучусь, и умру наверно скоро. Здесь как-никак сочувствия немного Я нахожу в природе (ведь когда-то Она меня любила). Всё ж и ты, Природа, от несчастных отвращаешь Свое лицо – приятней и разумней Довольствию и счастию служить. Что ж делать тем, кто брошен был тобою? И кто поможет им, если не смерть? Порою на холме уединенном У озера сижу, где встали кругом Деревья молчаливые, смотрю: День близится к концу, на гладких водах Рисует солнце свой спокойный лик. Не шелохнется ни трава, ни листья, Ни вскинется волна, в траве цикада Не засвистит, не шевельнется в кроне Ночной вьюрок; ни звука, ни движенья Не различишь ни рядом, ни окрест. Покой объемлет эти берега. Так, замерев, сижу и забываю Мир и себя. Как будто не мои – Упали руки, никакая сила (Так кажется) не может их поднять, И древний их покой сродни как будто Царящей в этом месте тишине. Любовь, любовь, из пламенной груди Моей когда-то вылетела ты. И сразу же своей рукой холодной Ее сдавило горе, превратив В лед посреди весны. Еще я помню То время невозвратное, когда Во мне жила ты. Этот скорбный мир Ты озаряла, предвещая сердцу Такую радость, что оно пускалось Едва ль не в пляс – так к тяжкому труду Сей жизни мы вначале приступаем Как к танцу иль игре. Но лишь тебя, Любовь, приметил я, как рок вмешался, Разрушив всё. Очам моим остались Одни лишь слезы. Если на заре У берегов веселых, где на солнце Сияют ветлы, хижины, холмы, Мелькнет лицо селянки молодой, Иль летней ночью путника встречаю, Бредущего на огонек, иль слышу Той, что, за долгий день не утомилась И за полночь над прялкою сидит, Напевы плавные, – воспрянет вдруг И затрепещет каменное сердце, Но чрез мгновение железным станет. Нет, нежность не живет в душе моей. О ты, луна, в чьих медленных лучах Танцуют зайцы на лесных полянах (Наутро след не разберет охотник И отойдет ни с чем). Здравствуй, благая Ночей царица! Твой холодный луч Сходил в овраги, сумрачные чащи, Развалины, блестел, предупреждая, На острие клинка, когда разбойник, Заслышав скрип колес и конский топот, Бросался с криком, леденящим кровь, На путников усталых. Среди улиц Ночного города встречала ты Повесу, что преследуя упорно Тень вожделенную, вдоль темных стен Всё крался, словно тать, пугаясь окон Светящихся, балконов и террас Открытых. Сколько раз твой белый свет Помехой был ему! Твои лучи Враждебны злу, а мне всегда подругой Была ты и склонялась благодушно Над берегами этими, холмами Счастливыми, просторами лугов. И я, хоть и невинен был, но тоже Порой корил тебя, когда прохожим Меня ты выдавала невзначай. Теперь хвалю всегда: средь облаков ли Плывешь ладьей, иль светлая с полей Надмирных смотришь на людское горе. Не раз еще меня увидишь здесь: В лесах брожу ли, на лугу ль уснувшем Сижу средь тихих трав; дыханье слышу Свое и сердце – и уже доволен. Победителю игры в мяч Бессмертья вкус и славы зычный голос, О юноша, изведай! И сколь почетней праздности цветущей Трудная доблесть. Не остынь. С победой Не расставайся – чтоб всегда боролась С рекою времени, тебя влекущей, Твоя отвага. Не забудь: предела Высокого пусть жаждет дух. Взывают К тебе арена гулкая, трибуны – То славы глас: яви бессмертье тела! Тебя, чьи силы и порывы юны, Зовет земля родная Дерзать, триумфы древних возрождая. Варварской кровью в славном Марафоне Не обагрил десницы Тот, кто атлетов обнаженных, поле Олимпии, лихие колесницы Зрел без волненья; пальмам и короне Кто не завидовал. А кто дотоле Омыл в Алфее взмыленные крупы И гривы пыльные коней победных, Тот греческие копья и знамена Вел твердо на мидян, что бросив трупы, Бежали, сгрудясь. Тот запомнил стоны, Потрясшие когда-то Край рабский, лоно пышное Евфрата. Пустым назвать ли то, что разжигает В нас доблести природной Спящие искры, превратив дыханье Чахнущей жизни в пламень благородный, Пусть бренный? С той поры, как погоняет Феб скорбные колеса, что деянья Людей, как не игра? Не столь же тщетной Реальность создана? Самой природой Даны нам милые обманы – теней Счастливых мир. А там, где беспросветной Тьмой изгнан дух высоких заблуждений, Там в бледном прозябанье Нашли замену славе и дерзанью. Быть может, день настанет – на руины Громад, глядевших строго, Придут стада, и плугу подчинится Земля семи холмов. Может, немного Солнц минет – павших городов равнины Освоит осторожная лисица, И мрачный лес поднимется стенами Среди развалин, если рок позволит – И скорбное родной земли забвенье Начнет, как сон, овладевать умами, И близкого не отведет крушенья Милость небес, щадящих Нас, ради прежних подвигов блестящих. Жить после смерти Родины – о бремя Печальное! С призваньем Твоим ты б славен был, когда сияла Она своим венцом. Теперь стараньем Нашим и рока он утрачен. Время Уже прошло. Величия не стало. Но, мальчик, для себя – возвысься духом. Что наша жизнь? Достойна лишь презренья. Блаженна лишь, когда, забыв о роке, Себя забудет и не мерит слухом Ущерб часов и дней в гнилом потоке; Когда, достигнув края Леты, вернется, землю узнавая. Последняя песнь Сафо Ночь мирная, и плавно заходящей Луны безвинный луч, и ты, что всходишь Над лесом молчаливым горных склонов, Звезда рассвета – милые виденья, О, я любила вас, пока не знала Страстей и рока. Больше не волнует Мне чувств отчаявшихся сон ваш мягкий. Теперь другая радость нам знакома: Когда через открытые пространства И потрясенные поля несется Волна пылящая ветров и с громом Кронид промчится в тяжкой колеснице, Над нами темный рассекая воздух. Средь туч, вошедших в горы и ущелья Глубокие, мы бродим. Нам отрадны Большое бегство стад ошеломленных И вдоль брегов аккорды Реки, поднявшей волн взбешенных орды. Дивен твой плащ, о небо, и прекрасна Земля в твоих дождях. Несчастной Сафо Судьба и боги ничего не дали Из этой красоты. И в бесконечных Твоих владеньях, о природа, стыну Любовницей отверженной и гостьей Непрошеной и тщетно обращаю Глаза и сердце к безупречным формам. Здесь все не для меня. Не мне кивают Вершины буков, не со мной смеется Рассветный луч, и пестрых птиц напевы Не мне звучат. И там, где гибким ивам Ручей блестящий мирно подставляет Прозрачную струю, – там только пену Шипящую он мне швыряет в ноги И прочь несется с гиком, Душистый брег толкая в бегстве диком. За грех какой, в каком существованье Я проклята была – что так жестоки Ко мне и небеса и лик фортуны? В чем провинилась в детстве, там, где горя Не знает жизнь, – что, юности цветенья Не испытав, печально обернулась Вокруг веретена надменной Парки Нить темная судьбы? – Неосторожны Твои слова. По тайному веленью Все, что назначено, свершится. Тайно Все в мире. Явна только боль. Для плача, Презренные, мы рождены. Причину Спроси у звезд. О нежность, о надежды Зеленых лет! Не сущностям – подобьям Ты, Зевс, царить среди людей назначил – Пустым подобьям. Подвиг, вдохновенье, Искуснейшая лира – В одежде нищей не прельщают мира. Умрем. Хламиду жалкую откинув, Нагая, устремится в царство теней Душа – превозмогая беспощадный Указ судьбы, вслепую раздающей Обличья нам. А ты, к кому толкала Меня любовь несчастная и вера, Упрямая и долгая, попробуй Прожить счастливо – если только смертным Дается счастье на земле. Мне не дал Отведать дивной влаги из сосуда Скупого Зевс. И как один погибли Сны и обманы детства. Самый светлый День нашей жизни исчезает первым. Подходят старость, и болезнь, и призрак Холодной смерти. Кончено. Из стольких Тщеславных снов и сладостных ошибок Остался Тартар мне, богини мрака Нрав бешено-ревнивый, Ночь властная и берег молчаливый. . К весне, или об античных преданьях Не потому ль, что солнце Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ИТ» Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию:https://tellnovel.com/ru/leopardi_dzhakomo/beskonechnost