Купити книгу Исповедь

Нельзя быть опрометчиво доверчивым при разборе дела и нельзя человеку с лёгким сердцем осуждать человека.

Ужели любой враг может оказаться опаснее, чем сама ненависть, бушующая против этого врага? Можно ли, преследуя другого, погубить его страшнее, чем губит вражда собственное сердце?

Когда преступным людям приписывают божественное достоинство, то преступления перестают считаться преступлениями, и совершающий их кажется подражателем не потерянных людей, а самих богов - небожителей.

Одно - быстро встать; другое - не падать.

Мне до сих пор ещё казалось, что это не мы грешим, а грешит в нас какая-то другая природа.

Слепотою своею люди хвалятся.

Страдать никому не хочется, но хочется быть сострадательным, а так как нельзя сострадать, не печалясь, то не это ли и есть единственная причина, почему печаль любезна?

И это детская невинность? Нет, Господи, нет! позволь мне сказать это, Боже мой. Всё это одинаково: в начале жизни — воспитатели, учителя, орехи, мячики, воробьи; когда же человек стал взрослым — префекты, цари, золото, поместья, рабы, — в сущности, всё это одно и то же, только линейку сменяют более тяжелые наказания.

По соседству с нашим виноградником стояла груша, отягощенная плодами, ничуть не соблазнительными ни по виду, ни по вкусу. Негодные мальчишки, мы отправились отрясти ее и забрать свою добычу в глухую полночь; по губительному обычаю наши уличные забавы затягивались до этого времени. Мы унесли оттуда огромную ношу не для еды…

Відсічи всяке нерозумне та всяку неправду в мені й поза мною, на вустах моїх. Нехай пробуде Писання Твоє чистою усолодою моєю, нехай не помилюся через нього, нехай не введу ним в оману.

...я завел себе друга, которого общность наших вкусов делала мне очень дорогим.

Что это было за состояние души? Конечно, оно было очень гнусно...

...когда преступным людям приписывают божественное достоинство, то преступления перестают считаться преступлениями...

Благополучия желаю я в беде, беды боюсь в благополучии.

Господи Боже, давший нам все, пошли нам покой, покой отдыха, покой субботы, покой, не знающий вечера. Весь этот прекрасный строй очень хороших созданий, совершив свой путь, пройдет; у них будет свой вечер, как было свое утро.

Мы восстанавливаем наше ежедневно разрушающееся тело едой и питьем, и так будет, пока «Ты не уничтожишь пищу и желудок», не убьешь голод дивной сытостью и «не облачишь это тленное тело вечным нетлением».