Купити книгу Абсолютист

Людям всегда нужен козел отпущения.

От возлюбленных больше бед, чем пользы.

Взрослые люди формируются в детстве...

Чистоплотность, гигиена, внимание к деталям — вот приметы хорошего солдата.

Большинство посетителей лишь мимоходом оглядывают картину, словно галочку ставят по дороге — видели эту, эту и эту. Они думают, что видели, но на самом деле разве можно так воспринять хоть что-нибудь?

— У тебя кто-нибудь есть? — спросила она, и я снова взглянул на нее, удивленный такой смелостью. Кажется, ни один человек, кроме нее, не мог бы задать такого ошеломляющего вопроса. — Нет, — быстро ответил я. — Конечно, нет. — Почему «конечно»? — Сильвия, я тебя умоляю. Разве у меня может кто-то быть? Моя судьба —…

Я запрещаю себе осматриваться, искать его взглядом, потому что это принесет только боль. Если я его увижу, то не рискну подойти из страха, что он меня отвергнет, а потом гнев так затуманит мне голову, что я попросту выскочу из окопа на ничью землю, и будь что будет. А если я его не увижу, то непременно подумаю, что его…

Когда человеку восемьдесят один год, он развлекается как может.

Я шесть ночей подряд выносил раненых с поля боя, хотите верьте, хотите нет, — и я все еще жив. Надо думать, это рекорд. Впрочем, может быть, меня все-таки убили, и вас тоже, и тогда это — ад.

Мы пробыли вместе меньше пятнадцати минут, но я уже хорошо представил, каково приходится женатым людям. Вечные препирательства, словесное фехтование; нужно постоянно быть начеку и следить за каждым своим словом, иначе тебя поправят и воспользуются любым предлогом, чтобы одержать верх, завоевать лишнее очко, выиграть этот…

- Понимаете, Тристан, женщинам приходится очень трудно. - Она подалась вперед через стол. - Возможно, вы это не до конца осознаете. Ведь вы мужчина. Вам гораздо легче жить. - Вы уверены? - В чем? Что женщинам жить тяжелее? - Что мне легко.

Неужели это слишком много - требовать, чтобы при твоей жизни транспорт работал нормально?

И тут он видит меня, и его лицо меняется. Он потрясен. Он смотрит на меня. Он в ужасе. - Тристан! - произносит он. Это его последнее слово.

Любовь - это игра для дураков, вот что я вам скажу.

It doesn\'t count unless it\'s, you know... unless it\'s with a girl\" I laughed; a quick, involuntary snort. \"Of course it counts, Will,\" I said, taking a step towards him.

Мне было двадцать лет, и я уже решил, что эта часть моей жизни окончена. Как глупо. Я любил дважды, подумал я, закрывая глаза и опуская голову на тонкую подушку, приподнимающую меня над матрасом от силы на дюйм-другой. Я любил дважды, и оба раза моя любовь меня уничтожила.

– Ну что ж, дело молодое, – сказал он с улыбкой, но без вульгарной ухмылки, с которой иногда люди постарше отпускают подобные замечания. – Я тебя не виню, да и никого из вас не виню, после всего, через что вы прошли. Будет еще время и для свадеб, и для деток, в свой черед. Но господибожемой, до чего же девчонки…

Я очень люблю церкви и соборы. Не столько из-за их связи с религией - я записной агностик, - сколько из-за мира и спокойствия, царящих внутри. Два взаимоисключающих места, в которых я предаюсь праздности, - паб и храм. В одном так весело и жизнь кипит, в другом тихо и всюду напоминания о смерти.

Но дышать и быть живым — не обязательно одно и то же.

После того, как на шее образуется мозоль. Нам придется воображать, что мы французские аристократы и подсказываем мадам Гильотине, где рубить.

Я знаю, что люди гибнут, - отчеты о числе убитых ежедневно публикуются в газетах. Но для меня погибшие - лишь имена, цепочки букв, составленных газетным шрифтом.

...Я очень люблю церкви и соборы. Не столько из-за их связи с религией — я записной агностик, — сколько из-за мира и спокойствия, царящих внутри. Отдых на скамье в храме как-то успокаивает душу — стылый воздух напоен веками возжжений ладана и свеч, теряющийся в высоте потолок напоминает о твоей ничтожности перед лицом…