Купити книгу Призраки Лексингтона

Однако любой странник в этом мире рано или поздно остается один.

Неужели этот человек ликует, добившись своего?... Нет, этому Аоки, пожалуй, ни за что не понять настоящей радости и гордости.Он до самой смерти так и не испытает ту легкую дрожь, что пробирает из самых глубин тела. У некоторых людей глубина напрочь отсутствует.

Майлз - грустный пес. Он не может долго находиться один. Он лишь спит на своей подстилке в кухне, а все остальное время непременно проводит подле кого-нибудь из людей, как бы невзначай прислоняясь к ним своим телом.

Говоря «одиночество», мы даже не подозреваем, что существуют разные виды одиночества. Бывает до горечи грустное, кромсающее нервы, но бывает и иное. И чтобы его достигнуть, нужно изо всех сил шлифовать свое тело. Без труда, как говорится, не вытащишь и рыбку из пруда.

Человек, испытавший подобное потрясение, так или иначе меняется. Бывает, что в лучшую сторону, бывает, и в худшую. Если говорить о хорошем, я стал терпеливым. По сравнению с тем, что мне довелось испытать за те полгода, последующие беды даже бедами назвать нельзя. Мысленно сравнивая с «тем», я преодолевал все горечи и…

Наконец-то я смог понять, что, должно быть, чувствовал отец после смерти матери. Понимаете, о чем я? В общем, некоторые вещи иногда принимают иную форму. Потому что не могут ее не принять.

После его смерти я тоже забрался в постель и заснул как убитый. Будто перенял особый семейный обряд. Кажется, так длилось две недели. И все это время я спал, и спал, и спал... спал до тех пор, пока не протухнет, не растает и не пропадет время. <...> Могу сказать только одно, умри я сейчас вот здесь, никто в мире не…

Однако любой странник в этом мире рано или поздно остаётся один.

– Вот что я думаю. Самое жуткое в нашей жизни – не страх. Он был всегда, он и до сих пор является нам в разных обличьях, иногда портя жизнь. Самое жуткое – повернуться спиной к страху и закрыть глаза. И тогда мы невольно уступаем ЧЕМУ-НИБУДЬ свое самое сокровенное...

«Слушай, зверь! Ты ведь не знаешь, что такое женщина! А раз так, я тебе сколько угодно, сколько угодно всего напридумаю!»

А изводила меня – скука. Особенно тяготила рутина, в которой я ощущала себя тенью своего же повторения.