Купить аудиокнигу Отель «Нью-Гэмпшир»

Завещание было связано с теорией Айовы Боба, что все мы находимся на большом корабле — «в большом кругосветном круизе». И вопреки опасности в любой момент быть смытыми за борт, вернее из-за самой этой опасности, мы ни в коем случае не должны поддаваться грусти или хандре. То, как устроен этот мир, не может служить…

Повторять вопрос было бессмысленно: глухота Эгга была в высшей степени избирательной.

Руководящий принцип нашей семьи сводился к тому, что осознание неизбежности печального конца не должно мешать жить полнокровной жизнью. Это базировалось на уверенности в том, что других концов, кроме печальных, не бывает.

Ничто не выглядит таким заброшенным, как баскетбольные кольца без сеток.

\"Но при переездах всегда так. Сначала возбуждение, затем волнение, а потом усталость\" (c.)

Вот так оно и происходит, - утверждал Фрэнк. - Половину жизни тебе пятнадцать. А затем в один прекрасный день тебе вдруг взял и стукнул двадцатник; оглянуться не успел - вот и тридцатник. И потом уже годы свистят мимо, как уик-энд в хорошей компании. Не успеешь осознать, в чем дело, как начинаешь мечтать, чтобы тебе снова…

Первая иллюзия моего отца заключалась в том, что медведь может выдержать человеческий образ жизни, а вторая — в том, что человек может выдержать постоянную жизнь в отеле.

Но именно это мы и делаем: пытаемся мечтать и не успеваем что-то вообразить себе, как эти вещи от нас ускользают.

\"Человеческая натура очень здорово устроена — приучается ко всему, — сказал мне отец. — Если мы не становимся сильнее от того, что потеряли, или от того, что нам чего-то не хватает, или от того, что мы хотим что-то, но не можем получить, — сказал отец, — то мы никогда не сможем стать достаточно сильными, правда? А что еще…

— Они могут изменить мир, — сказала Иоланта про радикалов. — Но им не изменить меня.

— Я знаю, я тебя теряю, — сказала она мне. — Мой совет: когда ты собираешься уходить, сначала скажи об этом тому, от кого уходишь.

— Видишь ли, — объяснит мне Фрэнни с годами, — вовсе мы не эксцентричные и не странные. Друг для друга, — скажет Фрэнни, — мы абсолютно тривиальные. И она была права, мы были такими же нормальными и приятными, как запах хлеба, мы были просто семьей. В семье даже если чего-то чересчур — это полно смысла: это всегда…

Фрэнк чувствовал себя настолько незащищенным, что предпочел бы все в жизни привинтить к полу.

— Под гору? — говорил Фрэнк. — Ну, это-то безусловно, что бы там ни. Если бы не порнография, так что-нибудь другое. Дело в том, что нам предписано катиться вниз. Ты видел что-нибудь, что катилось бы вверх? Что именно толкает вещи под гору, несущественно, — говорил Фрэнк со своей раздражающей бесцеремонностью. — Посмотри…

Она была худенькой, как новелла; не толще самой короткой повести, которую она прочитала Лилли. Складывалось впечатление, что книги, нашедшие приют в ее комнате, питались ею, уничтожали ее, а не насыщали.