Купить книгу И эхо летит по горам

Смерть - вполне себе карьерный рывок для молодого поэта.

Веревка, что некогда вытянула из омута, может стать петлей на шее.

Мне следовало быть добрее. Об этом никогда не жалеешь. Никогда себе не скажешь, когда состаришься: \"Ах, не надо было так хорошо с тем человеком обходиться\". Так никогда не будешь думать.

Вот что гноит, портит мамину доброту, ее акты спасения и храбрости. Тень задолженности. Требования и обязательства, которые она взваливает на спасенного. Свои благодеяния она использует как валюту: обменивает их на преданность и верность.

- Он был провидец, видимо. - Или дурак. Мне самой эта граница всегда представлялась опасно тонкой.

...для некоторых людей, особенно для женщин, брак - даже такой несчастливый, как этот, - побег от еще большего несчастья.

Некоторые люди ощущают свою несчастность, как другие - любовь: уединенно, остро, беспомощно.

лишь тогда в достатке у человека смирения и сострадательности, когда судит он о внутренних трудах чужого сердца

Я постиг, что мир не видит тебя изнутри, его нисколько не волнуют твои надежды, мечты и скорби, что скрыты под кожей и костями. Вот так все просто, абсурдно и жестоко.

Парвана смотрит на него издали- и с таким желанием, что оно почти увечит. Пытается отвести взгляд, когда он идет мимо. А если взгляды их случайно встречаются, он просто кивает, а у нее кровь приливает к лицу.

Мамин утешительный приз- мрачное удовлетворение от собственной правоты, воля выносить приговоры со стратегически удачного шестка, поскольку это ее люди подводят.

За пределами знания о злодеянии и добродетели ,есть поле.Я жду тебя там

Отец был другой. В отце была жесткость. Глаза его смотрели на тот же мир, что и мамины, однако видел он там лишь безразличие. Бесконечный тяжкий труд. Отцов мир не щадил. Все хорошее в нем было небесплатно. Даже любовь. За все платишь. А если беден, твоя монета – страданья.

Всю свою жизнь я жила, как рыбка в аквариуме, в безопасности стеклянных стен, за барьером столь же непроницаемым, сколь прозрачным. Я вольна была глядеть на сверкающий мир по ту сторону стекла, представлять себя в нем, если хочется. Но всегда оставалась взаперти, окруженная жесткими неподатливыми границами существования,…

Когда я была маленькой, у нас с отцом был ежевечерний ритуал. После того как я отчитала свои двадцать один раз бисмиллах, отец, уложив меня спать, присаживался на край кровати и ощипывал с моей головы дурные сны. Пальцы его скакали по мне от лба к вискам, терпеливо искали за ушами, на затылке, и с каждым изничтоженным…

Клянусь, с тех пор, как увидал Твой лик, весь мир — подделка, измышленье. Сад растерялся — где бутон, где лист. И смута среди птах — где семя, где силки.