Читать онлайн Зима, когда я вырос

Страх - это все, страх - это и есть война, страх и смерть, а все остальное на войне - канцелярщина, списки имен, счета за пушки и танки, аусвайсы, награды, всякая чушь.

Когда чего-то не понимаешь, то можно спросить, как и что, но когда ничего не понимаешь, то и спросить ничего не можешь, потому что не понимаешь, с чего начать.

Что же такое смерть? Смерть - это не темнота. Если закрыть глаза, становится темно, но эту темноту можно видеть. Смерть - это ничто, даже не темнота. Но что такое ничто? В пустой коробочке ничего нет. Значит, если открыть пустую коробочку, то увидишь ничто? Может, и так. Ничто существует. Все мертвые где-то есть.

- Когда я вырасту, я хочу быть старьёвщиком, - сказал я. - А ты, Зван? - Хм, - сказал Зван, - пока не знаю. - Почему ты пока не знаешь? - Говорят, человек всегда становится не тем, кем хотел. - Так что ты думаешь, я не стану старьёвщиком? Он кивнул. - Вообще-то я хочу быть пекарем. И каждый день есть свежий тёплый хлеб. -…

Когда она стояла у доски и не могла ответить про батавов и тому подобное, она терла ладошкой нос, а глаза у нее были такие голубые, что от счастья у меня кружилась голова.

Когда чего-то уже не можешь исправить, остается только сердиться.

— Я буду работать в цензуре, — сказал он, — буду целыми днями читать письма, написанные фрицами. Англичане боятся, что фрицы снюхаются с русскими или тайком соберут новую армию. — Значит, ты будешь дни напролет только письмишки почитывать. — Я это вижу иначе. Цензура не делает мир счастливым. Я плохой человек. Но и плохой…

...Когда идешь по улице, ты не один, в классе ты тоже не один, на самом деле человек почти никогда не остается один, даже лежа в кровати, потому что лежать одному в кровати - это так полагается, а вот когда ты сидишь один-одинешенек на верхней ступеньке, ты оказываешься так жутко одинок, что невольно вспоминаешь других…

Недавно мы были в гостях и познакомились там с двумя женщинами из Польши. Они сидели в лагере, но уцелели; они смотрели на меня с жалостью. В их глазах я был маленьким евреем из Европы, у которого погибла вся семья. Они спросили, в каком лагере были мои папа с мамой. Я не мог ответить на этот вопрос. Они много о чём…

<...> терпеть не могу педагогов, от них в мире и без меня достаточно горя.

Мы стали рассматривать афишы: там были кадры из фильма о каком-то английском короле в блестящих латах. - Это Генрих Пятый, - сказал Зван и показал на мужчину с такой же челкой, как у меня. - Он перебил много французов, поэтому он теперь герой. Через пятьсот лет немцы тоже будут считать Гитлера героем. - Нет, - сказал я, -…

— Ты тоже хочешь писать книги? — спросил я. — Пока не знаю. Может быть. — Почему ты пока не знаешь? — Чтобы написать книгу, надо много всего повидать и пережить, — сказал он. — А что надо повидать и пережить? — Много всего, Томас.

...может быть, они вернутся… А ты веришь в «может быть», Томас? — Фиг его знает. — «Может быть» — это все равно что «не может быть». ...