Купить аудиокнигу Абсолютист

я прислушиваюсь к людям, мой секрет как раз в этом. Большинство людей никогда не слушает. — Он подался вперед: — А порой я даже угадываю, о чем они думают.

у этой девицы мозгов не больше, чем у почтовой марки.

I may not be buried in a French field but I linger there. My spirit does, anyway. I think I’m just breathing, that’s all. And there’s a difference between breathing and being alive.

— У мужчины должны быть дети, — настаивал он. — Нас привели в этот мир, чтобы мы плодились и размножались, поддерживая человеческий род. — На это есть много желающих, — легкомысленно ответил я. — Они стараются и за себя, и за нас, любителей прятаться за чужие спины.

Одна из черт, которые мне в нем нравятся, — то, что он (по крайней мере, я так думаю) искренне наслаждается моим обществом.

Я вспомнил анекдот про двух англичан, выброшенных на необитаемый остров, — они прожили там пять лет и не обменялись ни единым словом, так как не были друг другу представлены.

The use of the conditional tense had become a widespread disease when discussing the ages of children and little more needed to be said on the matter.

—Когда они говорят о пережитом или о фронтовой дружбе, о чувстве локтя, мне хочется заорать. Иногда я не выдерживаю и выхожу из комнаты. — Но ведь фронтовая дружба действительно была, — запротестовал я. — Почему вы думаете, что нет? И чувство локтя тоже. Настолько вездесущее, что иногда из-за этих локтей становилось…

На фронте недокуренная половина сигареты ценилась почти так же, как возможность поспать несколько часов в одиночном окопе.

да, я испытываю чувства. Сильные — пожалуй, даже слишком сильные. Если это так, то я — романтик? Может быть.

Он глядел теперь на меня с заговорщической улыбочкой, словно намекающей, что уж мы-то с ним понимаем: в этом мире все всегда будет идти наперекосяк, если мы не отберем бразды правления у женщин и не начнем следить за порядком сами.

большинство людей никогда не слушает

Я глубоко вздохнул, запретил себе фантазировать и вытащил из кармана книгу. От пачки переплетенных страниц, как всегда, повеяло надежностью и покоем.

— Вот был бы номер, а? Свалить отсюда и вдруг обнаружить, что там, наверху, все еще идет война между Богом и Люцифером. Отказаться воевать за Господа, пожалуй, будет непросто.

— Вы могли бы выучиться на медсестру. — Я могла бы выучиться и на доктора.

Два взаимоисключающих места, в которых я предаюсь праздности, – паб и храм. В одном так весело и жизнь кипит, в другом тихо и всюду напоминания о смерти.

- Тристан, я же вам сказала, что не читаю современных романов. \"Действия и споры лучше оставить мужчинам\"! Подумать только! Никогда в жизни не слыхала подобного. Эта ваша миссис Уилтон... - Уилкок. - Уилтон, Уилкокс, какая разница. Подобными заявлениями она предает всех женщин. - Тогда вам не понравится и то, что она…

Вот что я делаю, придя в галерею: нахожу интересный холст, сажусь перед ним и неотрывно гляжу на него, иногда час, иногда целый день. Картина будто собирается в одно целое у меня перед глазами. Я начинаю различать отдельные мазки, вижу замысел художника. Большинство посетителей лишь мимоходом оглядывают картину, словно…

Я вернулся в комнату, закрыл дверь и съел сэндвич - с неторопливостью, чтобы спешка не нарушила хрупкое равновесие моего желудка. Запил чаем - горячим, сладким и крепким - и снова почувствовал себя человеком. Я отставил поднос, снял майку и обмылся у раковины холодной водой...На кровати лежало приготовленное для меня…

- Тристан, ты веришь в рай? - тихо спрашивает он, и я качаю головой: - Нет. - Правда? - удивленно спрашивает он. - Почему? - Потому что его придумали люди. Меня поражают эти разговоры про рай, ад и жизнь после смерти. Никто ведь не пытается объяснить, откуда мы появляемся на свет, это было бы ересь. Но все почему-то…

Я хочу, чтобы он сдох, сволочь такая. Я люблю его, но хочу, чтобы он сдох. Нам с ним тесно на одной земле.

He reaches over, takes my face in his hands and pulls me to him. In my idle moments, imagining such a scene, I have always assumed that it would be the other way round, that I would reach for him and he would pull away, denouncing me as a degenerate and a false friend. But now I am neither shocked nor surprised.

— Ваша фотография была на первой странице «Таймс». Я читала про вас в поезде в понедельник. И еще вы попали в кроссворд. Это слава.

«И я снова берусь за дело, как всегда. Сосредотачиваюсь на нем. Наполняю ведро. Выплескиваю наверх. Снова наполняю. Я верю, что если так делать достаточно долго, то время пройдет, и я в конце концов проснусь дома, и отец обнимет меня и скажет, что я прощен».

Канонада прекращается; мы видим тусклый свет - одна-две свечи горят - и слышим приглушенные голоса. Что с ними такое, думаю я. Они что, не видят, как мы наступаем, и не могут нас снять по одному? Стереть нас с лица земли - и дело с концом. Но, наверное, именно так и выигрываются войны. Одни на миг утрачивают бдительность,…

\"I can\'t bear to be on a train without a book\", she announced. \"It\'s a form of self-defence in a way\".

даже если твой отец плотник, ты все равно не Иисус Христос,

Я на несколько секунд нарушаю приказ, поворачиваю перископ в небо и любуюсь на снопы электрических искр - это бомбы падают на головы немцев. Или англичан, или французов. Какая разница. Чем скорей всех убьют, тем скорее все кончится.

- Я шесть ночей подряд выносил раненых с поля боя, хотите верьте, хотите нет, - и я все еще жив. Надо думать, это рекорд. Впрочем, может быть, меня все-таки убили, и вам тоже, и тогда это - ад. Он держится удивительно бодро, и я тут же начинаю подозревать, что он сошел с ума.

«...Война никому не должна нравиться. И я не могу себе представить, чтобы она кому-то нравилась. Нет, я просто не верю, что хладнокровно лишать жизни других людей — это правильно. Я неверующий... но я думаю, что кому жить, а кому умирать, должен решать Бог. К тому же что я могу иметь против какого-нибудь немецкого…

Вот поэтому мы с тобой никогда не могли друг друга понять. Мы очень разные, вот в чем беда.